Затея удалась, и скоро дом стал напоминать собой то, чем являлся во времена купца Редькина и даже стал еще лучше, а под необъятным фикусом за компьютером, клавиатура которого была ловко замаскирована под конторские счеты, уселась в вольтеровское кресло симпатичная секретарша, одетая в большое декольте и кринолин.
Чем занимались в то время Серега с Пал Палычем – доподлинно неизвестно, а в имя их фирмы входили незапоминающиеся корни, такие как «консалтинг», «холдинг», «инвест» или «интерпромстройтрансконнект». Как бы то ни было, скоро должно было состояться подписание договора, который очень поправил бы их финансовые дела, сильно подорванные как ремонтом и обустройством дома, так подмазыванием властей.
Однажды пополудни к дому подкатил кортеж черных и устрашающе огромных машин, откуда вышли господа, частично обряженные по моде того времени в малиновые пиджаки и золотые вериги. Конечно же, на них имелась и другая одежда, равно как была и охрана. Но перечислять здесь всякие носки-рубашки и прочие предметы кажется совершенным моветоном.
Хозяева встретили прибывших на пороге, секретарша подала хлеб-соль. В покоях уже заготовлен был стол с поросенком, осетром, икрой, расстегаями, водкой на льду… Ну, знаете, сами ведь обедаете иногда? Пал Палыч держал стиль и марку.
Подписание документов Пал Палыч задумал провести в середине застолья, когда гости слегка осоловеют и станут благодушными. И вот это время подошло. Когда секретарша с полупоклоном подала визитерам папку с подготовленными документами, взгляды мужской части собрания устремились за декольте. И тут случилось неожиданное: с потолочной лепнины сначала на белую шейку барышни, а затем прямо за корсаж рыбкой упал никем доселе невиданных размеров таракан! Вероятно, его привлекали вовсе не стати секретарши, а роскошь стола, но глаза насекомого разбегались, озирая яства, а потому глазомер подвел его. Все замерли. Таракан мгновенно оценил обстановку, шевельнул усами и принял единственно правильное решение: драпать вглубь. Секретарша завизжала. Все, включая охрану, оцепенели. Лишь глава делегации прибывших не растерялся и начал ловить стервеца. Обезумевшая секретарша немедленно изогнулась и цапнула старичка зубами за палец. Теперь визжали уже двое. Суматоха возникла неимоверная.
Кончилось дело так: секьюрити проявили рвение и уложили Лимонкина, Палыча и секретаршу мордами на пол. Укушенного старца под прикрытием пистолетов и тел увели в джип и там оказали первую помощь: подули на пальчик, налили рюмку коньяка и дали валидол. Остальные гости удалились самостоятельно, жестикулируя и виртуозно матерясь.
Нечего и говорить, что сделка сорвалась. Это был полный провал. Серега и Пал Палыч обвиняли друг друга, едва не дошло до мордобития. Дело получило огласку, дом № 23 стали именовать не иначе как «дом с тараканами», а ликвидность его резко упала. Теперь продажа дома не вернула бы даже малой части затрат. Конечно, в загашнике у компаньонов кое-что было, но тут произошло и вовсе страшное: однажды Пал Палыч исчез с кое-какими бумагами и немного позже Серега узнал, что путем неких комбинаций Палыч стал единственным владельцем совместного капитала, оставив Сереге только дом. Юристы говорили, что теперь достать Палыча практически невозможно, а рассчитывать на помощь дядюшки не приходилось. Серега затосковал, запил, бродил по ненужному дому и с ненавистью давил тараканов.
Я закончил биофак МГУ в 1990 году. Наверное, внешне я – типичный «ботаник»: астеничен, ношу очки с сильными линзами, рассеян и не слежу за внешностью. Однако я не ботаник, а зоолог и специализируюсь на беспозвоночных. Называть тему своей дипломной работы не буду – только специалист поймет, о чем идет речь, да и то не всякий.
К поступлению в университет меня подвигли не только природная любознательность и приличные успехи в школе, но и желание покинуть провинциальный городок, в котором вырос и который казался мне по тогдашней наивности полным тоскливой скуки.
Выбор будущей специальности диктовался сразу несколькими обстоятельствами. Физика казалась слишком абстрактной, заумной и вместе с тем – вот парадокс! - откровенно милитаристской. Романтическая во времена Лавуазье и даже Менделеева химия, как мне представлялось, была отдана на растерзание физикам, сама переместив свое внимание в биологию. Не последнюю роль сыграли мои эстетические пристрастия: всяческие бабочки, божьи коровки и жуки-бронзовки казались необыкновенно привлекательными.
Конечно, все это было наивно и не очень умно, но выбор мой оказался верным. К третьему курсу я окончательно утвердился в намерении стать энтомологом.
Кому-то такая профессия может показаться оторванной от повседневной жизни как, скажем, астрономия или топология многомерных пространств. Но знаете ли вы, что совокупная масса населяющих землю насекомых втрое превосходит массу позвоночных, в том числе и нас с вами? Знаете ли, как велико их видовое многообразие? Догадываетесь ли, что болезни и здоровье, урожаи и голод, даже погода зависят от насекомых?
А какие невероятные резервы кроются в этом царстве! Человек одомашнил собак, дикого тура, лошадь и некоторых птиц – и список можно долго продолжать. Но из насекомых прирученными, да и то очень условно, можно считать только пчел да шелкопряда. Фантазия рисовала мне все новые и новые возможности применения насекомых, и польза от них могла бы быть куда больше, чем от освоения электричества и атомной энергии. Кошениль вырабатывает кармин – замечательно стойкий краситель; жук-бомбардир в своем брюшке синтезирует концентрированную перекись водорода и мечет кипящую смесь из кипятка и кислорода в своих врагов; пауки прядут волокна, более прочные, чем сталь. Всё, что нужно человеку, можно найти в бесконечном разнообразии насекомых. Мне виделись заводы, на которых без высоких давлений и температур безотходно производятся великолепные материалы для космонавтики, армии, быта – и всё это без вони, пламени, ядовитых стоков, а лишь благодаря приемам, подсмотренным в мире насекомых.
Первые самостоятельные опыты я выполнил на третьем курсе. К тому времени многие методики стали доступными для умелых студентов, учет реактивов и биологического материала на кафедрах был никакой – и, натаскав всего нужного в общежитие, я приступил (разумеется, не один, а с двумя сокамерниками – второкурсниками) к работе.
Затея состояла в том, чтобы заставить таракана обыкновенного вырабатывать мед подобно пчеле. Цель эта вовсе не нелепа, как может показаться поначалу. Пчелы склонны к болезням – тараканы живучи; пчелы кусаются – тараканы – нет; пчелы активны летом – тараканы могли бы быть медоносными круглый год. И – самое главное: пчелам нужны цветы, а у тараканов, как и у их ближайших родственников – термитов, есть в латентной форме способность переваривать растительную клетчатку, превращая ее в глюкозу. Вряд ли вы отличите на вкус глюкозу от фруктозы, которая составляет основу пчелиного меда.
Помимо прочего, мне хотелось почувствовать себя почти что богом, сотворяющим новую жизнь.
Это была интереснейшая работа. Нужно было не только встроить в геном таракана фрагменты генома пчелы – следовало получить именно те фрагменты, что выполняют требуемые функции, и попасть в нужные участки тараканьей ДНК.
Наш частичный успех во многом был результатом счастливых обстоятельств. К концу шестого семестра в самодельном инсектарии, изготовленном из старого аквариума, рыжие усачи за неделю превратили шестисотстраничный том «Handbuch der allgemeine Biologie» в жидкий буроватый мед, который они сами почему-то не ели, предпочитая творог и пиво. Правда, этот мед имел запах, который даже нам, привыкшим к ароматам студенческой общаги и неухоженной столовой, нам, подрабатывавшим в секционном отделении морга кафедры судебной экспертизы мединститута, не казался привлекательным. Но это было, по сравнению с общим успехом, легко исправимой мелочью.
Несколько штук опытных экземпляров тараканов сбежали, и потом некоторое время книги и постели в комнате слипались от меда. Мы испугались: бесконтрольные биоинженерные опыты – дело не шуточное. Но – то ли вновь обретенные признаки оказались рецессивными и полностью растворились и угасли в расе диких тараканов, то ли вскормленные на сытных харчах окультуренные тараканы оказались слабыми в конкурентной борьбе – вскоре следов их существования не стало.
Эти результаты тянули на нобелевку, но не были опубликованы даже в «Студенческом вестнике» как потому, что от них за версту несло криминалом, так и потому, что вскоре мои помощники увлеклись новыми проектами, идеи которых я им подбросил: биосинтезом генномодифицированными насекомыми ценнейших лекарств, которые методами традиционной химии сделать не удается; производством в промышленных количествах ядов арахнидов в интересах министерства обороны; сращиванием ганглиев насекомых с компонентами вычислительной техники для получения невероятных по производительности полуинтеллектуальных компьютеров; изготовлением секрета слюнных желез клопа-черепашки – невыносимо зловонного и совершенно безвредного вещества, за час разрушаемого на воздухе и потому абсолютно необходимого для разгона демонстраций и в прочих мероприятиях, без которых построить истинную демократию невозможно. Эти затеи казались мне не очень интересными, но друзей увлекли открывавшиеся коммерческие возможности.
Я же решил разом решить все проблемы, стоящие перед человечеством, путем биологического преобразования человека.
[p]К тому времени, из чувства противоречия с читаемым нам курсом философии, я просмотрел основные работы Маркса и убедился в том, о чем, как биолог, догадывался и прежде: любовь и голод правят миром. Удовлетвори все биологические потребности – и не будет социальных, экономических и прочих болезней общества. По сути, проблема голода сводится к задаче обеспечения всех дешевой энергией, причем такой, которую нельзя будет отнять, как нельзя отнять возможность дышать общим воздухом. А для этого нужно научить каждого усваивать энергию солнечного света. Заставьте человека вырабатывать подкожный хлорофилл; сделайте его способным поглощать углекислоту из воздуха – и ему не будут нужны пища и одежда. Только ночью ему потребуется жилище – да и потребуется ли? Ведь никто не сможет отнять у него одежду или
Очень понравилось, как биологу и независимому читателю:)
Написано с юмором и легко читается, хоть и многобукаф.
С улыбкой,