догадался! Это снова мой чертов дар! Теперь он приходит ко мне не только днем, но и ночью. Он уже не спрашивает разрешения. Пользуясь моим расслабленным состоянием, он бесцеремонно вторгается в мой разум и творит там все, что ему заблагорассудится. Он вновь и вновь заставляет мое «я» перескакивать из одного тела в другое, сам выбирая для этого объекты…
Интересно, когда это началось? Конечно же, не сегодня. Ну да, тот бомж, копавшийся в мусорном баке, который привиделся мне вчера, скорей всего тоже существует на самом деле. А если хорошенько подумать, то, вполне вероятно, что герои других моих снов… Нет-нет, не может быть! Это случилось совсем недавно. Хотя, с другой стороны, какая мне к черту разница, когда именно это случилось! Главное, что это все-таки случилось, и с этим мне тоже придется теперь как-то мириться…
Помню, я еще долго сидел на постели, обхватив колени руками, и раскачиваясь вперед-назад, словно маятник. Меня отчаянно клонило в сон, но я упорно боролся с собой, потому что знал: как только моя голова снова коснется подушки, я тут же окажусь во власти этого самого НЕЧТО, которое опять потащит меня по какому-то одному ему ведомому маршруту, чтобы я опять оказался в чужом теле, во власти чьих-то чужих проблем, в круговороте чужих событий…
И все-таки я заснул. Не знаю, в какой именно момент это случилось. Но факт остается фактом: я отрубился прямо так, в сидячем положении, уткнувшись головой в колени.
Следующая часть утра, слава Богу, прошла уже без сновидений. А может, то, что находилось внутри меня, на этот раз проявило ко мне больше милосердия, стерев из моей памяти следы своих новых похождений…
Когда я открыл глаза во второй раз, за окном был уже почти день. Спустив ноги с кровати, я долго сидел в какой-то прострации, уставившись мутным взглядом в дальний угол комнаты. На душе было скверно и как-то тревожно. Липкий противный страх словно сковал мое тело в тугой кокон, так что ни рукой, ни ногой нельзя было пошевелить. Если бы не Тобик, настойчиво трущийся у моих коленей и оглашающий комнату жалобным мяуканьем, не знаю, нашел бы я в себе силы подняться с дивана.
Но подняться все-таки пришлось. На заплетающихся ногах проследовал на кухню, где механически скормил коту остатки своего вчерашнего ужина. После этого так же механически поплелся в ванную.
Утренний душ подействовал на меня ободряюще и, если не прибавил настроения, то, по крайней мере, хотя бы на время вывел из состояния уныния. Я даже нашел в себе силы выпить чашку чая, размочив в нем кусок черствого коржика. После чего решил снова отправиться на поиски еды, вспомнив, что где-то тут, неподалеку, кажется, есть маленький продуктовый магазинчик, в который раньше заходил чуть ли не каждый день, пока он не закрылся на ремонт. Но с тех пор прошло уже, наверно, с полгода, ремонт, скорей всего, давно закончился, так что почему бы мне вновь не начать там отовариваться. Да, именно так я и сделаю. А заодно, хотя бы на время, отвлекусь от мрачных мыслей.
Я натянул куртку и, не глядя схватив с полки, где аккуратной стопочкой были сложены отпускные, несколько бумажек, быстро выскочил за дверь. Уже на лестнице вспомнил, что там же, на полке, забыл свой мобильник, но возвращаться не стал. Вряд ли Таня позвонит мне сегодня: со дня нашего последнего свидания прошел только один день, да к тому же она, кажется, все еще слегка на меня обижена… Конечно, можно было и самому напомнить о себе, но, во-первых, это означало бы, что я и впрямь чувствую за собой вину, а во-вторых, сейчас у меня было совсем не то настроение…
День обещал быть теплым. Небо, не по-осеннему яркое, сияющее какой-то праздничной, почти прозрачной голубизной, почти полностью очистилось от туч. Солнце, растекшееся по его поверхности каплей расплавленного металла, щедро раздаривало направо и налево золотые снопы своих лучей, уже, конечно, не таких жарких, как в сентябре, но все еще довольно ощутимых, словно стремилось компенсировать то, что недодало за прошедшее, слишком короткое и в целом довольно холодное лето.
Согретый его теплом, я уже не чувствовал себя таким потерянным и несчастным. Ладно, чего там, проживем как-нибудь! Надо, конечно, признать, что с этим моим даром я попался как кур в ощип. И то, что неудобств с ним гораздо больше, чем плюсов, причем число их с каждым днем неизменно растет, это, безусловно, факт. Но я ведь, в конце концов, не безвольное существо, готовое безропотно плясать под чужую дудку. Я человек со своей головой на плечах, и я не позволю, чтоб кто-то невидимый управлял мной, как управляют движениями куклы-марионетки! Я буду бороться, я все силы приложу к тому, чтобы доказать ЕМУ, кем бы ОНО там ни было, что главный здесь все-таки я, что ОНО не на того напало, что только мне в конечном счете решать, на ЧТО и КОГДА тратить свои способности. Словом, мы еще повоюем!..
Нужный мне магазинчик я нашел быстро. Правда, после ремонта он несколько расширился, но покупателей там было немного, так что я имел возможность не торопясь выбрать все, что нужно (включая любительскую колбасу для Тобика), и в обратный путь отправился с наполненной до краев сумкой и настроенный уже более оптимистично. Теперь все мои мысли были о картине, которую мне во что бы то ни стало нужно было поскорей закончить. Именно в ней - я подсознательно это чувствовал - было мое спасение, в том числе и от страшного таинственного НЕЧТО, завладевшего моим сознанием. И хотя я не до конца понимал, как это связано с моим творчеством, я был просто уверен, что, только полностью отдавшись работе, смогу избавиться от своей проклятой зависимости и вернуть себе свое настоящее «я».
Желание это оказалось настолько велико, что даже слегка притупило во мне чувство голода. Поэтому, придя домой, я первым делом схватился за карандаш и даже успел добавить несколько недостающих штрихов к портрету, прежде чем настойчивые позывы желудка напомнили мне, что я с самого утра еще практически ничего не ел. Пришлось в очередной раз пренебречь этой непонятно кем и для кого придуманной фразой, что художник, дескать, должен оставаться голодным. Быстро соорудив себе омлет из четырех яиц и щедро сдобрив его несколькими кусками сала и копченой колбасы, я с удовольствием пообедал, после чего снова вернулся к работе.
Я чувствовал такой необычайный подъем, какого уже давно не испытывал. Возможно, это было то самое вдохновение, которого с большим нетерпением ждут все обласканные музами. Но только мое вдохновение было несколько иного рода - с примесью одержимости на грани какого-то жуткого безотчетного страха. Я словно постоянно чувствовал за своей спиной чье-то страшное, губительное дыхание, которое сжимало волю в комок, делая взгляд еще сосредоточеннее и заставляя руку двигаться еще быстрее. Как бегун на длинную дистанцию, я с ужасом сознавал, что стоит мне только остановиться, на какую-то минуту расслабиться, и мне уже не спастись. Поэтому я весь ушел в работу, которая захватывала все больше и больше. Это, по-видимому, объяснялось еще и тем, что мне наконец-то стало нравиться то, что я делал. Да, мне определенно нравилась моя картина, вернее, сам замысел, превращающийся на моих глазах в нечто цельное, отточенное, завершенное…
Где-то через два часа я довел свой набросок почти до совершенства. Теперь мне предстояла самая ответственная часть работы - изобразить все это в цвете. К счастью, акварельный набор, найденный мной вчера на шкафу, оказался не таким уж безнадежно испорченным. Чтобы привести его в рабочее состояние, хватило одного стакана воды. Пугало другое. Кажется, последний раз я писал акварелью еще во время учебы в институте. С тех пор прошло года два, если не больше. Вдруг у меня ничего не получится, тем более что последнее время я имел дело только с гуашью, а это далеко не то же самое. Помню, кто-то из наших преподавателей (по-моему, все тот же Курочкин) работу красками называл наращиванием мяса на кости, где каждый лишний мазок не менее ощутим, чем лишний килограмм. Удастся ли мне, после такого большого перерыва, справиться с этой довольно не простой задачей?
Чтобы не искушать судьбу, я решил начать с самого простого - с фона. Из двух имевшихся в наличии кисточек выбрав ту, что потолще, осторожно опустил ее в ванночку с черной краской, так же осторожно поднес к бумаге… И снова опустил… И снова поднес… Постепенно моя рука обретала уверенность. Мазки ложились на бумагу уже не так робко и беспорядочно. От усердия у меня на лбу выступили бисеринки пота, которые то и дело приходилось смахивать локтем или ладонью. С одной стороны, это, конечно, жутко раздражало, но с другой, позволяло поминутно останавливаться, еще и еще раз внимательно вглядываться в картину… Да, вот здесь, по-моему, нужно добавить синего… А вот здесь не помешало бы капельку фиолетового… Ну, и, само собой, побольше белого, а то слишком уж мрачно получается…
Я так увлекся работой, что напрочь забыл о времени. Примерно в три часа дня Тобик поднял отчаянный вой, и мне пришлось на несколько минут прерваться, чтобы отрезать ему его любимой колбасы. Потом я снова взялся за кисть и не выпускал из рук до тех пор, пока полностью не покончил с фоном. После этого опять ненадолго прервался (на часах было уже, кажется, половина четвертого), собираясь непосредственно перейти к портрету…
И в эту самую минуту запиликал мобильник. Это было как гром среди ясного неба. Секунду или две я сидел, тупо уставившись в одну точку, с кисточкой в одной руке и импровизированным мольбертом в другой. Потом, словно очнувшись, как сумасшедший, бросился к телефону. Какую-то секунду у меня еще оставалось сомнение, что, возможно, кто-то просто ошибся номером и вместо имени любимой девушки в светящемся окошке дисплея я увижу вереницу незнакомых цифр. Но мои страхи оказались напрасными.
Дрожащей рукой я нажал на кнопку вызова.
- Алло, я слушаю.
Трубка несколько секунд молчала. Наконец, сквозь треск и попискивание прорвался еле слышный Танин голос:
- Привет. Это я. Что ты сейчас делаешь? - девушка старалась говорить непринужденно, но ей это плохо удавалось: выдавали глубокие вдохи, которые она делала после каждой фразы.
- Я? Да так, ничего особенного. Вот, решил заняться художеством…
- Я, наверно, тебя отвлекаю?
