Каждому ветеринару - по коту.

В безмятежный сон внезапно втиснулось и рассредоточилось по периметру картинки целое стадо коров. Неторопливо и отрешенно вращали они челюстями с хрустом перетирая пьяную траву мышатник (Термопсис ланцетный); замирали, удивленно вслушиваясь, как зеленая непослушная масса не хочет заваливаться в огромный кожаный мешок; громко и сытно отрыгивали и продолжали с прежним стойким равнодушием вращать челюстями...

 Я проснулся. Коровы исчезли, но шумовые эффекты остались, будто успели следом выскочить из сна.

 Чавкали и хлюпали на кухне нагло, с нескрываемым наслаждением - точно весь руководящий состав элитного предприятия обедал в специально отведенном  для них закрытом зале рабочей столовой.

 Я вышел из спальни и сделал коту последнее китайское предупреждение.

 Я сказал:

 - Ландыши - это ядовитые растения. Причем, ядовитые от корней и до плодов. Животные, даже в красивой цветочной вазе, ландышей не жрут! Кроме, конечно, пятнистого оленя. И, как выяснилось, еще и тебя, паразит ты такой! Иди спать немедленно!

 Я очень не люблю, когда при мне кто-то чавкает и, хлюпая, пьет из вазы с цветами воду. Кот об этом хорошо осведомлен, но иногда из природной вредности ночного охотника, или из желания в очередной раз выяснить, кто является настоящим хозяином дома, делает все мне на зло.

 Видит Бог, последнее время я стараюсь не конфликтовать с котом; вообще никак не реагирую, когда он вспоминает о давних обидах и, выйдя в коридор, начинает противным голосом зазывать меня - Змея Горыныча, Чудище сказочное - на смертный бой.

 Но, в отличие от кота, помню, что я - хронический пацифист. И стал  таким сразу, как только с приятелем ветеринаром двенадцать лет назад удалил коту яички. Так что теперь делить мне с котом нечего, мстить не за что и выходить на смертный бой с кастратом - ниже моего достоинства. Да - достоинства! Пусть с годами и поизносившегося!

 Кстати, на это мне с постоянным упрямством указывает одна Язва, работающая кассиром в гипермаркете "Карусель". Всякий раз, обнаружив меня возле своей кассы, она

скручивает себе лицо брезгливой гримасой и хорошо поставленным на Юрфаке голосом, наотмаш хлещет меня дежурными фразами: "Пенсионное удостоверение у вас есть? Жаль, что  нет. Ваше затасканное лицо обязывает меня предупредить, что у нас сегодня по пенсионным удостоверениям хорошие скидки".

 То есть, моя внешность взывает к жалости, но льгот и скидок еще не заслуживает. Приходится с увядшим достоинством сносить и эти унижения.

 Ранним утром - пока не замусорил мозги мыслями о том, как спасти мир и украсть миллион - я спешно позвонил ветеринару.

 В цветочной вазе осталась ровно половина букета ландышей.

 Я говорил в трубку быстро и много. Прежде всего - о бдительности, проявленной неоднократно мною в процессе многолетних наблюдений за кастрированным элементом.

Высказал мнение о том, что кот решил таким необычным  образом наложить на себя лапы, но, вспомнив, с каким изощренным наслаждением он выгрызал стрельчатые листья у ландышей, склоненных в печали, точно уличные фонари, я тут же отмел эту смелую мысль.

 Вместо нее выдвинул еще пару версий; дал четыре эпитета поведению кота, три из которых оказались нецензурными, и, запутавшись окончательно, предположил:

 - Может, кот незаметно где-то использовал последний стратегический запас и теперь ощущает острый недостаток яда во всем организме?

 Ветеринар долго молчал. Видимо, отходил от телефона, чтобы умыться, побриться, приготовить завтрак, зарядиться утренней гимнастикой, посмотреть последние новости, выпить кофе с булочкой и выкурить с наслаждением сигарету, угнездившись на унитазе...

Затем он решительно взял трубку и сказал:

 - Думаю, ты бздительность принимаешь за бдительность. Я хорошо изучил твоего кота. Даже при самом миролюбивом расположении к окружающим и благостном настроении, яду в нем всегда столько, что любая теща позавидует. Вот сейчас я с глубокой тоской взираю на свои руки, искусанные твоим котом, и официально заявляю: " С ядом у него все в полном порядке!"

 - А ко мне какие могут быть претензии? Я не раз предупреждал, что руки совать в организм кота со стороны хвоста - крайне опасная для жизни забава, - вспомнил я последнее посещение кота ветеринаром и его покалеченные руки, которые брось собакам - есть не станут.

 Я решил пожалеть ветеринара и по возможности поднять ему настроение. Пришлось подробно пересказать сон, крепко связать его с травоядным поведением кота и подспудно, на простом примере, растолковать теорию Заха-Петера о замкнутой спирали в трансфинитном исчислении:

 - Хозяйка доит корову, смотрит на вымя, в это же время корова поворачивает голову и смотрит на вымя хозяйки - обе испытывают чувство, близко напоминающее
удовлетворение. Затем хозяйка тянется за ведром с молоком, приподнимает свой зад и глядит под хвост корове. Корова в это время в очередной раз обнаруживает отсутствие хвоста у хозяйки, заглядывая туда, куда ей нужно. Но чувство, близкое к удовлетворению у обеих не пропадает, а приобретает иную, может быть, более совершенную форму, известную Природе, но не известную известной им обеим Природы, - разложил я на составные сложную теорию Заха-Петера: - Вывод: как бы пристально ты не вглядывался в интересующий предмет, кроме жопы все равно тебе ничего не дано Природой разглядеть. Но чувство глубокого удовлетворения от процесса останется, и даже приобретет иную, более совершенную форму.

 - Это - одна из тех коров, что в твоем сне щипала "пьяную траву"? - смутил меня ветеринар резким скачком от темы "В мире животных людей" к современным практикам психоанализа, базирующимся на женском соннике и толковом словаре русского мата издательства "Глагол".

 Тягаться знаниями с ветеринаром в этой области было бессмысленно, как и спорить о биографии еврейского народа - все равно он прочел больше на одну книжку Говарда
Фаста.

 Пришел кот, запрыгнул на подоконник, и мы с привычной солидарностью стали наблюдать за просыпающимся двором. На мобильнике я включил громкую связь, чтобы живой просмотр сериала через стекло-пакет в формате 3D наполнился яркими комментариями ветеринара:

 Вот, Серафима Семикрылая из сороковой квартиры не обманула ожиданий - выпила предварительно три стакана чая "Беседа" и под его действием "забила стрелку" сразу нескольким соседкам - вышла к песочнице на "терки", но никто из ее подружек к месту дислокации еще не прибыл.

 Вот, с соблюдением полного молчания в эфире, пронеслась по двору свора собак и целенаправленно свернула к автостоянке.

 Все это время беспрерывно верещал мобильник, выбивая из себя, словно пыль из ковра, рассыпчатую речь ветеринара:

 - Всякая тварь божья нуждается в лекаре, - прокомментировал он наугад невидимую для него, вялотекущую жизнь за окном: - Взять, к примеру, мою супругу, женщину не добрую, потому что у нее больная печень... Впрочем, нет, это - плохой пример. Лучше возьмем сына плотника Иосифа - того, кто выучился на терапевта  и затем три года хода шлялся по Иудее и Самарии с учениками, демонстрируя на местном подопытном населении свое ремесло. Чем закончилось его врачевание - общеизвестный факт.

И, хотя в Иудее врачеватель считался личностью неприкосновенной и почитаемой, этого парня, в нарушение всех законов и традиций прибили к дереву и оставили позорно мучиться, как последнего прощелыгу. А он, между прочим, предупреждал учеников на страницах Святого писания: "Нет врача в своей деревне! Чего вы все за мной таскаетесь?"

 На последних словах ветеринара кот отодвинулся от  трубки мобильного телефона и брезгливо тряхнул лапой, будто попытался сбросить с нее прилипшую гадость.

 - Понимаю, - оглянулся я на кота, - комментарии не совсем к месту. Но надо и ветеринара понять: он же не видит нашей картинки за окном. У него другие ассоциации.

Наверное, он сейчас любуется своей супругой. А нам известно, с каким пиететом он относится к ней - почти с таким же, как - к тебе. У тебя, кстати, печень не болит? - спросил я и промурлыкал коту "Vampolka" из альбома "Cynchestra" The Devin Tawnsend bend.

 Кот не реагировал. Он пристально следил, как Серафима Семикрылая манипулировала руками и нашептывала ладоням, точно вдувала в них молитву.

 - Колдует, сука, - предложил я коту свою версию.

 - Кто колдует? - тут же, напомнив о себе, откликнулся в трубке ветеринар: - Кот? Не верь ему! Твой кот хитро вывернутый приспособленец. Если он сейчас демонстрирует предсмертную агонию, то, знай - зверь готовится к вероломному нападению! Расскажи подробно, пошагово, как он себя ведет, как притворяется? Это очень важно!

 - Презирает, - оглядев внимательно кота, сделал я единственно правильный вывод.

 - Что?

 - Сидит на подоконнике и демонстративно тебя презирает!

 К Серафиме Семикрылой присоседилась  дочь - та самая Язва, которая работает на кассе в "Карусели" и постоянно требует у меня пенсионное удостоверение.

 Обе синхронно покрутили головами, вглядываясь в окна еще дремлющего дома, потом закурили на детской площадке.

 В складках шторы, опустившейся по-дружески на плечо, проснулась муха; зазудела, набирая взлетную мощь; прочертила по комнате испытательный круг; со всей дури

влепилась в окно; сползла по стеклу и снова уснула.

 Кот впервые на муху никак не отреагировал. Муха тоже попала в поле его презрения.

 Я все подробно изложил по громкой связи ветеринару.

 Ветеринар сказал:

 - Не к добру! Обстановка чрезвычайно тревожная. Жаль, что все окна моей квартиры выходят на другую сторону, а то я смог бы сразу поставить безошибочный диагноз!

 - Кому? Серафиме? - удивился искренне я.

 - Зачем мне лишний раз ставить своей теще диагноз? - в ответ так же искренне удивился ветеринар.

 - И я думаю - зачем?

 - Серафима - женщина стоическая. Ей какой диагноз не поставь, она все равно всех нас переживет. Наверно, тоже по ночам жрет ландыши или "пьяную траву". По крайней

мере, цианидом ее не напугать. От нее самой разит миндалем, точно на Майорке весной.

 - Хватит заливать! Ты никогда на Майорке не был. Откуда тебе знать, как весной пахнет в лепрозории?

 - Фредерик Шопен там был, а я музыку Шопена очень люблю. Мне этого достаточно.

 - Так бы сразу и сказал, что от Серафимы пахнет Шопеном периода, когда он чуть не сдох от чахотки и назойливой Жорж Санд.

 - Нет. Моя теща пахнет суровее всякой затасканной Жоржи. У Серафимы даже взгляд источает острый запах постоянной готовности приколотить меня железными скобами к
бетонной шпале. Я в такой взгляд упирался всего лишь трижды за свою жизнь. Второй раз - лет тридцать назад, в общежитии по улице Красина, дом 53, в городе Кирове.

 Там каждый вечер, ровно в 21.00 являлась из подвала в актовый зал огромная, седая крыса. Устраивалась в центральном проходе, на последних рядах, и полчаса блаженно внимала трепатне дикторов, вещавших в программе "Время" о завоеваниях гегемота в закромах Родины.

 Крыса была такой уставшей от жизни, такой старой и дряхлой, что, казалось, будто свой бессмертный авторитет она заработала еще на службе в секретариате у Сергея

Мироновича. И последние новости с экрана