Метель

площадку по пять раз на дню. Но в гараж она не совалась. «Брезгует, и слава богу», - усмехались друзья.
Она раньше другой была, - вяло, без интереса, сказал Иван, просто констатируя факт.
Он попытался вспомнить, какой она была, и не сумел. Только смутно привиделась чья-то улыбка, и блестящие глаза, и теплые мягкие руки, и какие-то ласковые слова, которые ему шептали на ухо, но Иван не смог  понять, откуда это воспоминание. Он заметил, что в последнее время вообще стал хуже помнить прошлое, как будто кто-то ластиком стирал написанное на листе его памяти.
Они все раньше другими были, - отрезал Серега, продышавшись после выпитого. - Все сначала овечками, бля, прикидываются, а потом сидишь и удивляешься — вроде на овце женился, а в доме корова живет.
Вот что, Серега, - сказал Иван. - Заглянешь ко мне через часик? Я пойду к себе, поковыряюсь, а потом мне ехать надо, так поможешь вытолкнуться до дороги?
Да без проблем. А то может еще по сотке? У меня самогон остался от братеня.
Давай.
От самогона приятно зашумело в голове, и все стало удивительно ясным. Иван бодро прошагал сквозь снег к своему боксу, повозился с замком и открыл его с некоторым трудом. Плотно закрывать ворота он не стал, взял широкую лопату и с полчаса махал ею, расчищая подъезд. За этим делом он совсем согрелся и даже вспотел. Славно было махать лопатой, несмотря на метель, и, отбрасывая снег, он ни о чем не думал. Это тоже было новой особенностью Ивана: он словно бы отключался от всего постороннего, когда ему находилось дело.
Он аккуратно почистил лопату и прислонил ее к стенке, присел на стул и закурил. Курил он не спеша. Водка немного отпускала, и он начал чувствовать озноб. Чтобы отвлечься от этого надвигающегося холода, он начал думать, что дочка всегда очень любила ходить с ним в гараж. Она с детства любила ходить с ним в гараж и смотреть, как он возится с машиной, и подавать ему разные вещи. Он любил глядеть, какой радостью вспыхивало ее живое личико, когда Иван просил ее что-нибудь принести.
Когда она стала постарше, она сама научилась работать с машиной, и, бывало, Иван доверял ей исправить что-нибудь, сначала не очень сложное, а потом и посложнее. Дочка лихо управлялась с машиной, и Иван подумал, что она справится с «Жигуленком», хотя тот был по характеру довольно норовист.
Еще он подумал, что дочь после Нового года так ни разу и не позвонила. Раньше она часто звонила, звонко трещала в трубку о своих девичьих делах и успехах, а то и жаловалась на несправедливых преподавателей, мальчиков, подруг и несчастные любови, которые быстро проходили (родители тайком вздыхали с облегчением). И приезжала она часто. Еще осенью каждый месяц выкраивала время, чтобы приехать. Баловал он ее, помогал всем, чем мог, понимал, что юной девушке немало надо, а какой там доход у аспирантки.
Хорошо это было, когда дочь приезжала. Тогда и жена расцветала, меньше ворчала и они, иногда устраивали застолье, иногда семейное, а случалось, и друзей звали, коллег с работы.
А бывало, они ездили в горы. Последний раз они ездили в горы осенью. В это время в горах было очень красиво, лес пламенел рыжим и красным, и воздух был такой, что его, казалось, можно пить. Они долго гуляли по лесу. Шустрая и длинноногая дочка вскарабкалась на одну из вершин и что-то кричала оттуда счастливо и звонко.
В декабре она позвонила и попросила денег, потому что надо было платить за съемную квартиру. Иван ей сказал, что его уволили, и он не сможет некоторое время ей помогать. Она выслушала это молча. На Новый год дочь не приехала, поздравила по телефону довольно холодно, да и то больше говорила с мамой, а с ним парой слов перемолвилась. И то ладно.
Иван очень гордился дочкой. Он был уверен, что она справится в «Жигуленком», но ему было немного обидно и тревожно, что она так долго не дает о себе знать.
Он докурил и почувствовал, что продрог. Тогда он загасил окурок и открыл лючок погреба. Погреб он вырыл в свое время сам с помощью соседа, и получился хороший погреб.   Он полез вниз и там долго что-то перекладывал и чем-то гремел, потом вылез оттуда с упакованным в тряпки свертком. Сверток он положил на заднее сидение «Тойоты», немного постоял, положив руку на дверь машины, и подумал, что машина тут ни причем. Это все-таки хорошая машина, подумал Иван, и мне не надо ее ни в чем винить. Но мне не надо было идти на поводу у жены и ее покупать.
Это было ошибкой, признал Иван, но мало ли я совершал ошибок в своей жизни? Да немного, сказал он себе, не больше, чем другие. Мне 40 лет, и я был хорошим отцом и неплохим мужем. И, видит бог, я был не самым худшим работником. Не моя вина, что все так обернулось.
Он пошел к соседу и сказал ему:
Ну что, пойдем толкать?
Давай по сто, - предложил сосед. - Куда собрался-то в такую метелищу? Ишь, воет, бля, как волки, прям.
Да так, есть одно дело, - сказал Иван, следя, как сосед наполняет граненый стакан. - А то ты слышал, как волки воют.
А вот и слышал, когда у братеня гостил. Помнишь, ездил к нему два года назад? Тогда и слышал. Что, подвернулось чего тебе с работой?
Может быть, Серега, пока не знаю. Но съездить надо, - сказал Иван, принимая стакан.
А чего же ты пьешь тогда? Учуют, бля, - удивился Серега.
Зажую, - усмехнулся Иван.
Ну, как знаешь.
Машину вытолкать было непросто, но скоро она уже стояла на дороге. Иван высунулся из-за руля и сказал:
Спасибо, Серега. Ты единственный — настоящий друг.
Серега растрогался:
Да ладно, Федорович, - сказал он, - не бери в голову, помочь завсегда рад. Вернешься, заходи, дернем.
Сегодня, боюсь, не получится, - ответил Иван.
Аккуратно выруливая, он поглядел в зеркало и увидел соседа, как тот, пошатываясь,  бредет в гаражи, проваливаясь в снегу, которого намело уже по колено.
От выпитого у него слегка плыло в глазах, и он вел машину очень аккуратно. Он долго пережидал поток на шоссе, с радостью увидев, что оно оказалось вполне расчищенным. Но и  по шоссе он ехал аккуратно и не спешил. Ему было незачем спешить.
Езды, впрочем, ему было на 15 минут. Подъехав, он еще немного посидел, греясь и перебирая, все ли сделано правильно. Иван пришел к выводу, что да, все сделано правильно и он ничего не упустил ни в делах, ни в своих рассуждениях. Он все учел — и то, что жена работает бухгалтером на 25 тысяч, и то, что дочь перестала звонить, и миллионный кредит за эту проклятую «Тойоту Камри», и свои долги, которые невозможно теперь отдать, и то, что он не может уже два месяца найти работу и вряд ли сможет. И ежедневную брань жены он тоже учел. Он даже учел свои визиты в гаражи к Сереге.
Иван посидел еще немного, пытаясь вспомнить дочь, какая она была прелестная, когда была маленькая, и как он ходил с ней в горы или чинить машину в гараж, но уже не смог. Перед глазами у него уже была его бывшая работа и лицо друга детства.
Это было лицо крупного начальника и уверенного в себе человека, крепкое, мясистое лицо. Когда начальник тогда вызвал его к себе и начал говорить, Иван с удивлением обнаружил, что больше всего его раздражает то, что слова изо рта Алешки вылетают с большим количеством жидкости, будто он захлебывается слюной. Начальнику, наверное, казалось, что он говорит увесисто и доходчиво, но на самом деле он немного спешил, и оттого брызгал слюной во все стороны.
Иван тогда вдруг подумал, что Алексей Дмитриевич похож на паука. Перед ним сидел паук и шевелил жвалами:
Острая необходимость... оптимизация... сложная ситуация... это временная мера... оптимизация... острая необходимость...
У него опять сильно разболелась голова, и он пожалел, что не догадался захватить с собой анальгин. Вот так всегда, сказал он себе. Казалось бы, все учел, а вот таблетки забыл. Всегда забываешь какую-нибудь мелочь. Никогда не получается так, чтобы учесть все.
Он подумал, не вернуться ли ему домой за таблетками, но перед глазами плыло все сильнее, и Иван понял, что, если вернется, вновь сюда уже не поедет. Тогда он взял с заднего сидения пакет, вылез из машины, закрыл дверь и поставил машину на сигнализацию. «Все равно отберут», - подумал он равнодушно, - «но хоть не ограбят».
Бережно держа сверток, он вошел в здание и поднялся сначала на третий этаж. Там он обнаружил, что голова вдруг перестала болеть, и внутри сделалось белым-бело и хрустально, прямо как в пойме. «Вот и анальгин не нужен», - мелькнула мысль.
Иван освободил то, что находилось в свертке, от тряпок, положив их на подоконник: «Потом уберут». Он добрым словом помянул отца, который оставил это и научил этим пользоваться.
И вот первым он заходит к Илье. Тот возится у сейфа и стоит спиной, и это, может, и к лучшему, думает он, спуская курок. Илью отбрасывает на сейф, и он сползает на пол. У него подергиваются ноги.
Потом он идет в кабинет к Павлу, но тот оказывается закрыт, что портит Ивану настроение. Он решает зайти попозже, и спускается на второй этаж, к Альбине Петровне. Альбина Петровна успевает увидеть, кто к ней зашел, но испугаться  уже не может — ей он стреляет прямо в лицо, и она исчезает под столом.
Кабинет Алексея Дмитриевича находится по соседству, и там уже услышали что-то, поэтому, когда он входит, секретарша испуганно жмется к стенке. Ее он убивает быстро и бережно, ему неприятно убивать секретаршу, но делать нечего. Пусть хоть это будет быстро, что-то мне надоело уже, думает Иван и толкает дверь в кабинет.
Алексей Дмитриевич, Алешка, тоже сидит за столом, он очень бледен, и на лбу у него выступают крупные капли пота, и под мышками расползаются темные пятна, и от него остро пахнет страхом.
Иван, ты что, Иван? - говорит Алешка, и Иван видит, что у него трясутся губы.
Ты на паука похож, - сообщает он ему.
В последний момент Алексей Дмитриевич отчаянно шарахается в сторону и Иван только ранит его.
- Это ты зря, дурачок, - говорит он, подходит к другу детства и стреляет ему в голову.
За стеной доносится топот, и он понимает, что уже не успеет дождаться Паши. «Ну и ладно, бог с тобой», - решает Иван.
В голове у него сейчас совсем пусто и светло. Перед тем, как выстрелить в себя, Иван подходит к окну и глядит в него в надежде посмотреть на горы. Но там опять метет, и ни черта не видно. «Говорил же я, что метель очень кстати. Сегодня удивительно хорошая погода», - думает он.


31 января 2015 года

heurigen –  винные таверны, расположенные при виноградниках, где производят молодое вино.
Blunzen – сосиски с кровью
Schweinsbraten – жаркое из свинины
Liptauer – ломтики прессованного творога с паприкой