Завтрешнего дня и ожидать не след. Неизвестно, когда к Мизгирю потащат, может и на зорьке алой. Сейчас бежать нужно! Вдруг как повезёт ей – спят охранники?
Накинула она рубаху. Посмотрела на сарафан. Ох, какие юбки пышные! Непременно что-нибудь ими заденешь, уронишь - набегут, схватят. А сапожки красные, подкованные? Мигом цоканьем всех перебудишь. В рубахе да босиком бежать надобно и не мешкать! Косы тоже убирать-заплетать некогда.
Тенью скользнула Марьюшка вниз. У входа старуха-ключница на сундуке сидит, носом клюёт, дремлет. Мышкой незаметной юркнула мимо неё Марьюшка. А слуги у ворот так крепко спали, что и не услышали, как она засов тяжёлый открывала - откуда только сила взялась.
Бежит Марьюшка на площадь городскую, птицей летит. Добежала. Дуба ключиком золотым коснулась. Заскрипел, заворчал дуб спросонья. Боком повернулся. И открылась Марьюшке дыра в земле глубокая.
- Стой, девка! – услышала она за спиной грозный голос Аспида. Оглянулась – вот и он сам стоит, глазами жёлтыми на неё не мигаючи смотрит. – Вернись по-хорошему! Из-под земли достану!
Но не слушала она уже слов змеиных. Прыгнула в нору открывшуюся. И одна только мысль в голове мелькнула: «Хорошо, что сарафан не надела! Не прошла бы в нём в дыру спасительную!»
Повернулся дуб и прикрыл Марьюшку.
И вот снова перед Марьюшкой две двери хрустальные. За одной Анисим стоит, на Марьюшку с любовью смотрит, детишек к себе прижимает. А за другой…
Даже не стала смотреть Марьюшка, что там за другой дверью! Бросилась к той, за которой радость прежняя схоронилась. Ключик золотой крепко в руке держит. Щёлкнул замок, распахнулась дверца - и стоит Марьюшка в лесу у берёзки белой, по коре её нежно поглаживает. Как соскучилась она по живому дереву! Солнышко из-за тучки выглянуло. Кинуло свой луч на Марьюшку. Закрыла Марьюшка глаза, лицо солнышку подставила. Хоть глоток воли напоследок вдохнуть. На детишек хоть издалека взглянуть, как они выросли.
Не сможет она домой к Анисиму вернуться, Аспидом испоганеная. Вот ключик золотой Бабе Яге вернёт и…
Глянула Марьюшка на ключик, что в руке сжимала – нет ключика! А держит она ал цветок – марьин корень. В одной рубахе, простоволосая, с цветком, жаром пышущим. Тут и думать нечего – одна дорога тебе, Марьюшка!
***
Вдруг чувствует, как кто-то обнял её крепко, к груди прижал:
- Любава моя милая! Друг мой сердешный, Марьюшка! Не переживай ты так! Справимся мы, выдюжим! И деток на ноги поставим! Всё хорошо будет!
Отшатнулась Марьюшка от Анисима:
- Не касайся меня, Анисим, Аспидом поруганную! Нет мне места на земле! Я сама, сама выбрала! Бабя Яга мне дверь хрустальную показала!
А Анисим её из рук своих не выпускает, крепко держит, как кобылку молодую, норовистую, словом нежно оглаживает:
- Какой Аспид, любушка? Баба Яга какая, душа моя? Я ни на мгновение тебя из виду не выпускал, с той самой минуточки, как прошла ты мимо меня с туеском к лесу, меня не видючи.
- Как не выпускал? Я же три года у змея жила?
- Что ты, Марьюшка, зоренька моя ясная! Какие три года? Ещё сегодня поутру ты меня на покос провожала, лада моя, краюху хлеба в лоскут заворачивала, квасу в баклажку наливала. А как шёл я с покоса, видел, как слуги змеевы нашу Бурёнушку уводили. А потом и ты прошла мимо меня, Марьюшка, – губы сжаты, глаза пустые. Ох, и испугался я за тебя, краса моя ясная, как бы ты чего с собой не сотворила, не содеяла. Иду за тобой, за деревьями прячусь. А ты и не живая вроде бы, деревянная. Наклонишься ягоду брать, как журавель колодезный, только скрипу не слышно. А набрала туесок полнёхонький – по лесу кружить начала, не присела никуда ни на минуточку. Позапыхивался я за тобой идучи, а тебя и усталость не берёт. Вот и сейчас туесок в руке держишь.
Глянула Марьюшка, а в руке-то её уже и не цветок – марьин корень, а туесок, полный ягоды лесной душистой. И сарафан-то на ней лазоревый, местами штопаный. Коснулась Марьюшка волос своих – на голове под повойником крепко заплетены косы золотистые. Ничего понять не может Марьюшка.
А Анисим её к себе всё крепче прижимает, к дому ведёт.
Дошли до плетня. Смотрит Марьюшка, а в избе их, у окошка, сидит соседка Аксинья, пригорюнившись. Увидела Анисима с Марьюшкой, лицом расцвела, на крылечко выбежала:
- Ах, соседушка моя милая, да что же ты делаешь? Так детишек своих пугаешь? Я из окна видела, как окаменела ты, когда Бурёнушку вашу со двора вели. Детки твои в кучку сбились, попритихли. А ты рукой их в сторону от себя отвела и так спокойненько ко плетню пошла за туеском, что на солнышке жарился. Взяла туесок – и к лесу. Ни взмаха, ни шагу лишнего. Меня взглядом холодным окинула. Мимо Анисима, как мимо чужого, прошла. Только то и успокоило, что Анисим за тобой кинулся. Не даст чему плохому случиться. А я детушек-то приобняла, в избу завела, сказкой тешила. А они сидят, оробевшие, тихонько да послушливо. Так и сидели, пока сон их не сморил. Нельзя так, Марьюшка. Эта беда – не беда, большей бы беды не накликать!
Но ведь помнит Марьюшка, как сидела за столом в горнице, слёзы лила горькие! Видно и слёзы те наваждением были.
До земли поклонилась она соседке, за ребяток своих поблагодарила.
Провёл Анисим в избу Марьюшку, а сам руки её из своей не выпускает. Поставила Марьюшка туесок на стол. По всей избе разлился аромат ягодный.
Зашевелились детки, глазки спросонья трут. Увидели туесок – да к ягодам. Посмотрели на Анисима, а тот головой кивнул, позволил. Налетели ребятушки на забаву сладкую. Анисим тоже несколько ягодок себе в рот кинул да и Марьюшке три штучки на ладони поднёс. Взяла Марьюшка одну ягодку алую в рот. Ох, и сладка ты, земляничка-ягодка, солнышком обогретая, дождями вспоенная.
Посмотрела Марьюшка на детишек своих, на их мордашки и ручонки, соком ягодным вымазанные, на Анисима, что глаз с неё не сводит, улыбается, и поняла, как же счастлива она, душой спокойна.
Да ну их, этих слуг змеевых! Пусть тешатся! Никогда не сломить им духа Анисима да Марьюшки. Не дадут пропасть они деткам своим. Выдюжат.
Только на миг показалось Марьюшке, что взглянула на неё взлядом пронзительным Баба Яга из угла тёмного. Но не испугалась Марьюшка.
И никто никогда её испугать не сможет.
***
Тикают ходики – часы, минутки отмеряют. Медленным шагом идёт батюшка-время, да не угонишься за ним.
Вот и повырастали детушки у Анисима с Марьюшкой, внуки пошли. Вот и Анисима проводила Марьюшка в путь далёкий, невозвратный.
Идёт Марьюшка по лесу, жизнь свою вспоминает. Не ковром красным пролегла судьба-тропинушка. Много невзгод в ней случалося. Но и радостью не обделена была Марьюшка. И урок Бабы Яги помнился, на него всегда оглядывалась. Права-неправа ли Марьюшка бывала, но случись итог подвести - и каяться не в чем.
Вдруг вспыхнуло что-то в глубине лесной. Пригляделась Марьюшка – марьин корень алеет. Степенно подошла к нему, сорвала, улыбнулась мыслям своим. Поклонилась низко хозяйке лесной, невидимой и говорит:
- Спасибо тебе, Баба Яга, – за науку спасибо.
Глядь, а тут и сама Баба Яга перед ней стоит, на клюку опирается.
- Не испугаешься ещё раз у дверей хрустальных побывать? – спрашивает.
Улыбнулась Марьюшка:
- Пошто пугаться? Выбор-то за мной будет.
Рассмеялась Баба Яга, клюкой взмахнула. И стоят они уже в темноте. Перед ними - две двери хрустальные. За одной – изба Марьюшкина деревенская, солнцем залитая. За другой – тоже избушка, но в чащобе лесной, на ножках куриных поворачивается, рядом – ступа с метлой к ней прислоненной, и кот чёрный у метлы дремлет.
Повернулась Баба Яга к Марьюшке, посмотрела ей в глаза пристально:
- Две избушки хозяйку ждут. Какую выберешь?
Глядит Марьюшка, а в руках у неё не цветок - марьин корень, ключик золотой.
Что же выбрать Марьюшке?
