небе светила яркая луна и я увидел, что пес несется по гаревой дорожке так, словно за ним сам черт гонится. А на хвосте у него сидит растение. Зацепившись веткой за его хвост, оно буквально летело за ним по воздуху. При этом оно нещадно хлестало его по спине остальными ветвями.
Они выскочили на улицу и пропали из виду, но еще некоторое время после того, как они исчезли, слышался истошный визг собаки. Спустя десять минут я увидел, как по гаревой дорожке возвращается растение, передвигаясь на своих восьми корневищах, как на паучьих лапках. Свернув с дорожки, оно преспокойно уселось рядом с кустом сирени, как бы устраиваясь на ночь, а я решил, что если даже оно ни на что другое не годится, сторож из него получился бы неплохой. Теперь я мог быть спокоен за мусорный бачок. Если собака вздумает еще раз появиться, она получит хорошую взбучку.
Я еще долго не мог заснуть, размышляя о том, как растению удалось узнать о том, что я терпеть не могу этого пса. Наверно, оно видело (если так можно сказать по отношению к растению), как я гонялся за ним по двору. Наконец, я заснул с приятным чувством, что мы с растением хоть в чем-то хорошо понимаем друг друга.
Следующий день был воскресение, и я начал его с ремонта парника, приводя все в порядок, чтобы можно было поместить туда растение. Между тем, оно уже облюбовало себе солнечный уголок в саду и устроилось там, совсем как огромный уродливый сорняк, который я по своей лени не удосужился до сих пор вырвать.
Мой сосед, увидев меня за работой, подошел, чтобы дать пару дельных советов, но я заметил, что он стоял, смущенно переминаясь с ноги на ногу, словно хотел сказать мне что-то, но не решался.
Наконец, он не выдержал.
- Странная вещь, - сказал он, - Дженни клянется, что видела на днях, как у тебя по саду разгуливает большое растение. И парнишка мой тоже видел, и он утверждает, что оно за ним погналось. – Явно сконфуженный своими словами, он глупо ухмыльнулся. – Ты же знаешь, дети такое могут выдумать.
- Конечно, - сказал я.
Он постоял еще некоторое время, дал мне еще пару советов, а затем ретировался к себе домой. По правде говоря, его слова меня очень обеспокоили. Если за растением действительно водится такой грех — гоняться за детьми — то это мне дорого обойдется.
Я весь день проработал в парнике, потому что он уже десять лет не использовался и был очень запущен и к вечеру я был совершенно измотан.
После ужина я вышел на заднее крыльцо и, сев на ступеньки, стал смотреть на ночное небо. Оно было сплошь усеяно звездами и их свет действовал успокаивающе. Не прошло и пятнадцати минут, как я вдруг услышал легкий шелест. Я посмотрел по сторонам и увидел, что ко мне из сада направляется растение, неловко переваливаясь на своих восьми корнях.
Он как бы притулился рядом и так сидели вдвоем, глядя на звезды. Или, по крайней мере, я смотрел на них. Я не могу сказать, что видело в небе растение и вообще, могло ли оно что-либо видеть. Но даже если оно и не видело ничего, в нем было что-то, какое-то свойство его растительной натуры, которое было не хуже, чем зрение. Мы просто сидели с ним вместе.
Потом растение протянуло одну из своих веток в мою сторону и обхватило мою руку своим похожим на ладонь листом. Я немного напрягся, но прикосновение было мягким и нежным, и я продолжал сидеть, не двигаясь, понимая, что если мы хотим наладить отношения, то это надо начинать, не дергаясь друг от друга.
Затем, совершенно непонятным образом, я вдруг почувствовал, что от растения идет какая-то волна благодарности, что ли, как будто оно за что-то благодарит меня. Я повернулся к нему, чтобы увидеть, как ему это удается, но оно ничего не делало — просто сидело рядом, а его "рука" лежала на моей руке. Однако, каким-то, одним ему присущим образом растение пыталось дать мне понять, что оно признательно мне за то, что я спас ему жизнь.
Как вы понимаете, не было сказано ни одного слова. Кроме шелеста, издаваемого его листьями, оно не произносило ни звука. Однако, я понял, что оно обладает какой-то особой системой коммуникации и передает свои ощущения ни словами, ни мыслями, а эмоциями. Эмоциональными образами — глубокими, ясными и абсолютно искренними.
В конце концов, этот непрерывный поток благодарности меня несколько смутил, и я решил положить ему конец.
- Да, ничего, все нормально, - сказал я. – Ты бы то же самое для меня сделал.
Каким-то образом растение, должно быть, поняло, что его благодарность принята, потому что это ощущение постепенно сошло на нет и на его место пришло другое — ощущение покоя и тишины. Растение поднялось и заковыляло назад, в сад, а я крикнул ему вослед:
- Эй, растение, погоди минутку!
Оно, по-видимому, поняло, что я его зову и обернулось. Я подошел к нему, взял его за ветку и повел вдоль границ моего хозяйства. Если система связи налажена, думал я, то она должна передавать и другие чувства, а не только ощущение благодарности, покоя и тишины. Поэтому, идя с ним вдоль изгороди, я напряженно думал об одном — что он не должен заходить за пределы этого пространства. К концу этой прогулки, от усилий сосредоточиться я был весь, как выжатый лимон, но, по-видимому, до него дошло, потому что я чувствовал, что оно как бы со мной соглашается. Потом я нарисовал в воображении образ растения, преследующего ребенка, и запретил ему делать это. Я помню, что даже мысленно погрозил ему пальцем. Растение опять согласилось. Я попытался внушить ему, чтобы он не ходил по двору средь бела дня, когда его могли заметить люди. Это оказалось намного сложнее. То ли сама идея была ему непонятна, то ли я уже порядком подустал, но, когда он, наконец, выразил свое согласие, мы оба еле на ногах держались от усталости.
Лежа в постели в ту ночь, я много думал о проблеме коммуникации. Это была, конечно, не телепатия, но, скорее, наша способность оперировать мысленными образами и эмоциями. Я понял, что это мой единственный шанс. Если бы я научился общаться с ним — не важно как — и растение смогло бы передавать более конкретные образы, то оно бы нам рассказало много интересного. Тогда бы его все приняли, в него бы поверили и власти признали бы в нем разумное существо. Я решил, что прежде всего его надо познакомить с нашим образом жизни, довести до его сознания, почему мы живем таким образом. И поскольку я не мог вывести его за пределы своего двора, мне видимо придется у себя дома.
Помню, как меня позабавила в ту ночь мысль о том, что мой дом и двор станут классом для пришельца из космоса.
На следующий день мне позвонили из лаборатории почвоведения при университете.
- Что это вещество вы нам прислали? – возмущенно спросил меня работник.
- Просто образец почвы, которую я собрал, - ответил я. – А что, что-нибудь не так?
- Образец Один — с ним все в порядке. Это — обычная почва, типичная для нашего района. А вот, Образец Два, этот песок, это — черт знает что такое! В нем и частички золота, и серебра, и меди! Все в микроскопических количествах, конечно, но, если, как вы говорите, у вашего фермера там его целая куча, то он богач.
- Я думаю, там у него не меньше двадцати-пяти – тридцати грузовиков наберется.
- Откуда он взял его? Откуда оно взялось?
Я сделал глубокий вздох и выложил ему все, что мне было известно об инциденте на сороковом километре участка Пита. Он сказал, что срочно выезжает на это место и прежде чем он повесил трубку, я успел спросить его о третьем образце.
- А что он выращивал на этом участке? – спросил меня лаборант озадаченно. – Я не помню, что б какое-нибудь растение могло так начисто высосать все питательные вещества из почвы! Вы ему скажите, чтобы он внес побольше органических удобрений, извести и все, что необходимо для обогащения почвы. Иначе там ничего не вырастет.
Работники лаборатории приехали на участок Пита, захватив с собой других сотрудников университета. Позднее на той же неделе, после того, как известие о загадочной яме появилось во всех газетах под крупными заголовками, на участке объявилась пара специалистов из Вашингтона. Но поскольку никто им ничего толком не смог объяснить, они так и уехали, не солоно хлебавши. Газеты еще пару дней помусолили эту тему¸ но в отсутствие научной информации интерес к ней упал.
Все это время многочисленные зеваки и искатели острых ощущений толпами слонялись по участку Пита, глазея на яму и кучу песка. Они растащили больше половины кучи на сувениры и Пит был вне себя от ярости.
- Я вот что решил, - сказал он мне при встрече, - возьму и завалю эту яму оставшимся песком, и делу конец.
Так он и сделал.
Между тем, дома ситуация тоже не стояла на месте. Растение отлично усвоило все, что я сказал ему по поводу передвижений по двору в дневное время и в отношении к детям. Днем оно добросовестно изображало из себя сорняк, оставаясь на месте и сохраняя спокойствие, так что никаких жалоб больше не поступало. Большой радостью было также то, что пес, лазавший в мой бачок, больше сюда носа не показывал.
Несколько раз во время всей этой заварушки вокруг кучи песка на участке Пита у меня возникало желание рассказать кому-нибудь из университетских товарищей о моем Растении. И каждый раз меня что-то удерживало: просто не клеился разговор, и все тут.
А так, все было в порядке.
Я позволил Растению наблюдать за тем, как я разбираю и собираю электромотор, но не был уверен, что оно что-либо поняло из моих объяснений. Я показал ему, как он работает. Я объяснил ему, в двух словах, закон сохранения и превращения энергии и показал его действие на примере работы электромотора, но когда дело дошло до электричества, в котором я и сам-то не очень разбираюсь, я "забуксовал" и, в конце концов, бросил это занятие. Честно говоря, я не уверен, что Растение что-нибудь поняло.
С двигателем автомобиля мне повезло больше. Мы потратили все воскресение, разбирая и собирая его вместе. Растение наблюдало за моими действиями с большим интересом. Конечно, все это приходилось делать в гараже при закрытых дверях, а день, как назло, было очень жаркий. Было бы гораздо приятнее провести его на рыбалке, чем возиться с этим мотором. Я на раз спрашивал себя, стоит ли вообще это делать. Наверняка, можно было бы объяснить все это более доступными способом, нужно было только его найти.
Я настолько устал от всех этих занятий, что на следующее утро не услышал будильника и проснулся на час позже обычного. Я быстро оделся и побежал в гараж. Открыл дверь и смотрю: там мое Растение. Оно разбросало все детали двигателя по полу и в упоении собирало их. У меня было желание взять топор и расправиться с ним на месте, но я вовремя остановился. Я закрыл за собой дверь гаража и отправился пешком на работу.
Весь день я размышлял над тем, как Растению удалось проникнуть в гараж. Мог или он незаметно проскочить туда, пока я возился с мотором или, все-таки, ему удалось самому открыть замок? Я также думал о том, в каком состоянии я найду машину, когда вернусь домой. Я был почти уверен, что придется полночи потратить, собирая ее по частям.
В этот день я ушел с работы раньше. Если мне придется заниматься машиной, то надо будет начать пораньше, чтобы успеть до ночи.
Когда пришел домой, я увидел, что двигатель собран, а Растение стоит себе преспокойно в саду, изображая из себя
