совсем рядом проживали их семьи. “Спасибо тебе большое Ефим за то, что заступился за меня. Ты появился, как добрый волшебник или, правильнее сказать, ангел. Ты ведь в школе никогда ни с кем не дрался?! Никто бы и подумать не мог, что ты так умеешь. Где ты так научился драться?” – с восхищением спросил Дуби. “Ты тоже можешь этому научиться!"- сказал Ефим. “Но где и как?”- спросил ошарашенный Дуби. “Вот уже четыре года, как я хожу в школу восточных единоборств, которая находится на Татарской улице. Мне повезло, так как нашим учителем стал сам мастер Тиунэ Сугихара. Правда, обучение стоит не дёшево - 50 злотых в месяц.” Вернувшись, домой с разбитой губой и с заплывшим глазом, Дуби рассказал отцу и матери о случившимся. Вечером он подошёл к отцу, читавшему газету, и сказал: “Папа, я не хочу, чтобы всякая дрянь, ради потехи, вытерала об меня ноги, только потому, что я еврей. Помнишь, как царь Давид в Иерусалиме специально построил башню для экзерцицый, где тренеровался он и его войны. Я тоже хочу тренироваться, чтобы, как Фима, я тоже бы научился защищать себя и других”. Отец, внимательно выслушав сына, потрепал его по каштановым кудрям, затем, достав кошелёк из внутреннего кармана пиджака, молча протянул Дуби пятьдесят злотых.
Теперь память перенесла Дуби в тренировочный зал, где десять учеников разного возраста, одетые в японские кимано, повторяли за учителем разогревательные упражнения. Среди них были упражнения на развитие мышц живота, отжимание на кулаках от пола, лазанье по канату, прыжки с переворотом, и подобные этим силовые упражнения, выжимающие из тренирующихся ручьи пота. Потом разучивались новые удары и приёмы. Дуби был счастлив и горд своим новым кружком. Десятилетний мальчик решил быть лучшим среди учеников, чтобы суметь постоять за себя, а также отомстить за нанесённые ему обиды.
Он из раза в раз с трепетом ждал времени тренировки и уже за полчаса до её начала стоял у входной двери. Он со страстью разучивал и разрабатывал новые приёмы и удары. Вначале, он ни разу не мог подтянуться руками на перекладине. Через месяц он подтягивался уже пять раз. После школы, придя домой, он, пообедав и выполнив домашнее задание, бежал к реке Вилия, где на просторной полянке повторял выученые приёмы и удары. Вот он с разбитой в кровь губой и бровью и синими от синяков щёками победитель соревнований. Примерно полтора года назад, до прихода советских войск, они вдвоем с Фимой, за особые успехи, удостоились чести изучать боевые искусства самураев. Учитель обучал их приёмам ведения боя с оружием самураев: c копьём, с мечём, с кинжалом и с нунчаками. В дополнении, Дуби сам научился метать и втыкать в цель любые колющиеся придметы: ножи, отвёртки, большие гвозди. Новая власть закрыла школу восточных единаборств, а учитель, который был японским консулом в Польше, вернулся к себе домой в Японию. Перед отъездом, он подарил Дуби и Фиме по комплекту боевых орудий и две иллюстрированных книги с фотографиями приёмов и правильным нанесением ударов.
4. Оккупация и катастрофа
Родители Дуби, не хотели эвакуироваться, так как пережив немецкую оккупацию в первую мировую войну, немцы у них оставили о себе довольно хорошие впечатления. Первый шок Дуби получил после гибели Фимы, семья которого жила между концом еврейской улицы и началом немецкой. В первые часы после немецкой бомбардировки и ухода советских войск местные литовские “патриоты”, вооружившись топорами, ломами, ножами, палками и даже охотничьими ружьями пошли грамить еврейские дома и квартиры не щадя ни кого. Десятки убитых и ограбленных за первые сутки безвластия. Пока литовские “патриоты” куражились в сатоническом танце кровопролития, их польские соседи, как шакалы, проникали в дома ещё не охладевшие от тепла бывших хозяев, вынося всё подряд, прежде всего, выискивая золото и драгоценности. Подчастую между марадёрами возникали конфликты на почве дележа награбленного, что приводило к драке и поножовщине. Однако, сливки доставались погромщикам, которые отдавались самими жертвами в надежде откупиться от смерти. Но как тщетны были их мольбы и просьбы. Молодые девочки, девушки и женщины подвергались насилию в самой извращённой и жестокой форме, прямо на виду у родителей, братьев и мужей. Люди в одночасье превратились в животных, одни в хищников, другие в шакалов, третии в жвачных животных поедаемых хищниками. Семья Мордехая Шаца спряталась в подвале, откуда была вывалочена погромщиками. Один из погромщиков ударил Мордехая палкой по голове. Из свежей раны струями потекла кровь. Мордехай схватился за место удара, но остался на ногах. Он выхватил нож и, проделав рукой замысловатые движения, воткнул его по рукоятку в глаз нападающему. Остальные погромщики, окружив семью в кольцо, принялись линчевать топорами и ломами Ефима мать Фруму и сестру Голду. Фима, оторопев на мгновение, сжавшись, как пружина и внезапно разжавшись, стал наносить удары по линчующим его родных. Уже через пару минут шесть погромщиков лежало на земле в луже крови. Овладев ломом, он задействовал его как мечь, круша им головы литовских “патриотов”. Во время боя, Фиме с отцом достались две винтовки: одна охотничая, другая русская трёхлинейка. Двадцать трупов лежали на земле. Фима с отцом помогли поднятся в квартиру раненым матери и сестре. Быстро перевизав их, Фима, взяв мечь и нунчаки с трёхлинейкой, выскочил во двор. У входа во двор собралась большая толпа ротозеев. Издали раздались выстрелы, вооружёные винтовками люди приближались к месту проишествия. Фима передёрнул затвор, толпа быстро рассеялась, освободив ему пространство для цели. Мимо головы просвистело несколько пуль. Фима забежал за стенку, потом он лёг на землю и, выстрелив, сразил первую цель. Нападающие преостановились и начали пятиться назад, продолжая отстреливаться в Фимину сторону. Фима кувырнулся через правый бок, прицелился и попал в затылок убегающему погромщику. Когда нападение было отбито, к сыну присоеденился отец Мордехай. Ничего сыночек, сказал он, скоро придут немцы и наведут порядок, просто до их прихода нам надо продержаться. Но уже впервые дни прихода немцев стало ясно, что не желание эвакуироваться на восток было роковой ошибкой. Семья Фимы решила бежать ночью, перебираясь лесами с неоправившимися ещё от ран матерью и сестрой. Они шли уже несколько суток почти что без отдыха и сна, без еды, понимая, что на это нет времени. Они и сами не поняли, как нарвались на калонну немецкой военной техники движущейся на восток. Пулимётная очередь, рёв танков, лязганье гусениц и только туманный утренний рассвет траурно поднимался над бездыханными телами семьи Шац. Известие об их гибели принесла в гетто бывшая одноклассница Дуби и Фимы Рива Блумберг, семья которой бежала вместе с семьёй Шац, разделив с ними ту же участь. Только Рива раненая, чудом уцелевшая, вернулась назад, попав в малое гетто.
Дуби не мог смериться с тем, что он остался на свете совсем один, гонимый новой властью и бывшими соседями, которые во время немецкой облавы, не успев они выйти из дома, начали вытаскивать их вещи, стариные настенные часы и мебель. Лишь бы они не нашли мои орудия самураев подумал Дуби. Теперь, после того, что ему удалось сбежать из малого гетто, после потери родителей и сестры, которых вместе с другими навсегда увезли в Панеряйский лес, он сидел уже несколько дней без еды и питья, без сна со скорбным взглядом смотря в одну точку. Вдруг в глубине канализации он увидел прозрачную светящуюся фигуру его близкого друга Фимы. Он, не открывая рта, мысленно спросил приближающуюся фигуру: “Фима это ты?” Он вздрогнул, так как его голос прозвучал, громогласно отдаваясь эхом, хотя Дуби не произнёс ни слова. “Да, Дуби это я”. Я пришёл к тебе, перед тем как уйти навсегда. Слушай меня и не перебивай. Они забрали у тебя самое дорогое, но у тебя осталось самое главное, твоя жизнь. Не сиди сдесь Дуби, не убивай себя, встань и иди мстить за наших родных и близких, за наш многостродальный народ, гонимый всегда и везде. Ты должен отомстить и добраться до святой земли, чтобы осуществить нашу мечту, чтобы построить на нашей древней земле мощный еврейский дом, где все евреи мира смогут найти себе место и защиту. А мы всегда будем рядом с тобой, наш дорогой мальчик, сказала другая светящиеся фигура, в которой он узнал отца. Прощай сыночек, сказали хором мать и сестрёнка, появившись рядом с отцом, прощай дорогой друг, сказала фигура Фимы. Прощайте мои родные ответил им Дуби не произнося не слова.
5. Месть и её цена
Дуби сошёл с места и пошёл по узкому каналу по колена в нечистотах. Он подошёл к крышке люка, откуда меньше всего падал свет. Он поднялся к крышке, цепляясь за скользкие камни и с трудом отодвинул её в сторону. Свежий осенний воздух опьяняюще подул с улицы. Дуби с трудом подтянулся на руках и оказался посредине мостовой на безлюдной ночной улице. Он быстро побежал поближе к ряду домов, направляясь в сторону своего дома, который, как не странно гранича с забором малого гетто, не вошёл в его территорию. Он бесшумно подкрался к двери квартиры и прислушался. Внезапно дверь скрипнула и приоткрылась, как будто бы, узнав своего хозяина. Дуби вошёл во внутрь своей квартиры. Он не включил свет, чтобы не привлечь внимание, что в квартире кто-то есть. Даже в темноте он узнал родные стены, которые ещё пахли родными запахами и недавним миром. Повсюду были разбросаны вещи, тряпки, разбитое стекло. На всех косяках дверей были вырваны мизузы. Дуби зашёл в свою комнату. Среди валявшихся вещей, он нашёл бельё, пару брюк, рубашку, куртку и вязаную шапку. Он нащупал под перевернутой кроватью знакомую до боли доску. Дуби с трепетом отодвинул её и, слава богу, его оружие самурая оказалось не тронутым. Дуби быстро переоделся, сложив в сумку найденные вещи, разложил по карманам ножи, кастет, положил в сумку нунчаки и подвязал к ремню боевой меч.
Немецкие оперативные отряды СС, полиции безопасности и СД, при активном участии литовских “патриотов” в июле 1941 года начали массовые расстрелы евреев в лесу около небольшого посёлка и железнодорожной станции Паняряй, расположенных в десяти километрах от Вильнюса. Для увеличения "производительности труда" и меньшей растраты патронов, старший офицер в Паняряй оберфтурмфюрер Шаушутц, поручил литовскому контингенту применять только винтовки, так как прицельный огонь из винтовки гарантировал точное попадание в жертву. Это позволило расстреливать по 100 человек в час. Трупы бросали в котлованы, вырытые до начала войны для размещения в них ёмкостей с горючим и забрасывались землёй. После расстрелов, земля ещё долго шевелилась. По случайности, оставшиеся в живых раненые, пытались выйти наружу. Дуби, сидел в кустах и смотрел на обнажённых стариков женщин и детей, которые с душераздирающими воплями подали один за другим, а подчистую одновременно в котлован. Ему перед глазами застеленными слезами виделась мама и сестрёнка, которые так же, как и эти люди навечно исчезли в котловане. Он видел полупьяных палачей, глумящихся над жертвами. Начинало темнеть. Палачи, построившись, под командованием немецкого офицера пошли строем в сторону
