пробраться в своё гнездышко и тихо переждать там приход очередной комиссии, но он прогнал её, убедив себя в том, что Раиса так проверяет его на прочность.
Третий день был самым тяжёлым. Всю ночь лил дождь, температура упала до нуля и пришла очень важная, судя по поведению Раисы, комиссия. Две тётки, увешанные побрякушками, и важный дядька в дорогом костюме деловито расселись за накрытым столом, всем своим видом показывая, что пришли надолго. Филька привычно мёрз под козырьком подъезда, прижимая к груди полиэтиленовый пакет с волглым костюмом. Можно было бы зайти в подъезд, но кода замка он не знал, да и боялся нарваться на любопытство жильцов относительно своей личности.
Застолье длилось уже часа три и могло продолжаться ещё столько же. Синие филькины губы тряслись, зубы выбивали барабанную дробь, и он в отчаянии прошептал: «Крёстная, Надя, помогите!»
Чудо случилось тут же: сухонькая колченогая старушка, катившая к подъезду хозяйственную сумку, охнула и повалилась на землю. Филька бросился к ней с вопросом: «Что с вами, бабушка?»
- Колено проклятое, - запричитала чуть не плача бабка, - опять в него что-то вступило. Ты, сынок, не бросай старуху, помоги до квартиры добраться.
Бабка жила на третьем этаже, и Филька умучился, затаскивая туда одновременно старуху, её сумку и свой пакет – разделить себя с сумкой она категорически не соглашалась. Впрочем, оставить на время свой костюм он тоже не захотел.
Дома, растирая колено какой-то вонючей мазью, старуха учинила ему допрос. Кое-что Филька рассказал, что-то утаил, но в итоге они остались довольны друг другом.
- Значит, открываетесь скоро? Это хорошо, а то ходить мне далековато. А тут у тебя что? – показала она на пакет.
- Костюм выходной, - ответил Филька, и вдруг шальная мысль пришла ему в голову, - а можно я его у вас хранить буду? В магазине не слишком удобно, да и не совсем чисто там.
Бабка, размышляя, пожевала нижнюю губу, и изрекла:
- Ладно, уважу тебя, в гандеропе место есть, но и ты уж меня уваж: буду ходить к вам, так ты мне сумку с продуктами домой подносить обязуйся.
- Обязуюсь, - улыбнулся Филька, - а может у вас и стиральная машина имеется?
- Имеется, - гордо заявила она, - внучка в Москву перебралась жить, так свою мне оставила. А тебе что за нужда знать?
- Я вот подумал: может, вы мне разрешите раз в неделю бельё своё у вас стирать? У меня немного – две простыни да наволочка с полотенцем. Я со своим порошком, - поспешно добавил он.
Старуха снова пожевала губу.
- Порешим так, - не терпящим возражения тоном изрекла бабка, - машина у меня большая, пять кило берёт, так что со своим и моё простирнёшь. Но порошок твой.
Ещё не веря своей удаче, Филька решился на сущую наглость.
- Вы, бабушка, так добры ко мне, - вкрадчиво начал он и сразу заметил, что старуха насторожилась, ожидая подвоха, - не разрешите ли вы мне мыться у вас по понедельникам? У меня выходной, а мыло я с собой приносить буду.
На этот раз бабка отреагировала мгновенно.
- Воды не жалко, только мыло каждый раз будешь приносить новое и оставлять здесь.
- Зачем вам столько мыла? – изумился Филя.
- Ладно, новое приноси раз в месяц, но храни у меня.
- То есть, ты мне, я – тебе, - рассмеялся Филя, довольный решением своих проблем.
- А как иначе? Я тебя уважила, и ты будь добр уважить меня. Всё по-людски, как положено. Теперь иди, отдыхать буду.
Филя вышел из подъезда в приподнятом настроении.
- Спасибо, крёстная! Спасибо, Надя! Храни вас Бог! – с чувством произнёс он, и перекрестился.
Он ещё час бродил по двору, ожидая, пока Раиса проводит гостей.
- Как же я устала, - язык плохо слушался хозяйку, - ты это, приберись тут, - она набрала номер на мобильнике, - Я освободилась, приезжай. А мне плевать на твою занятость, я еле на ногах стою, - она отключила телефон и выругалась, - Можешь закусь себе забрать, только не напивайся сильно – завтра продукты завозить будем. Вот сволочи, рюмку хрустальную разбили. Правильно говорят: посади свиней за стол …
Раиса села в начальственное кресло, и заснула. Филя успел всё убрать, когда в дверь забарабанил стриженный амбал в чёрной куртке.
- Где Райка? – грозно спросил он, и найдя, выволок её из магазина.
Филя лёг в постель, закутался в одеяло, выпил водки из хрустальной рюмки без ножки, и, не успев толком закусить, выпал из жестокого мира реальности в мир тёплых сновидений.
Завезли продукты, и Филя рвал спину, разгружая и складируя бесконечные мешки картошки, лука и моркови, коробки с молоком и водкой, конфетами и крупами …. Отработав, он притаскивался к своему лежбищу, падал на топчан и засыпал, не успев ни поесть, ни выпить.
Наконец магазин начал работать, и Филькина жизнь обрела какие-то рамки. Он разгружал привезённые продукты, загружал возвратную тару, счищал снег со ступенек и скалывал с них лед, дважды в неделю таскал бабкины сумки, выполнял разовые поручения Раисы и отдыхал по понедельникам. Сама собой разрешилась проблема сигнализации, запиравшая Филю в магазине по понедельникам. Трижды за одну ночь напрасно вызванная ментами, Раиса просто отключила её, положившись на авторитет братвы и охрану ночного сторожа.
Приближались новогодние праздники. Идея написать Наде письмо пришла к Фильке внезапно, но сильно захватила его. Взяв на складе конверт и ручку, благо магазин торговал ими в избытке, он вырвал из середины тетради лист и написал, что устроился на работу, получил жильё, практически не пьёт, и передал привет Настёне и велел кланяться Маланье. Долго думал об обратном адресе, но решив, что магазинный адрес указывать не стоит, а до востребования без паспорта письма не получить, отправил без надежды на ответ. Насчёт «практически не пью» он не врал. Оказалось, что на сытый желудок вполне можно обходиться малым, а усталость так быстро валила в сон, что под топчаном у Фили скопилось изрядное количество непочатых четвертинок. Раиса, пришедшая в его каморку с инспекцией, увидев их, произнесла: «Уважаю!» и пожала руку.
Наступила Новогодняя ночь с её бесчисленными разрывами петард и пьяными воплями молодёжи. Уснуть было невозможно, и Филя долго ворочался с боку на бок, пока простыня окончательно не сползла на пол, а матрац не свесился с топчана наполовину. Он поднялся и стал перестилать постель. Сложенный вчетверо лист обёрточной бумаги с шелестом упал к его ногам. Филя развернул бумагу, с удивлением посмотрел на коряво написанный текст, вспомнил и стал читать. В тусклом свете дежурного освещения ему пришлось несколько раз перечитать свою писанину, прежде чем он понял, о чём речь.
«Михаил Лермонтов
МАСКЕРАД
драма в 4-х действиях, в стихах
сцена третья, выход первый
Письмо Арбенина к Нине.
Ах, как же Вы прекрасны, Mon Ami,
В своем небесно-голубом шлафроке!
Впитав в себя все женские пороки,
Вы остаетесь Ангелом любви!
Я Вас люблю, но каждый Ваш каприз
Дарует мне то радость, то страданье,
И я живу тревогой ожиданья,
Что перст судьбы перевернется вниз.
Вы мой источник радости, Ma Chere,
И та свеча, что разжигает ревность.
Молю Вас: сохраните ум и трезвость,
Явите верности супружеской пример!
Не скрою, что наточен мой кинжал,
И пистолет уже свинцом заряжен,
Палач в рубаху красную обряжен,
Не дайте повода, чтоб он курок нажал.
Я заклинаю Вас: танцуя на балах,
Или сейчас, резвясь на маскераде,
Себя блюдите, Нина, Бога ради,
И помните про честь и Божий страх!
А, впрочем, все пустое.
В Вас уверен, и шлет свой поцелуй
Ваш муж,
Арбенин».
Филя улыбнулся, пожал плечами и лёг спать.
На первое января Раиса объявила «полувыходной».
- Толку от вас после бессонной ночи всё равно не будет, да и покупатели с утра в очередь не встанут, так что все свободны до 14-00, - одарила она продавщиц новогодним подарком.
- Оплата, как за полный день, - под визгливое «Ура!» продавщиц добавила Раиса, и укатила со своим амбалом праздновать Новый год.
Филька расчищал тротуар возле входа в магазин, когда вдруг заметил, что бесконечно повторяет отдельные строчки стиха, то декламируя их, то напевая на какой-то странный мотив. Целиком запомнить текст он не мог, но то, что запомнилось, приводило его в несколько игривое состояние. Вернувшись в помещение, он аккуратно переписал стихотворение на чистый лист бумаги. От непривычного занятия он устал, но игривое настроение не прошло. Начали собираться продавщицы, и Филя разыгрался вовсю. Переодевшейся в голубую магазинную униформу Маше он сказал:
- Ах, как же Вы прекрасны, Mon Ami, в своем небесно-голубом шлафроке!
У Маши отвисла челюсть, и она покрутила пальцем у виска.
Кладовщицу Зину, отдавшую ему кусок слегка заплесневевшей колбасы, он изумил строкой «Вы мой источник радости, Ma Chere», а грубиянку Нинку, обложившую матюгами пьяного забулдыгу, сразил наповал советом: «Себя блюдите, Нина, Бога ради, и помните про честь и Божий страх!»
Стих не покидал его всю следующую неделю. Заученный наизусть, он стал утомлять Филю, и чтобы переключиться на что-то другое, он стал размышлять над двумя странными обстоятельствами, сопутствовавшими стиху: зачем каллиграфическим почерком переписали часть пьесы, и почему дедок таскал этот лист с собой, сделав для него специальную коробочку? Эти размышления всё больше захватывали его, и стих постепенно отступил, замещённый любопытством.
В понедельник, помывшись и постирав, Филя надел выходной костюм и побежал по морозу на соседнюю улицу, где видел вывеску «Районная библиотека». Рыхлая, болезненного вида библиотекарша скучала, попивая чай с ржаными сухариками.
- Приветствую первого посетителя в новом году, - натянуто улыбнулась она, - давайте паспорт.
- Ой, а я не взял, не знал, что будет нужен, - соврал Филька.
- Нам запрещено выдавать на дом книги без паспорта – не возвращаете часто. Сами виноваты.
- А мне не на дом, мне здесь почитать, - Филька умоляюще посмотрел на библиотекаршу.
Библиотекарша молча вынула из стола бумажку.
- Формуляр всё равно заполнить надо. Ваши фамилия, имя, отчество, год рождения и адрес.
- Умываев, Филимон Васильевич, 1967 года, - бодро отрапортовал Филька и, подумав, назвал бабкин адрес.
- Что хотите почитать, Филимон Васильевмч? Есть Маринина, Донцова. Акунина нет, на руках.
- Мне бы Лермонтова, «Маскерад».
Сочетание слов Лермонтов и маскерад, произвели на библиотекаршу столь сильное впечатление, что она подскочила, свалив стул, и побежала за книжные стеллажи.
- Вам, Филимон Васильевич, какое издание, адаптированное или академическое? – прокричала она из глубины.
- Адаптированное, это какое?
- Для школьников, с купюрами.
- Нет, нет, мне полное надо, академическое.
Она вышла в зал с книжкой в руках и выражением глубочайшего почтения на лице.
- Вы, Филимон Васильевич, за этот стол сядьте, тут от батареи теплее, - хлопотала библиотекарша, - я вам сейчас лампу принесу, а то темновато здесь.
Филя читал «Маскарад». Уже к третьей странице он смертельно устал от всех этих князей, понтеров, ширихов и казариных, от их странных разговоров на совершенно загадочные темы. Он осознал, что ему никогда не добраться до последней сцены или «выхода», выражаясь языком Лермонтова, и тяжело вздохнул. Мысль о том, что всё читать не нужно, что в стихе есть прямое указание на его местоположение, пришла к Филе внезапно. Он перелистал несколько страниц, нашёл первый
