достать. Вот я к нему и приехал, может, поможет, а тут такая история. Я ведь на день только и домой, к маме. А дядя у нас известный учёный, - на всякий случай добавил он.
- Ну, езжай к дяде, дядя, - милиционер повернулся, собираясь уйти.
- Не могу, - обнаглел Филька, - адрес-то его тоже в бумажнике был, а я не запомнил. И рецепт тоже там остался. Помоги, сержант, пропаду ведь. И матушка без меня пропадёт.
- Ладно, пойдём, дядя, - сержант тяжело вздохнул, и повёл Фильку в опорный пункт.
В помещении опорного пункта сидел второй сержант, и играл на компьютере в какую-то игру.
- Вань, пробей гражданину адресок.
Сержант неохотно свернул игру и открыл программу.
- Фамилия, имя отчество.
- Лопатырев, Иннокентий Серафимович, - ещё не веря в удачу, отрапортовал Филя.
Милиционер застучал по клавишам.
- Их двое таких. Один – с восьмидесятого, другой – с сорок второго. Тебе какого давать?
- Старого, - выпалил Филька, вспомнив про седину специалиста.
Сержант нажал клавишу и какая-то машина, заурчав, выдвинула из себя лист бумаги.
- Держи, - равнодушно изрёк он, и переключился на игру.
- Я могу идти? – спросил Филька.
- Пойдём, - сержант подтолкнул его к двери дубинкой.
- Надо бы с тебя хоть на пиво содрать за заботу, - хмыкнул сержант, - да ладно, топай так, дядя. Слушай сюда: встретишься с дядькой своим, сразу дуй в ментовку, заяву пиши про паспорт. Затянешь – наберут кредитов на твой документ, не расплатишься. В заяве про автовокзал не говори, мне лишние хлопоты ни к чему. Скажешь, что где-то в метро у тебя лопатник дёрнули. Уяснил? Ну, топай к дяде, дядя, - завершил он свои наставления, и объяснил, как доехать.
Филька мало что понял, но согласно кивнул и поблагодарил за доброту и отзывчивость.
Филя спустился в метро, и толпа сразу подхватила его, сжала, повлекла и забросила в поезд. Он попытался сопротивляться, противостоять этому сумасшедшему напору, но оставшись без пуговицы, сдался. Толпа выносила его из одного поезда и засовывала в другой, тащила за собой по каким-то переходам и лестницам, и он окончательно запутался в этом огромном подземном мире.
Часа три Филька мотался в душных, пропахших потом и духами вагонах, пока не добрался до нужной станции. Дом «дяди» отыскался быстро. Большой, со сквериком, детской площадкой, парой скамеек и асфальтированными дорожками, окружённый забором с воротами, он очень Фильке понравился. Именно в таком дворце должен жить богатый коллекционер-покупатель. Возле нужного подъезда возникло препятствие в виде домофона. Он не был похож на бабкин кодовый замок, и Филька в растерянности топтался перед дверью, которая внезапно запищала и отворилась. Вышедшая дама бросила на Фильку испуганный взгляд, и быстро закрыла дверь.
- Вы к кому, в какую квартиру? – строго спросила дама.
- К Лопатыреву, в восемнадцатую, - он изобразил на лице смущение и добавил, - только с дверью справиться не могу. Не подскажите, как её открыть?
- Позвоните Иннокентию Серафимовичу. Если он дома и посчитает возможным вас принять, то сам откроет. Только я видела, как он уходил, но вы позвоните, может быть, уже вернулся.
- Откуда позвонить, у меня телефона с собой нет.
- Наберите номер квартиры, и нажмите эту кнопку, - раздражённо объяснила дама, но не ушла, а осталась слушать Филькины переговоры.
Домофон отозвался долгими длинными гудками.
- Я же говорила, что ушёл. Позже приходите, - наставительно произнесла она, и удалилась, оставив Фильке на память запах дорогих духов.
Солнце переместилось в зенит, когда Филька вспомнил, что вчера не успел поужинать, а сегодня ещё не завтракал. Сразу захотелось есть. Он полез в карман, и выгреб все деньги. Тысячную купюру сразу спрятал назад, а остальные пересчитал. Получилось сто пятьдесят рублей бумажками и горсть мелочи. Небольшой магазинчик, похожий на Раисин, нашёлся на другой стороне улицы. Филька взял маленький батончик варёной колбасы, пакетик кефира, белую булку и пошёл к кассе. За месяцы работы у Раисы, получая еду из рук кладовщицы, он не интересовался ценой продуктов, и когда кассирша назвала сумму, Филька остолбенел. Он высыпал на стол все деньги до копейки, и кассирша пересчитала их, не скрывая своего презрения.
- Ещё два рубля, - сообщила она.
Менять тысячу не хотелось, и Филька стоял перед кассой, решая от какой из покупок можно отказаться.
- Да отпусти ты этого лапотника, - раздражённо крикнул парень, стоявший за ним, - с меня два рубля возьмёшь, а то мы год тут торчать будем, пока он что-нибудь сообразит!
Филька вернулся к дому, убедился, что Лопатырев не возвращался и принялся за еду. Подошла собака, и села напротив. Он отломил кусок колбасы, и бросил его к её ногам. Собака обнюхала колбасу, скривила морду и ушла.
- Смотри-ка, в Москве даже собаки зажрались, - восхитился Филька.
Переваливаясь с лапы на лапу, подошла ворона, удовлетворённо каркнула, схватила колбасу и улетела.
Солнце пошло на запад. Вернулась дама. Спросила: «Не приходил?», покачала головой и ушла в подъезд, снова одарив Фильку ароматом духов.
Белоголовый длинноволосый старичок с седой бородкой клинышком появился внезапно. Филя степенно пошёл ему навстречу.
- Здравствуйте, Иннокентий Серафимович, а я вас дожидаюсь.
- Добрый день. Вы меня знаете, а я вас что-то, простите, не припомню. С кем имею честь беседовать?
- Филимоном Васильевичем меня звать, - представился Филька, - а вас я по телевизору видел,- соврал он.
- Чем могу помочь, Филимон Васильевич? У вас какое-то дело ко мне?
Филимон Васильевич набрал полную грудь воздуха, и произнёс заученную наизусть фразу:
- Я хотел бы предложить вам неизвестный фрагмент драмы Лермонтова «Маскерад».
- Совсем-совсем никому не известный? – иронично улыбнулся белоголовый старичок.
- Никому! – важно подтвердил Филимон Васильевич, не почувствовав иронии.
- Очень интересно, - старик уже не мог сдержать улыбку, - присаживайтесь и предлагайте свой фрагмент.
Они сели на скамейку, и Филимон Васильевич бережно вынул из коробочки пожелтевший листок.
Белоголовый водрузил на нос очки в тонкой золотой оправе, и стал читать. Сердце Фильки затрепетало то останавливаясь, то бешено колотясь.
Старик снял очки и вернул Фильке листок.
- Не знаю, Филимон Васильевич, сами вы это придумали или подсказал кто, но должен авторитетно сообщить вам, что этот стишок к Михаилу Юрьевичу Лермонтову и его драме «Маскарад» ни малейшего отношения не имеет. Жалкие вирши дилетанта, нагло использовавшего имя великого русского поэта.
- Не может быть! – воскликнул Филька, готовый к такому развитию событий.
- Молодой человек, я занимаюсь Лермонтовым дольше, чем вы на свете живёте. Драма «Маскарад» досконально изучена как современниками поэта, так и последующими поколениями исследователей. Существуют письма самого Михаила Юрьевича, его издателей, рукопись, наконец. Да и вообще о чём говорить, когда здесь всё не лермонтовское - и слог, и размер, и мысли. Закончим этот разговор, своё мнение я высказал: никакой ценности эти вирши не представляют.
- Совсем никакой? А шрифт, каллиграфия? – расставлял ловушки Филька.
- Каллиграфия хорошая, - согласился белоголовый, - в девятнадцатом веке ещё умели так писать. Я и сам порой собираю такие вещицы, - Филька напрягся, - но ваш образец не взял бы.
- Это почему?
- Из-за текста, которым эта каллиграфия написана.
- Текст-то тут причём?
- Подумайте сами, Филимон Васильевич, вот возьму я его у вас, - Филькино сердце замерло, - а дальше что будет? Без экспертизы, подтверждающей, что это действительно написано в девятнадцатом веке, а не сотворено умельцем в наши дни, а она, замечу вам, не дёшева, красная цена вашему листку бутылка водки. Совершим мы сделку к взаимному удовольствию, расстанемся, а потом? После первой рюмки вас обязательно посетит мысль, что вас нагло обманули, купив бриллиант чистой воды по цене кирпича. После второй вы в этой мысли утвердитесь, а после третьей придёте добиваться мифической справедливости, да ещё друзей приведёте. Ни одному нормальному коллекционеру такие сложности не нужны. Мне тоже. Ваша вещица не стоит моих нервов.
- Ну, возьмите даром, - поставил последний капкан Филька.
- Спасибо, но не возьму, - равнодушно откликнулся старик, - и так вся квартира забита. Жена ворчит, что захламил всё, а я к существующему хламу ещё один добавлю? Увольте. Будьте здоровы, Филимон Васильевич, супруге кланяйтесь от меня.
Он поднялся и бодро зашагал к подъезду, а ошарашенный Филимон Васильевич остался сидеть на скамье, толком не понимая, что произошло.
Если бы старик согласился взять листок даром, Филька не поверил бы ему, не отдал, стал бы искать другого специалиста, но то презрительное равнодушие, с которым он отверг подарок, убедило Фильку сильнее всех слов. В пять минут этот белоголовый старик отнял у него всё: мечту, надежду, саму жизнь. Красная волна ярости накатила на Фильку. Он сидел с закрытыми глазами, из которых на бороду стекали слёзы, и проклинал Мишку, заманившего его в Морошки, Маланью и Надьку, подсунувших ему коробочку, восторженную дуру библиотекаршу, втравившую его в эту историю, себя, за глупость, доверчивость и дурацкие фантазии, белоголового деда, лишившего его жизни. Он сжал кулак, и хрупкий пожелтевший листок рассыпался на множество осколков. Филька завыл, и из глубины двора ему откликнулась собака.
Ярость ушла, забрав с собой всё, чем он жил все эти месяцы, и на Фильку обрушилась серая пустота. Подошла и села напротив собака. Склонив голову набок, она внимательно слушала его, бормотавшего сквозь непрекращающиеся слёзы:
- Сколько я ещё проработаю у Раисы? Год, два, а потом сорву спину, заболею или сломаю ногу, и она вышвырнет меня на улицу. Как она там говорит продавщицам? «У меня магазин, а не богадельня. Или вы работаете, или скатертью дорога». Так и мне скажет. И бабка на порог не пустит, как только перестану ей сумки таскать. Да ещё и костюм потребует ей оставить, тебе, мол, уже всё равно не пригодится.
Нет, Надя, я прав, а не ты. Лестница не поднимет упавшего на дно. Она может поманить своими ступеньками, но стоит только поднять ногу, чтобы переступить на следующую, как она тут же отшвырнёт тебя назад. Не ползай, собака, по лестницам, ходи по земле, надёжней будет.
Он поднялся. Собака проводила его до ворот и вернулась во двор.
Филя вышел на улицу, где его сразу подхватил людской поток, и он поплыл в нём, не задумываясь, куда и зачем плывёт. Вместе с потоком он переходил улицы, сворачивал за угол, спускался в подземные переходы и выходил из них. Он плыл, не замечая, что поток слабеет, и остановился, когда его перестали подталкивать в спину и бить сумками. Филя удивлённо огляделся. Людей не было. Он стоял один перед витриной продуктового магазина.
Бородатый мужчина вошёл в магазин, снял с полки литровую бутыль водки, бросил узкоглазой кассирше тысячерублёвую купюру и вышел на улицу, не взяв сдачу.
В годовщину Маланьиной смерти Надежда сидела на лавочке возле её могилки, и рассказывала покойнице деревенские новости.
- А новостей, Маланьюшка, у нас особых и нет. Никто за этот год не народился, но и, слава Богу, не помер. Никто не отстроился, но и погорельцев тоже не было. У меня всё по-старому, как и при тебе было. Петя мой из армии не вернулся – в контрактники записался на
