другому призрачная Надежда.
А ночью подул и в самом деле невыносимо холодный ветер, и с неба посыпались хлопья чего-то белого и пушистого, как пух гаги. Страшно холодный пух плавился в руках и превращался в простую воду. Мы ели это чудо, и чувствовали, как жизнь возвращается в нас.
"Это снег!" - летало между людьми незнакомое слово - Он скоро растает..." Но снег все шёл и шёл, и мы собирали его, во что только можно.
Рабочие, разбиравшие секции в конце туннеля, тоже догадались, что нужно делать со снегом, и успели набить им полных шлюз, с которого была снята крыша, так что с водой у нас проблем больше не было. Проблемы были с нами на следующий день - почти все слегли с высокой температурой, и несколько человек умерли.
А вскоре закончились продукты, и наше продвижение опять остановилось.
"Мудрец говорил, что поддержит стремящегося к нему..." - невысказанной мыслью прорастала в каждом из нас живучая Вера.
Единственный, кого не затрагивали эти проблемы, был Наследник, и мы поражались воле доктора и повара, сумевших в самые трудные дни устоять, не коснуться запасов воды и пищи, предназначенных для мальчика.
"Ребенок должен дойти..." - пульсировала в слабеющих сердцах этих измождённых мужчин бескорыстная Любовь, когда они, поддерживая друг друга, вели мальчика по звонкому бесконечному коридору...
В тот же день полуденное солнце закрыла чёрная туча, осыпавшаяся вниз сотнями тонн саранчи.
"Это прекрасная пища!" - кричал из шлюза радостный повар.
"В ней много белков и витаминов!" - обнимая мальчика, кивал головой серьёзный доктор, когда мы жарили и сушили впрок "сбалансированную пищу".
А между ними, прижавшись лицом к прозрачному пластику двери, стоял худенький ребёнок, и с тоской в глазах молча смотрел на суровый, прекрасный и такой жестокий к нему мир...
И вот к нам с Большой Земли пришёл первый караван, снаряженный на пожертвования граждан Свободной страны (которая, впрочем, в действительности оказалась не такой уж свободной), и с ним вернулись некоторые из бывших "возвращенцев".
Для нас это был самый большой в жизни праздник, и дело было совсем не в продуктах и не в горючем - всё это у нас уже было, хотя и не высшего качества. Главное - это то, что о нас помнили, поняли, поддержали!
Мы смеялись и плакали, обнимая знакомых и незнакомых ладей, а на наш праздник через прозрачный пластик смотрели тёмные, грустные глаза маленького человека, и слёзы стекали по его бледным щекам…
...И подходили люди к двери тамбура,
и касались рукой прозрачного пластика,
пытаясь вытереть эти слезы.
И слёзы исчезали из глаз ребенка,
потому что не существует преград
для Человеческого Сострадания...
.......
...Мудрец появился перед шлюзом неожиданно, словно из ослепившей нас вспышки бесшумной молнии.
- Приветствую вас, мужественные и выносливые люди! - склонил он перед собравшимися строителями голову, и чёрный камень на чалме его полыхнул снопом сине-голубых искр. - Каждый из вас принёс мне много информации о моём царстве, и поэтому каждый достоин награды. Во дворце уже изготавливается эликсир жизни для каждого из вас.
- Прости меня, мой господин, но о какой награде, о каком эликсире ты говоришь? - холодея от своей дерзости, я на немеющих ногах шагнул вперёд. - Вот перед тобой лежит тело нашего Друга, который погиб у самых стен дворца. А ведь он информации принёс тебе гораздо больше любого из нас, потому что это он научил нас обращать внимание на то, мимо чего раньше мы проходили с холодным безразличием. Сможешь ли ты оживить его своим эликсиром?
Чуть нахмурившись, Мудрец протянул ко мне руку:
- Подойди ко мне, сын мой!
С замирающим сердцем я сделал ещё несколько шагов и остановился. Мудрец окинул меня жгучим взглядом и неожиданно спросил:
- Почему у тебя такая изношенная обувь?
Меня бросило в жар, и я, неловко потоптавшись, прикрыл некрасивую большую заплатку на левом ботинке, наступив на неё правым:
- Я много прошел в этой обуви, и этот путь не щадил её, мой господин.
- Почему у тебя такая изношенная обувь? - снова спросил Мудрец.
- У нас были перебои со снабжением, а обувь - не самое главное, что тогда было нужно - с недоумением и растущим раздражением ответил я.
- Почему у тебя такая изношенная обувь? - глядя в мои глаза, настойчиво спросил он, и я, не понимая, чего он от меня добивается, вспыхнул, как пучок соломы в жарком костре:
- Да потому, что она износилась, а новой у меня нет! - и раздражённо топнув, продемонстрировал ему ещё пару заплаток и дыру – мне не было уже ни стыдно, ни страшно.
Мудрец, улыбнувшись, наклонился и поставил на золотистый песок пару новеньких ботинок, словно до этого они были у него в широком рукаве:
- Вот тебе новая обувь, переобувайся!
Не смея противоречить, я переобулся и вопросительно взглянул на него: что все это значит?
- Ну, как, впору обувка-то? - участливо спросил Мудрец, и я опять засмущался:
- Да, только немного непривычно в ней. Ну, ничего, скоро мы друг к другу привыкнем, - смущенно улыбнувшись, я попятился.
- А как же старая обувь? Она разве тебе не нужна? - Его удивление казались вполне искренним.
- Честно говоря, она ремонту уже не подлежит, разве что на запчасти, на заплатки... - промямлил я, и вдруг понял, что этой обувью Мудрец просто заморочил мне голову, так и не ответив на мой вопрос. Нахмурившись и упрямо сжав губы, я снова шагнул вперёд:
- Простите, но Вы не ответили на мой вопрос. Сможете ли Вы оживить нашего Друга? – почему-то теперь я обратился к нему на Вы и, словно отгородившись от него прочным щитом, почувствовал свою независимость.
Улыбнувшись, Мудрец вздохнул и развёл руками:
- Ну, что-ж, придётся отвечать более подробно и доступнее. Прошу всех во Дворец - там я вам кое-что покажу и объясню - он взмахнул широким рукавом, и мир завертелся перед моими глазами; мелькнули искры или звёзды, и я очутился в огромном, ярко освещенном помещении, в котором множество людей были заняты какой-то работой: что-то сверкало, шипело, булькало, капало...
- Подойди ко мне, сын мой, - Мудрец кивнул мне, и шагнул к стеллажу, в котором лежали высокие стопки бумаг. Взяв одну из пачек, он повернулся ко мне:
- Здесь вся информация о моём царстве, которую ты сумел собрать. Теперь отсеем ту, которая повторяется, - он сунул пачку в какую-то машину и опустил прозрачную крышку. Зашелестели промелькнувшие веером листы, и на стол упала тоненькая тетрадь. Мудрец поднял её и пролистнул пластиковые, как мне показалось, страницы. Перед моими глазами мелькнули точки, чёрточки, цветные пятна и разводы.
- А теперь сконцентрируем неповторимую информацию в эликсир жизни - мой "экскурсовод" вставил тетрадь в металлическую рамку и отошёл в сторону. Тетрадь, вспыхнув, исчезла в перекрестье фиолетовых лучей, но её чёрточки и разводы словно зависли в воздухе, разгораясь всё ярче. Послышался негромкий гул, и разводы уплотняющимся вихрем спрессовались в крупную дрожащую, сверкающую каплю, висящую в воздухе.
Эта колдовская кухня начала мне надоедать, и, почувствовав растущее раздражение, я вежливо кашлянул:
-Извините, всё это очень интересно, но я хочу знать, будет ли жить мой Друг?!
- А разве твой Друг мёртв? - с неподдельным удивлением Мудрец оглянулся, и чёрный камень на его белоснежной чалме ярко вспыхнул каким-то длинным лучом. Я на мгновение прикрыл глаза, а когда открыл их, увидел перед собой Друга. Он стоял на том же месте, где был Мудрец, на его голове была чалма, только камень в золотой оправе был не чёрным, а белым.
Взмахнув длинными ресницами, Друг улыбнулся и обнял меня:
- Ты хотел видеть меня в прежней моей форме, и я надел её. Однако не стоит придавать ей большого значения, потому что наши формы - это обувь, которую мы изнашиваем за время Великого Перехода, Перехода, который люди в кожаных одеждах называют жизнью. И смерть для нас – не что иное, как шлюз, где мы отдыхаем, собираемся с силами, готовясь к новому Переходу, и конструируем для него свою новую одежду - тело из плоти.
Восстановить своё старое тело, мне было гораздо быстрее и проще, но сейчас мне в нём невыносимо тесно. Я хочу быть высоким, стройным и красивым, и то количество жизненной энергии, которую я выработал за этот Переход, дает мне возможность воплотить это желание. Посмотри, каким я буду в следующей жизни! - он прикоснулся к камню, и широкое кольцо мягко мерцающего сияния скользнуло от камня к ногам Друга.
От неожиданности я шагнул назад и тряхнул головой, отгоняя наваждение. Предо мной стояла стройная девушка в лёгоньком сиреневом платье, и чёрные волосы мягкими волнами стекали из под белой чалмы ей на плечи.
- Ну, как я выгляжу в новой форме? - улыбнувшись и наклонив голову к плечу, кокетливо спросила девушка, и, взмахнув руками, крутанулась на высоком тоненьком каблучке. Раскрывшись, как огромный цветок, подол платья на мгновение обнажил её красивые ноги и вновь сложился. У меня перехватило дыхание, и я закашлялся.
Негромкий смех девушки зазвенел не в странной лаборатории - он звучал в моём сердце, и я шагнул к ней, протягивая руки. Она взяла их, прижала к своим щекам и, заглянув в мои глаза, почему-то с грустью сказала:
- Вижу, знаю, ОНА тебе понравилась. Но ведь это даже не форма, а лишь набросок, эскиз её. Учись смотреть вглубь, учись видеть содержание. Это же я, твой Друг! Мы с тобой обязательно встретимся в следующем Переходе, там ты сможешь вернуть мне свой долг, и совсем не обязательно при этом умирать.
Мне показалось, что её тревожный взгляд ощутимо коснулся моего сердца, и увидел, как в её темно-карих глазах отразились барханы и звёзды...
Камень снова вспыхнул, и я в испуге отшатнулся: мои руки прижимал к своим щекам Мудрец...
- Вы... Вы... - вырвав руки из его ладоней, я в гневе сжал кулаки: - Что Вы сделали с моим другом?!
- С каким именно, с новым или со старым? - Мудрец смотрел на меня внимательно и спокойно.
- С обоими! - сгоряча брякнул я, и спохватился, опомнившись: - Друг у меня один!- и словно споткнулся, глядя в его небесно-бирюзовые глаза. В его огромных глазах отражались барханы и звёзды...
- Кто ты? - выдохнул я, и похолодел в предчувствии ответа, но услышал не совсем то, что ожидал:
- Я не то, что ты видишь перед собой сейчас, и не то, что видел до этого. Я есмь Книга Жизни, Жизни Единой и Неделимой, Которая Я ЕСМЬ!
- Смахни с глаз своих пелену Майи и смотри вглубь! - тело его стало блекнуть и исчезло - остался лишь черный камень и прикреплённая к нему тоненькая нить перламутрового ожерелья.
- И это не я! Смотри глубже! - настойчивый голос заставил меня пристально всмотреться в камень, и я ахнул от изумления: то, что я считал чёрным камнем, на самом деле оказалось ослепительно белым многогранным Кристаллом, настолько белым, что рациональное сознание просто вычеркивало этот цвет из восприятия, как невозможный.
Грани Кристалла, микроскопически малые, словно плавали по его поверхности, и когда я на какую-нибудь обращал внимание, она выплывала на передний план и, увеличиваясь, занимала всю
