собеседнику. И ещё. Захару стало казаться, что они со стариком давно уже были знакомы, и что так же давно завязалась когда-то эта их теперешняя беседа. А старик, тем временем, справился с кашлем, тщательно промокнул глаза чистым носовым платком и продолжил:
- Ладно, к этому мы ещё вернёмся, во всяком случае, я на это надеюсь. Я хочу сказать, кхе-кхе… если вы изъявите готовность слушать меня и дальше.
- Можете не сомневаться, - Улыбнулся Захар,
- Во мне вы найдёте благодарного слушателя.
- Правда? Вот и замечательно! Итак, на чём мы остановились? – Старик нетерпеливо забарабанил пальцами по столу,
- Ага, вспомнил! Ведь что мы видим сейчас? Мы видим её, кхе-кхе… - Тут собеседник Захара опять закашлялся, и закашлялся надолго, даже отодвинулся от стола и наклонился к полу. Вновь выпрямился. Отдышался. Снова утёр белоснежным платком выступившие на глазах слёзы.
- Извините… Так о чём это я? Ах, да! Мы сейчас наблюдаем всеобщее падение культуры, мы видим её катастрофический обвал! Беда в том, что видят это, видят и понимают, далеко не все. Ничтожная толика, да и та, с каждым годом, идёт на убыль. Время неумолимо. Уходят ТЕ люди! Понимаете? Люди с большой буквы. Уходят один за другим. И, что самое страшное, им нет замены! На смену титанам приходят пигмеи. Вы киваете, значит, вы согласны. И некогда плодородный пласт нашей общенациональной культуры усыхает и покрывается трещинами. Знаете, можно сколько угодно охаивать наше коммунистическое прошлое, но для меня бесспорно одно: то было время настоящих мастеров! Какая ошеломляющая плеяда учёных, мыслителей, писателей, художников, композиторов и актёров! Какое трепетное и святое отношение к науке и искусству! Какое служение и какая искренность! Вы можете сейчас кого-то из нашей теперешней жизни сопоставить с ТЕМИ людьми? Молчите? И правильно делаете! Да что говорить! Придёт время, и ту эпоху сравнят с эпохой Ренессанса, с эпохой французских энциклопедистов, с феноменом древнегреческой цивилизации! Да-да, я не оговорился! И зря вы так скептически на меня поглядываете! Я уверен, что так и случится! Но - когда-нибудь. Потом. Я не знаю, когда. Может быть, для этого понадобится даже не одно поколение. Но так будет. На очередном взлёте духовности. Потому что не может целый народ, имеющий за плечами богатейшую историю, просто так взять да и провалиться в тартарары, не может, потому что законы жизни сотканы, на наше счастье, божественным провидением, а не паутиной сатаны, как в определённые периоды истории может ошибочно показаться. Но вернёмся к нашей ситуации. Итак, облик всенародной нравственности и культуры всё больше начинает напоминать шагреневую кожу. А народные массы тем временем глупеют прямо на глазах и не осознают угрозы сползания к пропасти. Понимаете? Не осознают!
- Вы хотите сказать, что сей прискорбный факт остро ощущается уходящим поколением, - Вырвалось у Захара, и он тут же пожалел о своей несдержанности.
- Простите…
- Да чего уж там! – Махнул обеими руками старик,
- Про уходящее поколение – это вы в точку. Тем более, что я сам только что на это и указывал. М-да… Звучит, конечно, пронзительно и печально. Но это – правда. Как ни крути… – Он вдруг опять надолго зашёлся в новом приступе кашля, оказавшимся сильнее прежнего. Захар поднялся со стула, желая как-то помочь, но старик предостерегающе поднял руку:
- Всё… Уже проходит… Уже прошло… Надо маленько отхлебнуть… Уф-ф!.. Это помогает…
Собеседник Захара тяжело дышал, лицо его покраснело, воздух из лёгких вырывался наружу с болезненным посвистом. Наконец, дыхание пришло в норму, старик заиграл кустистыми бровями и с прежним озорством и лукавой улыбкой посмотрел на Захара:
- Надеюсь, вы не подумали про себя, что случайно набрели средь бела дня на тихого алкоголика? А? Признайтесь, голубчик, ведь такая мысль у вас наверняка промелькнула? Про очередного чудака, которых пруд пруди в этом городе-государстве и который во вполне подходящем и уютном месте устраивает не менее уютный междусобойчик и при всяком удобном случае разглагольствует об афоризмах ушедших в небытие классиков?
- Ну, на алкоголика, пусть даже и тихого, вы совершенно не похожи.
- И на том спасибо! - Он с азартом потёр ладони. Захар невольно поражался заряженностью своего собеседника.
- Я уж по опыту своему знаю, голубчик вы мой, без эскулапов всяких, что мне, при моей хвори, помогает, а что противопоказано. – Он потянулся за графином,
- Поэтому, давайте-ка сначала воздадим должное: вы – своему кофе, а я – своему, что покрепче.
- Непросто, наверное, по такой жаре водочкой баловаться?
- Вот тут вы, батенька, ошибаетесь! Как говорится, не баловства ради, а лечения для… М-да… И потом, здесь, во-первых даже прохладно. Чтобы не сказать холодно. Кондиционеры, чувствую своими старыми костями, несут службу исправно.
- А во-вторых?
- Во-вторых? Привычка. Произошедшая, каюсь, от самолечения. И потом, уж лучше, как мне кажется, выпить нормальной водки, чем, извините, тестировать себя поддельными лекарствами, или хлебать какую-нибудь бурду, например, то же пиво.
Старик выпил наполненную до краёв рюмку маленькими, мелкими глотками. Прищёлкнул языком, хитро прищурился, ткнул вилкой в кусочек буженины на своей тарелке, задумчиво пожевал, потом, беспокойно заёрзав на стуле, уселся поглубже.
- Так на чём я, голубчик, остановился? Ах, да! На бурде. Кхе-кхе… – Он пытливо посмотрел на Захара поверх миниатюрных очков, словно сомневаясь и ища подтверждения тому, что он, действительно, на бурде и остановился. Захар подумал, что его собеседник прервал свой монолог, всё-таки, на общенародной культуре. Но промолчал.
- М-да… Нет, я, конечно, понимаю, кхе-кхе… Этикетки там всякие смачные, названия заграничные, опять же, раскрутка рекламная. Чему-чему, а этому у нас научились неплохо. (Народец-то талантлив!). М-да. И вот уже бедным и одураченным нашим согражданам кажется, что их наконец-то милостиво допустили облобызать священный порог недоступного ранее храма сытого существования. Кхе-кхе… Им разрешили не просто понаблюдать со стороны за красочным карнавалом, им позволили стать его полноправными и, гордитесь, полноценными участниками! Правда, карнавал размалёван самым бессовестным, но зато ярким, до потери памяти, суррогатом. Плевать! Главное, что у нас теперь ничем не хуже, чем у них! Кхе-кхе… И они радуются, как дети. «Ваниш окси экшн! Чего желаете, господа? Говорите, требуйте, не стесняйтесь! Есть всё! То есть, буквально всё! От вздутия живота? Пожалуйста! От недодутия? Берите, не жалко! Сыпятся волосы? Приклеим намертво! Страдаете лохматостью? Обеспечим плешивость! Болит голова? Решаем вмиг! Рубить не станем, но от наших средств голову потеряете надолго и, соответственно, болеть она у вас уже больше не будет! Тревожит что-то ещё? Звоните! Пишите! Приходите! Нет. Лучше прибегайте! Во весь дух! Вприпрыжку! Все вместе и поодиночке! Не можете? Мы сами придём! И никуда вы от нас не денетесь! Итак, приступим! У вас перхоть? Какая мелочь! Вытравим! Что? Запоры? Не волнуйтесь, выковорим! Ах, месячные? И вы молчите? Как не стыдно! Об этом необходимо кричать на весь мир! Радуйтесь! Вам повезло! У нас – целый арсенал того, что нужно именно вам! Что? Вам не нужно? Вы спрашиваете, как же выживали без всего этого ваши мамы и бабушки? Да полноте! Ведь они именно выживали, зато вы, вы теперь живёте, вы, наконец-таки, узнали, что же такое настоящая жизнь. Другое дело, что вся эта фигня и белиберда совершенно не соответствует тому, о чём мы истошно вопим на каждом углу и талдычим с каждого экрана, но это, поверьте, сущие пустяки, поэтому покупайте ещё, покупайте больше, если даже не помогло в этот раз, то обязательно поможет в следующий! Вы просто не осознаёте собственного счастья! И потом, зарубите себе на носу, нельзя быть белой вороной в нашем торопящемся жить мире! Вот оно, ваше счастье, только протяните руку! Ведь вы этого достойны! Ведь правда? Достойны? А как же! Конечно, достойны! (И, как в театральной постановке, смешок в сторону: «Именно этого вы и достойны!») Давайте! Смелее! Хватит раздумывать! Ваш мозг должен уподобиться одному большому сплошному желудку, только в этом случае вы гарантированно начнёте испытывать сладострастные конвульсии истинного счастья! Представляете себе такое густое, сливочное счастье, накрывающее вас, намазываемое на вас, изливающееся на вас, как из рога изобилия? В котором вы плещетесь и утопаете. Радуйтесь! Теперь бесконечные спазмы оргазма, сотрясающие весь ваш организм от макушки до пят, станут вашими неразлучными спутниками до самой гробовой доски, а ваш теперь уже девственно чистый взгляд патентованного олигофрена на окружающий мир, тусклым и никого не тревожащим светом отразится в миллионах таких же счастливых, как и у вас, глазах! В глазах таких же, как и вы, патентованных олигофренов. Вот оно, Царство всеобщего счастья! Вот он, волшебный мир даунов, дебилов и олигофренов! Страшно подумать, ведь какие-то злопыхатели, которых прежде именовали по-дурному философами, столетиями преступно пытались увести вас в гибельную пучину какого-то там осознания и размышления. Дружно покажем им кукиш! Какое счастье, что пришли мы! И что вы (ха-ха-ха!), вы нам в этом поспособствовали! Долой врагов человечества! Долой! Долой тех, кто мешал и кое-где до сих пор преступно продолжает мешать воцарению счастливой эры даунов! Ну, что? Вы решились? Поздравляем! Вы будете вознаграждены за вашу смелость! Всё! Отдайтесь на нашу милость! Не раздумывая! И душой, и телом! Отбросьте ложную стыдливость! Расслабьтесь и получайте удовольствие!» И бум-бум-бум, безостановочно колотят они в головы наших бедных сограждан, и всяк, и стар и млад, формуется на этой, не знающей усталости наковальне, и бах-бах-бах, колотят расчётливо и методично, и бац-бац-бац, колотят, засучив рукава, колотят со знанием дела, плотоядно при этом облизываясь и пуская премерзкую и зловонную обильную слюну!
Старик разошёлся не на шутку. Во всё время произносимого им монолога, он отчаянно жестикулировал, порывисто, всем телом, вдруг наклонялся к столу, потом так же резко подавался назад, беспрестанно ёрзал на стуле, а чрезвычайно живая мимика его лица обретала особый колорит в сочетании с кустистыми чёрными бровями, то наползающими жёстким мехом на переносицу, то стремительно взлетающими вверх и живущими, казалось, своей собственной, отдельной от хозяина, жизнью.
Перед Захаром остывала так и нетронутая им вторая чашка с кофе. Слушая своего случайного собеседника, он попросту о ней забыл, настолько его заинтересовал страстный монолог чудаковатого старика. Откинувшись на спинку стула, Захар молча смотрел на него, время от времени кивая головой в знак согласия. То ли выпитая стариком рюмка водки возымела прогнозируемое им действие, то ли искренняя страсть воинственной речи на какое-то время избавила старческий организм от спрятавшейся в нём хвори, только старик покашливать перестал совсем. Роль страстного и пламенного обличителя перекосов современности явно ему шла, и Захар невольно представил, как бы смотрелся пожилой оратор с профессорской внешностью на трибуне какого-нибудь международного форума.
- Меня зовут Василий Алексеевич, -
|