Я ТЕБЕ ВЕРЮ!

ночные поезда, слышались объявления из репродуктора, ходили по залам вокзала какие-то люди. Ребята сидели на деревянном диване в зале ожидания, привалившись друг к другу, и мирно дремали. Рядом лежал рюкзак, ставший им верным спутником в этом неожиданном путешествии, заставившем столько пережить и так же неожиданно изменившим их жизнь. После того, что произошло на перроне, Толик ясно понял это, а точнее - просто принял, как момент, ставший завершением одного этапа его жизни и началом другого.
        Толик чувствовал, как звуки ночного вокзала убаюкивают его не хуже той тишины. А может, дело было совсем не в этом, а в них самих? Им было хорошо. Им было просто хорошо сидеть и ощущать тепло друг друга. Это тепло было сейчас для обоих самым желанным, что хотелось ощущать.
        Когда за окнами вокзала забрезжил осенний рассвет, они поднялись, умылись в туалете и вышли на привокзальную площадь покурить, окинув взглядом пейзаж спящего еще городка. Потом вернулись в буфет. Толик разменял последнюю тысячу, и они уселись за тот же самый столик, за которым сидели ночью.
        -Где-то сейчас наш отец Михаил? – проговорил Гена.
        -К службе готовится, наверное, - улыбнулся Толик.
        -А может, уже служит. В деревнях службы рано начинаются.
        -А ты бывал?
        -Откуда? Когда я там жил, в церкви колхозный склад был. Крестили-то меня в Торжке. Бабка возила, говорят. Просто, в деревне все рано начинается - там встают рано.
        Толик представил, как по ночной дороге идет отец Михаил. Семь километров, один одинешенек, с одной единственной целью – чтобы те самые несколько старух, доживающих свой век в глуши, могли придти помолиться Богу. Могли услышать его мягкий голос, рассказать о сокровенном и получить утешение. Толик понял, что к нему опять приходит то самое чувство, но он больше не гнал его от себя, а момент его появления не показался ему неподходящим.
        -Сходим в храм, как в Москву вернемся? – спросил Толик.
        -Сходим, - согласился Гена, но тут же добавил, - Лишь бы в такой не угодить, как у дяди Вити с Тимофеем.
        -Чтоб такое услышать, туда ходить не надо, – жестко усмехнулся Толик, - Дураков везде хватает. Если уж идти, так постараться понять то, что есть только там и не ими привнесено. Должно же что-то, все-таки, наверное, быть, раз столько людей на земле туда ходит? А вообще – мне начинает казаться, что у них там все так же, как и везде.
        -Как – как везде? – не понял Гена.
        -А так. Есть твоя сестра, есть Роза Анатольевна, а есть Саня, Тимофей и дебилы машинюги. Так, наверное, и там. Есть тот бешеный поп, что из рясы выпрыгивал в том ролике, что я говорил, а есть отец Михаил. Разберемся…
        Кассирша не обманула. Уже в начале девятого послышалось объявление о прибытии их поезда.
        «… Стоянка поезда пятьдесят четыре минуты», - возвестило радио.
        -Фигасе, - улыбнулся Гена.
        -Так Сапсан же пропускаем, - напомнил Толик, - Пускай себе летит…
        Они вышли на перрон и увидели медленно ползущий на боковой путь состав. Ребята нашли свой вагон, поднялись в него и попали в душную спертую атмосферу, насыщенную исторжениями немытых тел. Они прошли по проходу не проснувшегося еще вагона, почти возле каждой полки которого гамма ароматов пополнялась запахом потных носков, и увидев два свободных боковых места у туалета, сели друг напротив друга, положив локти на откидной столик. Толик вытащил из кармана свою старенькую Nokia. Последний раз он заряжал ее еще у Нины, но одна, самая нижняя полоска индикатора еще светилась.
        -Посиди, я выйду, позвоню,   - сказал он Гене, поднимаясь и ставя на свое место рюкзак.
        -Маме? – спросил тот, глядя внимательным и серьезным взглядом.
        -Да, - так же серьезно ответил Толик.
        Он вышел из вагона, и пройдя вдоль всего состава, уединился в конце перрона.
        «Только бы заряда хватило, и покрытие не подвело», - подумал он как о самом в этот момент важном, нажимая кнопку вызова.
        -Мама… Мамочка, это я… Мама, я тебе все объясню, когда приеду, у меня сейчас разрядится телефон, а мне надо сказать тебе очень важное! Во-первых, прости меня, если сможешь – я жестоко обманул тебя. Я не был в Питере… Мама, не перебивай меня! Я обманывал потому, что не хотел тебя расстраивать. Я был совсем в другом месте, и я обязательно все-все тебе расскажу, когда приеду. Но сейчас я не обманываю – я сижу в поезде и через четыре часа буду в Москве. Мама, теперь самое главное. Я приеду не один. Ты помнишь наш давнишний разговор? Ты сказала тогда, что я все равно останусь твоим сыном. Прошу тебя, не плачь и прости! Мне никогда не было так нужно, как сейчас, чтобы ты поняла меня! Это по-настоящему, мама! И я хочу, чтобы ты нашла в себе силы тоже полюбить его, если сможешь, мама! У него никого, кроме меня и сестры, а у меня никого, кроме тебя и него. Если ты не поймешь меня, мама, мне будет очень тяжело…
        В трубке послышался треск, а потом шумовой фон исчез вовсе. Толик в исступлении затряс телефоном, опасаясь, что он сейчас умолкнет совсем.
        -Мама! Ты меня слышишь, мама?! – закричал он, - Ты веришь мне, мама?!
        Телефон издал предупреждающий сигнал и отключился. Но последней фразой, которая долетела до слуха Толика сквозь треск и шорохи, была:
        -Я тебе верю…
        Толик стоял, сжимая в потной ладони обесточенный телефон, а глаза его застилали слезы. Сквозь них он увидел, как пешеходную дорожку через пути перекрыли двое полицейских, а из репродукторов послышалось объявление: «По главному пути на Москву проследует скоростной поезд. Будьте внимательны и осторожны…»
        Толик вытер тыльной стороной ладони глаза и пошел вдоль состава твердым шагом уверенного в себе человека. Его не покидало ощущение, что он стоит на пороге своей какой-то новой жизни, и это не пугало его. Просто, пришло время.
        По главному, почти не стуча колесами, пронесся Сапсан, огласив станцию длинным сигналом тифона.
        «…Скоростной – без замечаний», - донеслось из репродукторов.
        «Без замечаний, значит - без замечаний», - подумал Толик, забираясь по ступенькам в свой вагон, и широко улыбнулся сам себе.
        Он дошел до своего места и встретился с внимательным и немного тревожным взглядом Гены. Толик сел, и глядя ему в глаза, уверенно сказал:
        -Мы едем домой.
        Настоявшись на станции, поезд довольно быстро покрывал оставшиеся до Москвы километры. На такой скорости даже не всегда удавалось прочитать названия станций, мимо которых он проносился. О каждой очередной загодя возвещал появляющийся на полотне железной дороги и по сторонам от него мусор, количество которого увеличивалось пропорционально приближению и размеру поселка или городка.
        После ночи на вокзале, ребят клонило в сон, но они продолжали сидеть друг напротив друга, упершись подбородками в сцепленные кисти рук, лежащие на столике, и смотреть в окно. Они молчали. В голове у каждого теснились мысли, которые надо было передумать наедине с собой. Несколько раз, так же молча, выходили покурить, благо – было недалеко, и возвратившись, снова садились в те же позы.
        Вот и Тверь. Следующей остановкой была Москва. Проводницы пошли по вагону, расталкивая заспавшихся пассажиров и требуя вернуть причиндалы, выдаваемые напрокат для обустройства убогого дорожного ночлега. Толик положил голову набок и стал опять смотреть в окно. Промелькнули окраины Твери, и вновь потянулась унылая картина запустения на фоне завораживающей своей красотой осенней природы. Глаза Толика все чаще и чаще закрывались…
        Он открывал их и видел огромные поля колосящейся пшеницы и цветущих подсолнухов, пересекаемые ровными чистыми дорогами. Он видел пастбища с ярким покровом сочной зеленой травы и стада коров на них. Он видел чистые, без сухостоя, живописные леса и русла рек с прозрачной водой. Он видел свою березу, приветливо колышущую ему длинными плакучими ветвями. Откуда-то полилась музыка, а бархатный голос Розы Анатольевны запел:
 
…Сад весь умыт был весенними ливнями,
В темных оврагах стояла вода.
Боже, какими мы были наивными,
Как же мы молоды были тогда!
 
 
        Толик видел красивые дома, перед фасадами которых цвела сирень и цветы на клумбах, а позади - виднелись ухоженные огороды и тоже цветущие сады. Он увидел большой белый храм со сверкающим позолотой куполом и стоящего подле отца Михаила. Он увидел множество людей возле этих домов - чисто одетых, с открытыми приветливыми лицами. Он узнал среди них Нину, держащую за руки Иришку и Маришку, которая укачивала другой рукой своего Тотосю. Он узнал Петра Дмитриевича и Розу Анатольевну, и еще многих, многих им подобных, которые перестали быть «другого поля ягодами» на своей земле…
        Толик проснулся от того, что кто-то теребил его за локоть.
        -Паренек, приехали, Москва, - по псковски выговаривая последнее слово, сказала бабка, ехавшая через проход от них.
        -Спасибо… Просыпайся, Геннастый, - толкнул он тоже уснувшего Гену.
        Они ступили на шумный перрон, прошли через здание вокзала и стали спускаться в метро. Толик смотрел по сторонам, и ему казалось, что он вернулся сюда совсем из другого мира. Да и уезжал, как будто, не он, а кто-то другой, оставшийся в далеком прошлом.
        Они сели в поезд и поехали по той самой ветке, где произошла их первая встреча. СУ Толика возникло ощущение, что это было очень давно, в какой-то другой его жизни. Там остались беззаботное детство, Игорь Андреевич, школа, трудности вхождения в окружающий мир, одиночество… Только сейчас он понял, что главной составляющей той его жизни было именно одиночество, хоть он и не отдавал себе в этом отчета, поскольку вокруг него всегда были люди. Но одиночество бывает и среди множества людей. И его единовременные встречи по переписке - это тоже результат одиночества. Убогая попытка уйти от него, сохраняя равнодушие к людям и неприкосновенность своего внутреннего мира.
        Толику вспомнился Григорий в нелепых семейных трусах в цветочек, Мих Мих, мрачно курящий на кухне… Вспомнились другие мужчины, чередой прошедшие через него, многих из которых он даже не помнил по именам. Он вспомнил, и ему захотелось забыть. Вырезать напрочь из памяти, как киномеханик вырезает из фильма кусок запоротой ленты – вырезать и бросить в корзину.
        На «Парке культуры», Толик легонько толкнул коленкой сидящего рядом Гену и подмигнул ему, кивнув сначала на сцепку, а потом проведя взглядом по вагону. Гена покраснел и слегка улыбнулся так, как улыбаешься, когда вспоминаешь свои детские проказы, за которые потом бывает стыдно.
        Вот и конечная. Вот и тот самый подземный переход, от выхода из которого, уже будет виден дом Толика… Их дом.
        Они вошли в него и поднялись на лифте. Толик достал ключи и открыл дверь квартиры, пропустив вперед Гену.
На шум в прихожей сразу же вышла женщина. Она была чуть пониже Толика ростом, домашнее платье прикрывало ее стройную хрупкую фигуру, волосы были аккуратно уложены в прическу, а глаза… Гене почудилось, что он видит глаза