Я ТЕБЕ ВЕРЮ!

остановился, глядя вслед направившемуся совсем в другую сторону Толику.
        -Ты куда? – догнал он его.
        Толик молча продолжал идти, пока не оказался у банкомата, сыгравшего с ними такую злую шутку. Тут он развязал кроссовок на левой ноге, скинул его, залез под стельку и вытащил оттуда свою банковскую карточку.
         -Ну, ты даешь, - протянул Гена.
         -У меня тут, конечно, не столько, сколько было там, но до Москвы доехать хватит, а на домик с козой заработаем сами, - сказал Толик, завязывая кроссовок и подняв на Гену смеющиеся глаза.
        Их взгляды встретились, и Толик заметил, как сердитые глаза Гены озаряются изнутри преданностью и нежностью. Он не знал, как сказать, чем еще, но оно тоже было, и он это чувствовал. Чувствовал и безгранично верил. И не было ночного вокзала, людей вокруг, проносящихся за окном поездов, были только эти глаза, слегка повлажневшие у обоих.
        -Молодые люди, вам банкомат нужен?
        Неожиданно прозвучавший вопрос вывел их из оцепенения.
        -Пользуйтесь, мы потом, - ответил Толик, уступая дорогу подошедшей женщине.
        Та подозрительно посмотрела на них, и подойдя к банкомату вплотную, стала запихивать карточку, закрыв по возможности его всем телом и постоянно косясь в их сторону.
        -Отойдем, хватит с нас жизненных реалий, - тихо проговорил Толик, увлекая Гену в другой зал.
        Они подождали, пока силуэт той женщины промелькнул в проеме, и вернулись к банкомату.
        -Трех с половиной тысяч хватит?- спросил Толик, произведя операцию.
        -Ты снял все деньги? – спросил Гена.
        -Мы же домой едем, - как о само собой разумеющемся сказал Толик.
        Они подошли к кассе.
        -Нам на Москву, на ближайший, - сказал Толик сидящей за прозрачным окном кассирше.
        Та окинула их оценивающим взглядом. Незажившие окончательно следы побоев на лице, грязные растрепанные волосы, хоть и подвергавшаяся дважды за эту неделю стрике, но вновь перепачканная одежда не позволяли ей отнести их к категории платежеспособных пассажиров.
        -А ближайший для вас только в девять утра будет, - чуть грубовато ответила она.
        -Что значит, для нас? – вежливо, но твердо поинтересовался Толик.
        -А то и значит. На новгородский ничего нет, на ленинградский тоже, а Боровичи сегодня не ходит.
        -А на другие питерские?
        -На какие другие-то? У нас тут что, Бологое? На тридцать седьмой есть, но он фирменный. И только мягкие и СВ. Поедете на фирменном? – насмешливо спросила она.
        -А сколько это будет стоить? - не сдавался Толик.
        Названная кассиршей сумма поставила перед фактом, что ночь придется провести на вокзале.
        -Плацкарт только на псковский. Едете? – решительно спросила она.
        Похоже, ей начал надоедать этот затянувшийся диалог.
        -Два до Москвы, - ответил Толик.
        Кассирша защелкала клавишами.
        -Можете места раньше занять, - смягчилась она, протягивая им билеты, - Он у нас почти час стоит, Сапсан пропускает.
        Ребята отошли от кассы. Перспектива вокзальной ночевки не испортила им настроения. Да и что это было по сравнению с теми ночами, что достались на их долю за эту поездку? К тому же, в кармане у Толика похрустывали оставшиеся купюры, сулившие им не остаться голодными.
        -Пошли в буфет, мы с тобой не жрали ничего целый день, - предложил Толик.
        -Ну. Нам же с тобой медку не принесут, как тому Сане… - отозвался Гена и вдруг громко и от души сказал, - Да пошли они все на х…!
        И Толик не укорил его за матерное слово. Ему неожиданно самому захотелось крикнуть эту фразу во весь голос, на весь полусонный вокзал. Ему показалось, что он вырвался из каких-то опутывающих его невидимыми нитями сетей. И не было ему больше дела до этих Саней, Тимофеев, недоумков машинистов, шпаны из райцентра и всех им подобным. Пусть они остаются тут, грабят, гнобят и убивают друг друга, сколько им влезет. С ним рядом Гена, они живы, они вместе и они едут домой!
        Ребята подошли к буфетной стойке, и Толик оставил там без сожаления почти вдвое больше, чем ему обошлись билеты. Зато сейчас они сидели за почти полностью уставленным тарелками столиком. Нашлось даже горячее. Пива, правда, не было, но взамен им предложили какого-то кислого вина.
        -Не Шардоне? – улыбнулся Толик, когда они, чокнувшись стаканами, отпили.
        -Не суть, - ответил ему с улыбкой Гена, - Все равно классно. Мне почему-то никогда не было так классно, как сейчас, с тобой, на этом сраном вокзале.
        -Мне тоже, - тряхнув головой, сказал Толик, - Давай запомним эту ночь.
        Он поднял стакан, они чокнулись и залпом допили вино.
        Народу в буфете было мало. В другом углу сидели два мужика, женщина с большой сумкой ела пирожки, запивая их кофе, да двое парней лет тридцати, расположившиеся, очевидно, надолго, периодически подходили за очередной порцией чая. Им, судя по всему, просто нравилось здесь сидеть больше, чем в общем зале.
        Заглядывали иногда любопытные, но, покрутившись около стойки и рассмотрев витрины, уходили обратно. Зашел и еще один посетитель. Толик обратил на него внимание сразу, поскольку тот выделялся из остальных. Это был высокий мужчина с аккуратно подстриженной короткой бородой и усами, в черном длиннополом пальто и в черной вязаной шапке на голове. В руке он держал большой объемный портфель, напоминавший скорее саквояж, тоже черного цвета.
        Мужчина посмотрел на часы, подошел к стойке, попросил стакан чая и сел за соседний с ребятами столик. Он подобрал распахнувшееся пальто и стал задумчиво смотреть в окно, размешивая сахар пластмассовой ложечкой. Когда он запахивался, Толик заметил промелькнувший под пальто подрясник.
        Толику вдруг стало неприятно, как бывает, когда в разгар праздника ликование оказывается нарушено непрошенным вторжением чего-то напоминающего о серых буднях. В памяти возникли Тимофей с его разглагольствованиями о святой Руси, официозные заклинания иерархов и продвинутых иереев, которые ему приходилось слышать по телевидению или читать в Интернете. Толик даже слегка повернулся корпусом в другую сторону, чтобы не видеть перед собой этого человека, но стал ловить себя на мысли, что тот все время притягивает к себе его внимание.
        Человек смотрел в окно, изредка подносил к губам стакан с чаем, отхлебывая глоток, иногда обводил глазами окружающих. Трудно было определить, сколько ему лет, но Толику показалось, что он еще относительно молод. Несколько раз их взгляды пересекались, но выражение лица у мужчины при этом не менялось.
        Послышалось объявление о прибытии поезда, и в вокзале возникло оживление. Задвигались в разных направлениях люди, в воздухе повис шум в виде смешения шагов, шарканья, хлопков дверей, стуков и скрипов, в которых утонуло следующее объявление, касающееся электрички на Бологое.
        Человек за соседним столиком чуть сощурил глаза, прислушиваясь, а потом все-таки решил переспросить, обратившись к Толику:
        -Простите, вы не расслышали, что объявили про электричку?
        -Электропоезд на Бологое задерживается по прибытию. Ожидаемое время опоздания - в пределах часа, - продублировал Толик.
        -Спасибо, - сказал человек, - Я так и понял, но решил уточнить. В пределах часа – это, очевидно, не раньше часа.
        Человек улыбнулся. Улыбка очень шла ему – лицо сделалось добрым и приветливым, а глаза обрели выражение, как будто успокаивали и убеждали, что все будет хорошо.
        -А вам так срочно понадобилось в Бологое? – резко и чуть насмешливо спросил Толик.
        Он изначально не собирался вступать в разговор, но то ли стакан вина на голодный желудок оказал свое действие, то ли включилось подсознательное, свойственное ему, желание подчеркнуть свою обособленность от неприятных ему людей, а разговор был начат.
        -Мне не в Бологое, - спокойно ответил человек, игнорируя скрытый вызов, - Мне всего несколько остановок надо проехать в ту сторону, а вот сидеть приходится дольше.
        -Это из-за Сапсанов все, - сказал Гена, - Как Сапсаны пустили, сразу такой бардак начался.
        -Не только, - мягко возразил человек, - Скоростному поезду, безусловно, необходимо большое окно, но такое здесь было в порядке вещей еще до Сапсанов, к сожалению.
        -А вы давно здесь ездите? – поинтересовался Толик.
        -Почти десять лет уже.
        -И все время ночью?
        -Видишь ли, - сказал человек, придвигая свой стул ближе, однако не подсаживаясь при этом за их столик, - Я священник. Живу здесь, а мой приход почти в двадцати километрах, да еще от станции семь надо пройти пешком. Но, приходится. Там мне с семьей разместиться негде.
        -Как это - негде? Нашли бы себе богатого спонсора, он бы особняк себе выстроил на халяву на церковной земле и вас бы не обидел. Денежки бы вместе отмывали – пожертвования ведь налогом не облагаются.
        -Мой храм в таком месте, что вряд ли привлечет богатого спонсора, да и прихожан у меня очень мало. Есть благодетель, который помогает, но, в основном, обходимся своими силами. Худо-бедно, а один придел с Божией помощью восстановили полностью. Весь путь прошли, - лицо священника озарилось едва заметной улыбкой, - Когда-то под открытым небом молиться начинали - были, так сказать, обуреваемые, потом в притвор перешли – стали оглашенные, ну и вот, наконец – верные. Миром храм поднимали, прихожане его по праву своим считают – сейчас приеду, а они уже натопят его, вымоют…
        -А нужно ли это все? Вы не задумывались? – перебил его Толик.
        -Что – нужно?
        -Да все, чем вы занимаетесь? Лучше бы больницу построили.
        -Видишь ли, если тебе не нужно, не надо делать вывод, что никому.
        Он продолжал говорить спокойно, упорно не замечая сарказма Толика.
        -А кому? Говорите, что сеете разумное, доброе, вечное, а на самом деле несете всякий взор и промываете людям мозги.
        -Что ты имеешь в виду конкретно?
        -Да все, что угодно. Хотя бы то, что Россия - исконно православная земля. Никогда она не была православной вообще. Это ложь. Когда князь Владимир крестил Русь, еще не было православия как такового, раскол произошел позже, в одиннадцатом веке. Да и как крестил? Поразила его Византия, вернулся, силой загнал народ в Днепр – кто утонул, кто окрестился. Княгиня Ольга еще до него пыталась окрестить – много ей дали? А вот она-то, как раз, по-настоящему приняла христианство, уверовала. Так нет же – нельзя нарушать традиции. Та же песня, что и сейчас. А традиции-то были языческими. Такими и остались.
        Толик выпалил все это на одном дыхании. Его буквально обуял непонятно откуда взявшийся бунтарский дух.
        -Я вижу, ты интересовался этим вопросом, но твои знания отрывочны и поверхностны. Хотя, рациональное зерно, в том, что ты говоришь, есть. Еще Лесков когда-то заметил, что Русь была крещена, но не была просвещена. Однако, на самом деле, все это не так просто, как ты считаешь…
        Священник говорил таким тоном, как будто пытался помочь школьнику решить трудную задачу, а его