Гайярэ

кляня про себя неугомонного кэналлийца, хотя, на самом деле встать и говорить было лучше, чем сидеть, размышления, какими бы острыми они ни были, все равно нагоняли сон. В комнате юношей пахло тинктурами, дешевым жженым свечным воском, потом и горячим дыханием лихорадки. Алва на фоне тускло освещенной стены, по которой расползлись длинные тени, в том числе и тень Мишеля, длинная и несуразная, казался провалившимся в подушки тощим юнцом, измученным и совсем «зеленым». Впрочем, в понимании Мишеля он таким и был.  
- Что вам? – спросил Эпинэ таким суровым голосом, каким только смог, чтобы отогнать ощущение жалости, которое не было нужно ни ему, ни Алве. Слово «угодно» он опустил намеренно.
Наследник  кэналлийского герцога посмотрел на Мишеля внимательным взглядом, теперь скорее любопытным, чем злобным, страха или уныния во взгляде не было. Его большие блестящие глаза обрамляли черные круги, лицо сильно осунулось всего лишь за вечер, но этот взгляд говорил о том, что мальчишка умеет цепляться за жизнь и станет это делать изо всех сил, при любых обстоятельствах. Эпинэ может и проникся бы уважением, если бы не считал Алву и всю его родню чокнутыми. А безумцы не боятся.  
- Воды, - попросил, наконец, Росио, - Пить.
Возле его кровати со стороны здоровой руки стоял стакан, в котором лекарь оставлял питье, но юноша уже осушил его. Мишель плеснул туда воды из графина и посмотрел на хрипящего на другой кровати Эмиля. Наверное, стоит и его напоить водой, раз врач сказал, что его внутренности не повреждены, а рассечена лишь мышца. Он отдал стакан Алве и налил еще немного воды в другой, для Савиньяка.
- Благодарю вас, - сказал Алва и сделал несколько глотков, а потом стал смотреть, как Мишель пытается напоить водой Эмиля.
Мишелю это удалось, Савиньяк, почувствовав воду на пересохших губах, с жадностью стал пить. Эпинэ поставил плошку со свечой у изголовья его кровати прежде, чем напоить, и теперь видел, как юноша «горит», без испарины. Скверно… Как, куда их завтра везти таких? Забрать с постели такого тяжелораненого – убийство. Но и оставить здесь – тоже, отыщут и добьют.
- Сударь, у меня только один вопрос, - сказал кэналлиец, - Он об отце…
  Эпинэ отвел взгляд от Савиньяка и посмотрел на Алву. Потом он молча покачал головой, задул свечу в плошке и вышел. Пусть лучше узнает сразу, переболеет, переживет вместе с раной. Из затемненной комнаты раздался резкий и громкий звук. Мишель чуть было не рванулся назад, но тут же понял, мальчишка швырнул о стену стакан. Нервы все-таки не выдержали… Потом раздались еще глухие звуки, похожие на тот тихий вой, который Алва издавал при извлечении пули из плеча, но как-то отчаяннее. А потом стихли и они. Эпинэ откинулся на спинку своего стула и потер виски. Сквозь щелку в закрытых ставнях уже пробивалось восходящее солнце, светало.
Мишель не чувствовал усталости, и в сон клонить перестало, словно у него открылось второе дыхание. Он знал, так бывает после ночи, насыщенной событиями, и собирался продержаться как можно дольше. Эпинэ растолкал врача и велел готовиться к отъезду, менять повязки и что там нужно еще, собрать в комнатах все, что под них может пригодиться. Потом он вышел и запер дверь на ключ, пообещав вернуться с шадди и горячим завтраком. Хозяина гостиницы Мишель не предупреждал о таком раннем отъезде намеренно, и вообще не говорил, что собирается съезжать, так что, на маленьком постоялом дворе все спали, пока кулак молодого человека, стучащий в двери комнатушек, не оповестил, что пора вставать. Заспанного хозяина и утешили, и взбодрили звонкие монеты, коих Эпинэ не пожалел, и скоро был готов и завтрак, и лошади, и запас еды и питья в дорогу.
Лекарь довольно скоро подготовил юношей к пути, хотя с Эмилем пришлось повозиться, он так толком и не пришел в себя, а вот Алва был в сознании, даже немного поковырял завтрак и сделал несколько хороших глотков вина, - врач считал, что если раненый пошел на поправку, красное вино ему полезно для восполнения кровопотери. Затем, Мишель с врачом наскоро позавтракали и стали спускаться к повозке вместе с подопечными. Алва шел почти сам, лишь обвисая на плече врача по дороге, а завернутого в плащ Савиньяка Мишель отнес на руках. Мальчишка, конечно, пушинкой не был, но и слишком тяжелым не оказался, Эпинэ приходилось поднимать на руки дам с бОльшим весом.
Лекарь согласился управлять лошадьми повозки, юношам, устроенным внутри, он пока был не нужен. Мишель собирался ехать верхом рядом. Росио взглянул на него и сказал, прежде, чем они тронулись:
- Сударь, я чувствую себя довольно сносно, не смотря на рану, потому, дайте мне один из ваших пистолетов. Если в дороге придется защищаться, то шпагу я не удержу, а вот стрелять могу, и стреляю я метко, даже по движущимся мишеням.
Эпинэ угрюмо намотал на руку поводья своей лошади.
- Я вам постреляю, - пообещал он Алве, - Никаких пистолетов, лежите и выздоравливайте. Все остальное – по обстоятельствам.
Затем он хлестнул лошадь, и лекарь тронул с места повозку. Темп Мишель задал скорый, хотя врач и предупредил, что для раненых дорожная тряска очень вредна, но Эпинэ хотел поскорее покинуть этот постоялый двор и свернуть с широкой дороги в нужном направлении. Его целью сейчас был Данар, лодка, на которой можно было бы приплыть и к самому Гайярэ, если бы не необходимость путать следы. Значит, кусок пути по воде, затем снова суша, потом, может быть, опять вода, а там уже и родовой замок, в котором, Мишель очень надеялся, прием будет оказан теплый, а не «горячий». Если они минут Ларитан на кольце, дальше уже будет проще. А пока, к вечеру впереди показался берег Данара и небольшое поселение, в котором Эпинэ собирался раздобыть лодку, обменяв ее на повозку и лошадей. В дороге юноши вели себя тихо, Росио спал, Эмиль также скорее дремал, чем бредил, но врач настоял на том, чтобы в одной из лачуг ему дали возможность посмотреть их раны и наложить свежие повязки. Кажется, он собирался работать на совесть… И хотя каждая заминка в пути была дополнительным риском, Мишель понимал, что к требованиям врача нужно прислушиваться, иначе, он сыграет на руку убийцам, - юноши просто не выдержат дороги.
В тепле рыбацкой хижины после порции незамысловатой, но горячей похлебки, Эпинэ едва не сморил сон, но тут врач позвал его. Он развернул повязки на Эмиле, осмотрел рану и пришел к выводу, что шов стоит наложить уже сейчас. Лекарь очень одобрял продолжение пути на лодке, а не в повозке. Мерное покачивание на воде – это не дорожная тряска, значит, шов не разойдется, и рана станет заживать быстрее и лучше. Мишель провел ладонью по глазам, «стирая» сонливость, и спросил, что он должен будет делать. Врач сказал, что юношу придется держать, если он будет сильно дергаться, и дать что-нибудь закусить, хоть его собственный ремень, чтобы не был прикушен язык и не крошились зубы, если он станет слишком их сжимать. Эпинэ прижал горячее тело Эмиля к лежанке, устроив его голову у себя на коленях. Ремень лежал рядом наготове, юноша не стал его «закусывать», пока он не осознавал, что собираются с ним делать. Врач начал шить рану, и Савиньяк издал первые жалобные стоны, а потом задергался так, что Мишелю пришлось совсем склониться к нему и прижать к лежанке локтем одной руки. Так «захват» получился надежнее. Жена хозяина лачуги боязливо покосилась на господ. Ее муж в это время снаряжал для них лодку на берегу, гребцом он отправлял с ними своего старшего сына, крепкого молодого человека с простым лицом. Младшие дети в хижине если и не спали, то вели себя тихо. Алва тоже молчал, устроившись на укрытой  шкурами лавке. Он лежал на спине, закинув за голову здоровую руку, и казалось бы, дремал, но Эпинэ знал, что на самом деле юноша на стороже, - он видел его внимательный взгляд из-под полуприкрытых век, обращенный то к входной двери, то к окнам. Врач сосредоточенно продолжал свое дело и к тому моменту, как был наложен последний стежок, Эмиль окончательно утомился биться в руках Мишеля, ослабел и охрип от крика. Слезы из уголков его зажмуренных глаз прочертили влажные дорожки к вискам, светлые волосы взмокли от пота.
- Отпустите его, я закончил, - сказал врач, вытирая мокрой тряпкой руки, - Ему так дышать тяжело. Сейчас наложу повязки и можно продолжить путь.
Он влил Эмилю в рот несколько ложек воды, смешанной с какой-то тинктурой, и юноша немного успокоился, задышал ровнее. Мишель встал с лежанки и подошел к Алве. Его собственные ноги вдруг показались ему чужими и тяжелыми, а обстановка хижины чуть не пошла «колесом», но Эпинэ сумел взять себя в руки.
- Вставайте, я знаю, что вы не спите, - сказал он Росио, - Пойдемте устраиваться в лодке.
Тот блеснул на него глазами, потом не спеша поднялся.

Ночь была темной, без звезд, но воду Данара немного освещал свет фонаря, установленного на носу лодки. Эмиль лежал на дне на подстилке, укутанный в овчинную шерсть позаимствованной у рыбака теплой одежды. Врач и сам Мишель кутались в такую же, от реки тянуло холодом, Алва же только прикрыл плечи по настоянию врача, ему словно бы не было холодно, вода притягивала и завораживала его так, что уже изрядный кусок пути он сидел, уставившись через борт лодки на мерно плещущуюся там темную легкую волну и даже опустил туда пальцы здоровой руки, будто стараясь ее поймать, пока врач не заметил и настрого не запретил ему это делать. Мишель сперва наблюдал за их гребцом, но тот лишь привычно поднимал и опускал весла, так что лодка легко продвигалась вперед, и не делал попыток раскачать или перевернуть ее. Врач уснул, Эпинэ чувствовал, что его совсем укачивает, но продолжал бороться со сном, пока не услышал голос Алвы, как через полотно:
- Вы бы лучше легли, сударь, а то еще немного, и свалитесь в воду. Вы не можете совсем не спать, это глупо. Сейчас подежурить могу я, а к рассвету разбужу вас.
Мальчишка говорил бодро, Мишель даже расслышал какие-то восторженные нотки в его голосе. Видимо, этот сплав по реке улучшил ему настроение, не смотря на… все. Или Эпинэ уже мало что понимал. Он хотел спать до невозможного, опасности пока не заметил, хотя она могла прийти в любой момент откуда угодно, но Алва был прав, уснуть незаметно для себя и свалиться в воду действительно глупо. Потому Мишель сполз на дно лодки, лег на бок с краю, укрылся овчиной и дальше ничего уже не помнил и не осознавал до самого утра.      
Следующие дни пути, до самого Кольца прошли ровно и почти одинаково. Лодка скользила вперед по холодной воде, пейзаж вокруг почти не менялся. Попадались рыбацкие поселения, где можно было добыть хорошей еды, например, хлеба только из печи, яиц и свежезарезанных кур, из которых варили на костре бульон для Эмиля, да и всем остальным не мешало поесть горячего. Врач, казалось, был очень доволен их путешествием по реке, он все время говорил, что для раненых очень полезно и постоянное нахождение на свежем воздухе, и спокойное передвижение без тряски, мол, все это сказывается даже лучше, чем лежание в постели в гостинице. Алва действительно становился все бодрее и крепче. Днем, пока они плыли, он стал напевать кэналлийские песни, негромко, так что с берега не могло быть слышно. Эпинэ с удивлением для себя понял, что в такой подаче