Староклассники.

соответствующих сделать не мог, будто специально провоцировали нас совершить глупость или необдуманный поступок.
Я первым предложил отменить временно запрет на курение в подъезде. Любопытство раздирало так, что уже не хватало пачки сигарет на вечер - на каждый шорох или скрип
соседской двери выскакивал на площадку покурить. Всё ждал, что хотя бы увижу мельком эту треклятую парочку. И нутро подсказывало, что - не зря.
И ведь точно, дождался! Опасения подтвердились. Как-то выскочил на щелканье замка к мусоропроводу с сигаретой в зубах и нос к носу столкнулся... С кем бы ты думал?Ни за что не догадаешься. А столкнулся я с Лерой Воровайкой, Валерией Максимовной - нашей предпоследней классной руководительницей, той, что собрала весной 75-го с нас деньги на шторы для класса и летом с ними смылась в неизвестном направлении.
Выглядела она так, будто тридцать лет консервировалась в Салоне Красоты. Ну, это объяснимо: на наши-то денежки можно и не такую красотищу на свою конституцию тридцать лет наводить. Грудь высокая, ноги длинные, стойка моложавая, не придавленная к земле, хоть сразу глазами раздевай и носом кончай. По-моему, у нас в школе еще в то время не было мужика, который не мечтал изнасиловать ее. А тут она еще более похорошела, сок набрала, потушила в похотливом взоре последние огоньки не преступности - бери ее всю у мусоропровода и удовлетворяй свою юношескую мечту.
Я сказал ей:
"Должок решили вернуть?
Она тревожно дернулась, словно проснулась от неприятного прикосновения, нервно отскочила в сторону, потом, вдавив локти в живот, раскрыла ладони и нацелила по-
кошачьи на меня когти. Лицо ее залилось бойцовским окрасом.
Точь в точь, как тогда, много лет назад, когда я, выследив ее в лесопарке, - она спешила в школу, - напал из кустов сзади, повалил лицом в землю, задрал короткую юбку и стал рвать на ней колготы. Она издавала странные грудные звуки - пыталась звать на помощь, будто я бы и сам не справился ? - громкий клёкот в её груди вырывался наружу пугающим хрипом. Тогда я вырвал клок травы и заткнул им её рот. Она сразу обмякла, притихла и затаилась пойманной птицей. Я еще удивился в тот момент, что всё мне давалось легко с этой необъезженной кобылицей и работало в точном соответствии с рекомендациями, данными "Валькирией" революции Александрой Коллонтай в повести "Любовь пчел трудовых". Книгу эту, еще будучи пионером, я нашел у деда и зачитал ее в пыль. А будь училка построптивее, ей бы труда не составило скинуть меня, -
маленького, тщедушного, дрожащего от страха школьника - и затоптать на месте.
"И эта грозная, неприступная особь, которой я раньше боялся больше родительского ремня из-за двоек и колов, что она выставляла в моем дневнике, перед которой я млел от одного недовольного её и брезгливого взгляда и грудного рыка, эта дикая и красивая как природа тварь, распласталась подо мной и смиренно ждала своей участи."
Я расслабился, теша себя мыслью о том, что Валерию Максимовну так или иначе должны были все равно изнасиловать. Не могла, не имела права такая совершенная красотень расхаживать по поселку необузданной и непуганой. Лучше уж я, чем Димка Кузнецов или Вовка Чайка - они каждый божий день грозились сделать это с ней в особо
извращенной форме.
Но именно тогда, когда я на мгновенье потерял бдительность, размечтавшись о том, как удивятся пацаны, как зауважают, и станут называть ебакой грозным, Валерия
Максимовна резко качнулась, скинула меня, встав во весь рост и ударила ногой в пах, но не больно, а по касательной.
"Гадёныш!" - шипела она, - Гадёныш! - и казалось, готова была зацарапать меня до смерти.
А я, притворившись покалеченным, катался и корчился от боли, не забывая одним глазом разглядывать ее ноги: Какие же они красивые, какие обворожительные, если смотреть
на них снизу.
Потом я спросил у нее:
" Родителей в школу отправлять?"
Она еще раз прошипела: "Гаденыш!" - видимо, от страха и возмущения не могла подобрать слова позабористей, или челюсти свело - вдруг завыла, как сельская баба у
которой в автобусе вырезали кошелек, уселась рядом, выпучила глаза и... нарыдавшись вдоволь, вдруг спокойно и холодно попросила:
"Никому не говори! Если кто-то узнает, то тебя посадят. Обязательно посадят!"
А о чем говорить? О том, как в промокших штанах сидел и позорно выслушивал наставления училки и потом отрабатывал дальнейшую линию своего поведения в отношение её,
школы, партии и лично Генерального Секретаря ЦК КПСС товарища Леонида Ильича Брежнего?
Не получилось у меня - не срослось у нас. Я чего-то потерял - она чего-то не дополучила. До конца четверти он так и продолжала рисовать мне в дневнике двойки и колы,
а я разрабатывал новый план нападения, но, наращивая на похоти еще и чувство мести,которое, по словам все той же Александры Коллонтай срабатывало безотказно в
критические моменты.
И вот, спустя тридцать лет, она опять, приняв бойцовскую стойку, и налившись боевым окрасом стояла напротив меня и испуганно выясняла:
"Вы кто? Что вам нужно?!"
"Не узнаёте?"
"Нет! - долго и пристально меня разглядывала. Потом повторила: - Нет, я вас не знаю!"
"Пойдёмте ко мне чаю попить и вы вспомните", - я схватил ее крепко за руку, применив прием "Лошадиный укус" и поволок к себе в комнату, нежно убеждая:
"Специально для вас заварю божественный напиток. Два раза отхлебнете и будете счастливы до конца жизни".
На кухне заварил чай, влил в ее чашку концентрированного яду, выпаренного из ягод ландыша и цветов рододендрона симса, Расставил красиво чайную пару на подносе,
торжественно внес его в комнату и двери защелкнул на собачку.
"Что я должна была вспомнить?" - спросила она, отпив пару глотков яда из чашки.
"Еще сделай три контрольных глотка, и я скажу... За маму, за папу, за похотливого ученика, оказавшимся неудачником и... еще глоточек - за одно незаконченное дело. Я тридцать лет ждал этого момента. Полностью зациклился и посвятил себя этому финалу. Почему, почему ты не дала мне тогда? Почему не пожалела мальчонку, почему не
захотела ноги раздвинуть и этим поломала мне всю жизнь? Ничего бы от тебя не убыло. А, может, я бы через два года на тебе женился даже? Теперь вспомнила? Чего молчишь?
"Н-н-эт!" - через силу выговорила она.
"Ага, уже язык не шевелится? Руки парализованы и в ногах газировка? Действие яда стремительно. Сейчас я тебе помогу: раздену до гола и уроню на пол".
Долго мучился с ее трусами и лифчиком. Пока ковырялся с крючками и петельками вспомнил один французский фильм, где два приятеля выкрали из морга труп красотки и
пользовали его на заброшенном пляже до тех пор, пока он не начал разлагаться, а потом отпустили труп качаться на волнах в море.
Сверхидея фильма, конечно, была совершенно другой, но инструкция по прямому использованию мертвецов во времена экономического и духовного кризиса излагалась в
картине с документальной точностью. Пей, что горит; трахай, что шевелится. А что не шевелится, шевели и трахай на здоровье!
Неожиданно вернулась с работы жена и постучала в двери моей комнаты.
Я набросил плед на труп моей бывшей училки и приоткрыл двери.
Жена в щелочку спросила:
"У тебя гости?"
"Нету у меня никого!"
"Опять врешь! А чьи пятки торчат из-под пледа? Кто там у тебя лежит на ковре? Кого от меня прячешь?
Я так сильно испугался жены и своего полного разоблачения, что сразу ПРОСНУЛСЯ в испарине и с диким скрежеторм зубов.
Было утро. Солнце пыталось раздвинуть шторы. Золотая и живительная полоска света трепетала в подушках дивана.
Я пошел из кабинета в спальню. На скрип паркета жена открыла глаз - чутко всегда спала - и недовольно пробурчала:
"Опять ты всю ночь стонал, не давал мне уснуть. Устала я", - и отвернулась, перевалив себя по частям на правый бок.
Я спросил:
"Ты не знаешь, можно сейчас в подъезде курить?"
"Кури в туалете".
"В туалете скучно" - сказал я, надел спортивные штаны, футболку с дельфином на груди, обул розовые тапочки жены и вышел к мусоропроводу.
В закутке, возле мусоропровода, прислонившись к батарее, сидел на корточках и курил незнакомец.
"Здравствуйте, - с открытой душой пожелал я ему: - Это вы - наш новый сосед?"
"Да!"
"Гляжу, вы нервно курите в сторонке, Что-то случилось?"
" Да так, ничего особенного: жена пропала. Вчера ушла из дому и не предупредила - куда, зачем? У вас здесь, случайно, маньяки не водятся?"
" Водятся. А где их нет? Повсюду - тьма тьмущая. Правда, наши, местные - маньяки узкопрофильные, в основном специализируются на учительницах".
" Бинго! Надо же, и моя - такая: учителка из древней династии педагогов".
" Валерия Максимовна?"
"Нет, Ольга Дмитриевна, - поправил он и вдруг втсрепенулся: - А откуда вы знаете Валерию Максимовну? Это - моя теща. Теща дорогая".
" А у нас, что ни теща, то обязательно Валерия Максимовна".
"Все равно, странно, хотя, теща когда-то преподавала в одной из местных школ. Если она бывает в гневе, и ученикам перепадало, как постоянно мне перепадает, то ее
могли надолго здесь запомнить".
"Мне от нее, скажу честно, ничего не перепало".
"Куда же, все-таки, запропастилась жена? - вспомнив, резко погрустнел незнакомец: - Опять без меня кинулась наверно на поиски своего биологического отца".
" И кто у нее биологический отец?"
"Некий Дмитрий Кузнецов. Бывший ученик Валерии Максимовны. Не знаете такого?
"Вообще-то, я лучше знал Вову Чайку, но он уже давно умер. Может и ваш биологический тесть тоже давно умер?"
Семён замолчал, будто впав в глубокие сомнения - рассказывать ли ему дальше? Налил себе водки, повертел с хрустом в руках пластиковым стаканом и хитро кивнул головой
в мою сторону: может, мол, пришло время и Диме Кузнецову в чем-то признаться?
Точно после взрыва оглушило безмолвием, и тишина заложила уши.Все уставились на меня, полагая, что теперь мне не отвертеться.
Глупо было ждать от меня исповеди, потому что вся красочно изложенная Семеном от лица Саши Грибова история шита белыми нитками.
Проткнул гнилой пузырь безмолвия слабый голос Миши. Он спросил Семёна:
- И что было дальше?
Семен ответил неохотно:
- А дальше: Саша опять проснулся.
- Как же так? - выразил притензию Миша: - Значит, Гриб пересказал тебе свои сны за два часа до самоубийства, а ты сделал соответствующие выводы и теперь обвиняешь во
всем Димку - он по-братски похлопал меня по плечу.
- Ты чего, с дуба рухнул? - возмутился Семен: - Никого я не обвиняю! Тем более - Димона. Но есть такой синдром, - я забыл, как он называется, - когда во сне ты
сильно захотел писать, проснулся, открыл глаза и, превозмогая свой сон пошел к унитазу; стоишь там и ждешь облегчения, а его нет, как не было, тогда ты понимаешь что
ты спишь, что сработали защитные силы сознания, а мочевой пузырь уже ломит страшно; и ты просыпаешься, идешь в туалет и опять не можешь облегчиться, потому что
понимаешь, что еще спишь; и вот тогда ты сознаешь, что еще несколько секунд и ты не выдержишь и обоссышь всю постель; ты вскакиваешь, несешься в клозет, на бегу окропляя путь, подлетаешь к унитазу, сдергиваешь трусы и...окончательно просыпаешься в постели, чтобы едва добежав до туалета,