* * * * * * * *
Домов деревянных у нас в городе и сейчас полно. А тогда и вовсе много было. И во всех люди жили. И теперь редко, когда дом без хозяев, ну, если уж совсем развалюха, тогда еще может и пустует. А уж про то время и говорить не приходится.
А тут, представьте себе, стоит в городе домина огроменный, тесом крытый, крыша железная, окна высокие, ставни с узорами, крыльцо – картинка, а не дом. Огород значительный, дровяники, колодец, баня. Словом, жить бы в таком и радоваться. А в нем не живет никто. И народ как-то стороной тот дом обходит. И не первый год он так пустовал – лет семь – восемь, а то и больше.
Нужно сказать, что город-то наш совсем был поначалу маленьким. Это уж, когда нефть нашли, он застраиваться стал, при этом все ближние поселки к городу присоединили. В один день поселковые люди, и мы, в том числе горожанами стали. Это я говорю, чтобы понятней вам было. Поначалу-то тот дом пустующий к поселку имени всесоюзного старосты Калинина относился.
Чудно нам, ребятишкам, тогда казалось, что такой дом, да и пустует. Мы от того дома не так уж и далеко жили, а, пацаны, сами знаете, где только за день не побывают. Взрослых про этот дом спрашивали, а они от нас как от мух надоедливых отмахивались. Вообразили мы, что в доме том привидения живут. Ну, а где приведения, там само собой разумеется, и клад искать надо – так ведь во всех книжках пишут. Вот и мы решили поискать. А вдруг найдем что-нибудь.
Ничего там, конечно, особенного не оказалось – так, хлам разный: стол, стулья поломанные, доски, тряпки какие-то. Словом, дом – как дом. Вот только холодно было в нем, сыро, хоть и июль на дворе стоял. И дышалось в нем тяжело, как в могиле, да еще пахло, не поймешь чем - какой-то затхлостью сладковатой.
Не знаю, как про то родители наши узнали, но за такую экскурсию мы порядочную взбучку получили. Выдрала меня мать веником и строго – настрого даже близко к этому дому подходить запретила. И знаете почему? Это место и в самом деле нечистое было! В доме этом, оказывается, Мартыниха по – первости жила, как в наши края попала - тогда эта часть города еще районом отдельным считалась. Жила она там, значит какое-то время, а потом пожар у нее случился. Сосед ее, милиционер какой-то, участковый вроде, умом тронулся. Он и поджег ее дом, да еще и в Мартыниху саму из пистолета стрелял. В больнице она лежала. Врачи только удивлялись, как она в живых вообще осталась. Он ведь, милициорнер-то не то три, не то четыре пули в нее выпустил. Но ничего, выкарабкалась, на поправку пошла. Только охромела с той поры.
Когда она из больницы вышла, то решила свой дом продать. Он не совсем хотя сгорел, но работы много требовалось. А из нее какой работник? В годах уже. Людей нанимать пробовала, деньги хорошие предлагала – отказываются люди, боятся с ней связываться. Про нее и тогда уже слава худая шла.
А вот покупатели быстро нашлись. Молодожены какие-то. Он – шофер, она – учительница. Сговорились они с Мартынихой, деньги заплатили, документы, как положено, оформили. Парень тот работящий оказался, сразу строиться начал.
Только что ни день – Мартыниха тут как тут. Придет – не поздоровается, сядет где-нибудь в сторонке, и сидит, глаза таращит. Толи уж ей так жалко дома проданного было, то ли что еще. Парень терпел – терпел, да как-то и говорит ей:
- Что ж ты, бабушка, все ходишь? Дом-то теперь наш. Сама ведь продала, никто тебе деньги силом не навеливал.
Она на него глазами зыркнула:
- Ну, коли так, не будет вам здесь житья. Да и другим тоже. Никому не будет.
Ушла она, и потом не приходила уж больше.
Парень тот молодой был, в таких делах ничего не смыслил. А потому и слова ее мимо ушей пропустил, ну, мало ли что старуха брякнет. И жене, понятно, ничего не сказал. Работящий был человек. Такой дом отгрохал! Картинка, а не дом: на наличниках всюду разных завитушек наделал, ставни резные на окна приладил, на крыльцо – перильца точеные, а на трубу, там где железную решетку ставят – таких птиц из жести вырезал, что закачаешься. Загляденье, словом.
Зажили они себе. Поначалу хорошо жили, дружно, любили друг друга. Только недолгим их счастье оказалось. Раз пошли они утром на работу, а у ворот у самых портфель лежит – большой, черного цвета, толстущий, ну, как у начальников тогда были. Подумали они, что может потерял кто-нибудь. Открыли, а он золой по самый верх набит. А в золе куриные лапки с когтями лежат. Они, вишь, люди-то добрые, о пакостях таких и не подозревали даже. Решили, что кто-то из знакомых так подшутил глупо. Выбросили они это портфель к черту, да и на работу пошли, а вскоре и забыли про него. Да и не до того им стало.
Ссориться начали меж собой вдруг. Чуть не до драки дело не доходило. Соседи только диву даются: то, как два голубка, душа в душу жили, а теперь, как кошка с собакой. Он выпивать стал. Да и она тоже быстро к этому делу пристрастилась. И пошло. Каждый день у них пьянка да ругань. Тут уж он и бить ее начал. Сам до того допился, что права отобрали, с работы выгнали. И милиция его на заметочку взяла, когда, мол, вы товарищ, на работу устроитесь, не желаете ли статью за тунеядство – в те годы с этим строго было, все работать обязаны. А кто на работу пьяницу возьмет? Устроился сторожем, лишь бы числиться где, чтобы милиция не трогала. Сам по соседям халтурил, что заработает, то пропьет. Она тоже не лучше – ходит вся замызганная, под глазами синяки – не поймешь, то ли от пьянки, то ли муж наподдавал. А уж и ребёнчишко родился. И что интересно, сами понимают, что до крайности дошли, а ничего поделать с собою не могут. Так под горку и катятся.
Но, как говориться, свет не без добрых людей. Вот и сейчас отыскались такие люди.
- Это, - говорят, - вредит вам кто-то. К бабкам вам надо.
Привели к ним какую-то старуху. Та дом обошла, осмотрела все, потом говорит:
- Ну-ка вспоминайте, не находили ли чего у дверей странного?
Те долго вспоминали. Нет, вроде бы ничего.
- Хорошенько думайте!
Давай они все в голове перебирать, только тогда про портфель-то и вспомнили – больше года уж с того дня прошло.
Старуха им поясняет:
- Зола – это чтобы в доме у вас печаль завелась, лапки куриные – чтобы вы глаза друг другу повыцарапывали. Ну, ссорились, чтобы.
Разъяснила она им все так, давай наговоры потом читать. Пошепчет – пошепчет что-то, да и плюнет в угол, опять пошепчет – пошепчет, и в другой угол плюнет. И так пока все углы не обошла. А как закончила, то сказала еще:
- Полегче вам будет теперь, а лучше все- таки съезжайте–ко вы отсюда совсем. Вредят вам сильно. Тут уж я вам ничем помочь не могу: я уйду, а этот человек опять вам напакостит, да посильней чем сейчас, а тогда, кто знает – справлюсь ли…
С той поры и впрямь дело у них на поправку пошло. Он пить перестал, и ссорились уже меньше. Долгу песню тянуть не стали, продали этот чертов дом и уехали.
Другая семья жить стала. Опять молодые какие-то. Эти не в пример первым. Она будто домохозяйка, а сама все на рынке торговала. Он тоже на работе только числился – подметал по утрам у магазина. Это для виду – чтобы милиция не трогала. А сам пимокатом был - валенки катал. У него овцебитка своя имелася. Своим трудом человек жил. Тоже, вобщем, ничего люди. Вот только жадны не в меру. Ну, это понятно почему: чем богаче человек, тем ему еще больше хочется. Дом как дворец обставили: всюду ковры да хрусталь. Скотину завели: свиней, кур, овец, двух корову держать стали, бычка…
Только и эти недолго прожили. Завелось у них в доме черт знает что. Не успеют свет выключить, как тут и начинается: кто-то бегает, топается, дверьми хлопает – только шуматок стоит. Свет включат – нет никого, а как погасят, опять - на тебе! Долго они так маялись, под конец и вовсе худо сделалось. Долго они так маялись, под конец вообще плохо сделалось - только лягут спать, свет выключат, так и начинает мужику казаться, что кто-то его по жопе палкой стучит. Жена ничего понять не может, а он аж кричит, бедный. Месяц со светом спали, в конец измучились. Сходили потом в церкву, попа позвали.
Поп молебен отслужил, углы – стены святой водой окропил – сгинуло все. Ненадолго только. Не успели от одного отойти, как другая напасть.
Раз сидят они за столом, ужнают. Вдруг ни с того, ни с сего говорит он жене:
- Что это от тебя, Анна, покойником пахнет? Уж не в первый раз за тобой замечаю.
Та отшутилася:
- Так ведь ко мне по ночам покойник ходит, - думала, что и он шутит.
А он, оказывается, на полном серьёзе все говорил. Она потом не раз каялась, что так ответила. Да поздно уже.
Муж ее с того вечера близко к себе не подпускал, ему ведь взаправду казалось, что запах покойничий от нее идет. До того дошло, что побил он ее и из дому выгнал. Развелись.
Другую в дом привел. Пожили немного, и опять та же история: кажется ему, что и от этой жены покойником пахнет. Представляете? И эту выгнал. А потом и самого его посадили: узнала милиция, что он пимы катает. Это сейчас вам предпринимательство, а тогда с этим строго было. Как же, коммунизм строим! Не давали людям свои дела делать. А кому он мешал? Никому, даже наоборот, польза была – валенки – то он хорошие делал, не в пример государственным, потому и не сидел без заказчиков. Так нет же, дали ему пять лет с конфискацией. Поговаривали, будто это прежняя жена на него заявление написала, правда, это, или нет - не могу сказать, не знаю.
Дом государству отошел. Потом государство его опять продало каким-то. Желающих много было, государственная-то цена в то время бросовая была, не то, что теперь, да и сам дом – ого – го! Только так никто в нем и не прижился. Поживут год – полтора, а потом съезжают. То крысы в доме заведутся – никакая санэпидемстанция не помогает, то вдруг стены отпачивать начнут, да так, что в доме сыро, как в болоте становится и никак эту сырость не вывести – вода почти ручьями со стен лет. А выедут люди – опять все в порядке. Словом, много хозяев переменилось. Под конец уж и покупать этот дом не захотел никто. Как последние хозяева бросили, так и стоял пустым.
* * * * * * * *
Вот такая вот история. Что? При чем здесь я? Так ведь у истории этой продолжение есть. Только случилось все много лет спустя после того, как мы в тот заброшенный дом лазили. Мне тогда уже лет семнадцать было, во всю за девками ухлестывал, работал уже, в техникум хотел поступать, да не получилось… Мартыниха к тому времени померла давно. Да и мы уже в новом доме жили, на другом конце города. Как раз где-то после ее смерти сразу почти и переехали.
В тот год весна удалась ранняя да теплая. Грязи почти и не было. Не успел снег сойти, как почки распустились, подсохло все. Благодать, словом. Ночи светлые, все кругом цветет, воздух – нектар чистый. Домой и не тянет. До утра, бывало, гуляли по городу. Нас тогда целая компания подобралась: я, Васька Сиротин, Колька Толстый, другие парни да девки. Где только не были! Весь город обошли да не на один раз.
Так и оказались мы в том районе, где я раньше жил – то есть в поселке бывшем. Там уж и каменные дома строить начали, жилых мало, конторы всякие больше. А старые деревянные дома, не все снесли, так и стояли с новыми постройками вперемешку.
Ребята идут, песни под гитару поют, а я во все глаза по сторонам смотрю, давно ведь тут не был, многое
