лучше на уголья… И ничего не бойтесь, я всё время буду незримо сопровождать вас, где бы вы ни очутились…
Симаков покосился на неё, но целительница уже прикрыла глаза и стала покачиваться взад-вперёд как сомнамбула. Тогда он перевёл взгляд на уголья и всматривался в золотисто-оранжевые комочки, то вспыхивающие, то тускнеющие на боках до тех пор, пока те не слились в его глазах в расшитый неземными узорами красно-коричневый полог. В какой-то момент этот полог распахнулся и…
…Страшной силы удар в челюсть откинул голову Симакова назад. Затылок стукнулся обо что-то твёрдое, тупая боль пронзила мозг и в глазах заплясали радужные звёздочки.
- Открой глаза, сука, и смотри сюда, я сказал…
Прокуренный баритон был ему не знаком. Симаков потряс головой и с силой размежил залитые кровью веки. Сквозь розовую пелену удалось рассмотреть, что находится он в русской избе и сидит на мягком стуле с прямой высокой спинкой, за которую были заведены и связаны обрывком верёвки его вывернутые руки.
Кровь из рассечённого лба залила глаза и от того всё вокруг как бы плыло в розовом тумане. Внезапно прогромыхали шаги и кто-то, подошедший сбоку, плеснул в лицо ведро колодезной воды. Она попала в лёгкие и он закашлялся. Зато боль в голове разом утихла и рассеялся туман в глазах.
- А-а! Очухался, Страж! Ну, так как? Будем и дальше выпенд- реваться и в молчанку играть или поговорим? ”
Симаков с интересом уставился на говорившего. Это он, этот верзила, только что ударил его кулаком. Молодой мужик, наверное нет ещё и тридцати, был ему абсолютно незнаком. По виду - явно какой-то уголовник, урка! Высокий и худой, он был одет в офицерские бриджи на подтяжках, заправленные в стоптанные сапоги, и пропахшую едким потом драную тельняшку. На его острых, сутулых плечах болталась небрежно наброшенная потёртая “кожанка”, в которых любили щеголять киношные чекисты.
Ещё Симаков зафиксировал на его боку висевшие на поясном ремне: револьвер в новенькой, свиной кожи жёлтой кобуре и заточенный под кинжал австрийский штык без ножен. Но что больше всего поразило Симакова - так это лицо говорившего! Мало того, что оно бугрилось, изъеденное оспой, так его ещё украшал ужасный рваный шрам, который тянулся от левого угла рта до уха… Казалось, что урка постоянно ухмыляется одной половиной лица, обнажая пару гнилых зубов.
Перехватив заинтересованный взгляд пленника, Зубоскал /так его успел окрестить про себя Симаков /машинально погладил шрам и охотно пояснил:
- Это меня в остроге один шпын крышкой от консервной банки полоснул… Метил по горлу, а попал по щеке, паскуда! Хочешь, Страж, я и тебя так же разрисую?
Он вдруг натужно, с повизгом рассмеялся. Его голова при этом запрокинулась и острый кадык выпер далеко вперёд, а впалые, давно небритые щёки, мелко задрожали.
Пока он гоготал, Симаков осмотрелся.
Оказалось, что кроме Зубоскала в горнице находилось ещё четверо бандитов… Он даже не удивился тому, что назвал эту четвёрку бандитами. Он просто знал это и всё! И его ни капельки не интересовало, откуда возникли эти знания! А если бы и не знал, то одного взгляда на этих сумрачных, бородато-косматых нетрезвых головорезов с остановившимися пустыми взглядами было достаточно, что бы понять, кто есть кто.
Ещё Михаил Степанович знал, что в волости вспыхнуло хорошо подготовленное кулацкое восстание, главари которого – белогады и контра - объявив себя истинными патриотами и спасителями России, принялись повсеместно уничтожать и искоренять Советскую власть.
Опирались они при этом на кулаков-мироедов и “обиженных” новой властью середняков и членов их многочисленных семейств; на выпущенных из тюрем преступников всех мастей: уголовников, дезертиров, саботажников, спекулянтов и мародёров - одним словом всех тех, кому Советская власть стала поперёк горла, не давая творить бесчинства.
Примкнула к восстанию и часть “тёмных”, то есть безграмотных, а потому и несознательных крестьян, к тому же запуганных кулаками и подкулачниками, либо обманутых их ложными обещаниями…
Сегодня на заре один из повстанческих отрядов под предводительством белогвардейского штабс-капитана, ворвался и в их село… Комбедовцев, пятерых представительных мужиков, взяли сонными, прямо в постелях и без долгих раз-бирательств повесили на воротах перед Сельсоветом – избой - пятистенкой, конфискованной давеча у купца Никодимова. Членов их семей - стариков, баб, ребятишек - согнали в кучу на площадь перед церквушкой и тут же порубали шашками в “капусту”! В назидание остальным, так сказать, для острастки…
Всех сочувствующих Советской власти, а таких набралось без малого всё село - безжалостно выпороли шомполами на извозе, опять же не делая исключений ни для стариков, ни для баб с девками, ни для ребятишек…
Совершив экзекуцию, озверевшая банда умчалась в сторону станции, а вот эта группа осталась! Они не занимались ни грабежами, ни политикой, им отчего-то был нужен исключительно сельский кузнец Симаков… Заправлял головорезами Зубоскал и ему подчинялись безоговорочно!
…По правую от Симакова руку, за дощатым, чисто выскобленным столом, который стоял в “красном” углу под божничкой, сидели и бражничали трое повстанцев. Они в чинном молчании сосредоточенно поглощали мутный самогон из трёхлитровой квадратной бутыли. В глиняных мисках, как попало расставленных по столу, виднелась незамысловатая закуска: квашенная капуста с брусникой, помидоры, огурцы, лук, ржаной хлеб и сваренный в “мундире” в чугунке картофель. Натюрморт дополнял приличный шмат сала, порезанный и разложенный на чистой тряпице… Вооружение бандитов составляли обрезы, которые лежали у них под рукой на лавках.
Симаков кинул быстрый взгляд налево - там находился ещё один “защитник отечества”. Стоя к пленнику спиной, бандит копошился возле жарко натопленной печи. Согнувшись в три погибели, он чуть не с головой влез в неё, пытаясь что-то там достать или поставить.
- Ну что, Страж, - отсмеявшись подступил к Симакову Зубоскал, -“Скажешь, где находятся Врата али нет? И как их отпереть? Молчишь? Напрасно! Ну да ничего, сейчас запоёшь аки соловушка!
С гнусной ухмылкой, которая была совершенно лишней на его изуродованном лице, бандит шагнул в сторону и картинно взмахнул рукой, указывая на то, что до сих пор умело скрывал за своей спиной.
От увиденного Симакова кинуло в дрожь. Шагах в пяти от него, на таком же, как и под ним, кресле с высокой резной спинкой, /их явно притащили из ближайшей разгромленной помещичьей усадьбы/, сидела со связанными за спиной руками… его жена Клавдия!
Её левый подбитый глаз фиолетово потемнел и заплыл, щека оцарапана, длинные каштановые волосы - зависть всех деревенских баб - растрёпанными космами свисали на заплаканное лицо… Ситцевая кофточка в синий горошек, /покупали на Пасху на ярмарке в Верее/, распахнута до самого пупа, одна грудь сиротливо обнажена. Изо рта торчит скомканная тряпка - кляп. На глазах Клдии снова показались слёзы и она задёргалась, замычала, пытаясь что-то передать мужу…
От накатившего гнева у Симакова потемнело в глазах. Он заскрипел зубами и попытался встать с кресла, но ему помешали путы на ногах и связанные руки.
- Что Страж, проняло? - осклабился Зубоскал, - Так-то лучше! Но ты погодь, самое интересное только начинается. Спиридон, долго ты там?
- Готово! - радостно отозвался неказистый мужичок, отходя от пылающей печи.
Словно компенсируя свой низкий рост и хилое телосложение, он крест-накрест обвесился пулемётными лентами поверх матросского бушлата, который был ему явно великоват размера на три. Что бы придать себе более грозный и воинственный вид, он нацепил ещё и “Маузер” в деревянной кобуре, которая, по тогдашней бандитской моде, болталась у него где-то на уровне колен.
- Держи - кося!
Спиридон протянул Зубоскалу вязальную спицу, острый конец которой на одну треть был раскалён в печи добела.
- Да ты тряпочкой обхвати, а не то, неровён час, сам обожжёшься…
Зубоскал так и сделал.
Трое за столом, сопя и икая, в полном молчании продолжали хлестать самогон.
Происходящее в избе их, казалось, абсолютно не трогало! При виде спицы у Симакова захолонуло сердце: что ещё удумал главарь?
Ответ на свой вопрос он получил практически сразу же…
- Ну, Страж, давай, колись! - Зубоскал поводил спицей перед глазами Симакова, словно товар лицом показывал, - Опять молчишь? Зря! Твоей же жинке хуже будет!
Кривляясь, он повернулся к Клавдии.
- Куда бы нам ей спицу вогнать? Не подскажешь? Может быть с глазика начнём?
Он встал к Симакову в пол-оборота и расчётливо-медленно протянул спицу к лицу женщины. При этом с губ его не сходила зловещая улыбка и сам он то и дело косился на пленника…
Что больше всего угнетало Симакова во всей этой истории, так это то, что он совершенно не понимал, о чём вообще идёт речь? О чём допытывается косоротый? Что это за Врата такие, которыми он всё время интересуется, и почему при этом величает его каким-то Стражем? Сельский кузнец и - Страж Врат? Белиберда какая-то!
От бессилия понять что-либо, Симаков застонал.
- Ого! - обрадовался главарь, - Вот уже и голосок у Стража прорезался! Слышь Спиридон, процесс-то пошёл!
- Нет, мы не будем пока портить глазик, - продолжал изгаляться Зубоскал, оборачиваясь к столу, - Это дело может и подожда ть… Верно, братва?
Бандиты за столом согласно загыкали и он, как бы нехотя, отвёл спицу от Клавдиного лица. Та облегчённо перевела дух, но ненадолго.
- Мы лучше начнём с кожи на такой расчудесной груди его жёнушки! А что прикажете делать, раз муж молчит как истукан? Слышь, Страж, пожалей невинное создание, расскажи о чём просят и вас оставят в покое. Опять молчишь? Ну, что же…
По тому, как окаменело лицо и сузились глаза Зубоскала, Симаков понял, что тот действительно кончил юродствовать и теперь начнёт пытать по-настоящему. Главарь и впрямь решительно протянул раскалённый конец спицы к обнажённой Клавдиной груди, до которой оставалась пара вершков не более и расстояние это неумолимо сокращалось.
- Ай, как ей сейчас станет больно! Ай, как она сейчас закричит… - посмеивался бандит, косясь на кузнеца.
В глазах жены Симакова заметался ужас. Она попыталась отодвинуться, вжалась в спинку кресла, замотала головой и то ли закричала, то ли зарыдала - из-за кляпа во рту понять было невозможно.
Увидев терзания жены, Симаков окончательно потерял голову и вышел из себя! Он напрягся, что было сил, сконцентрировал всё своё внимание на связанных руках и… вдруг почувствовал, что проваливается в бездонную темноту!
Это случилось так неожиданно, что он на какое-то мгновение растерялся.
“Как тогда, на “большаке” - всплыла из глубин памяти запоздалая мысль.
“Что случилось на “большаке”? Когда? - живо заинтересовалась любопытствующая часть сознания, но ответа не получила - Симаков окончательно провалился в беспамятство!
Однако, падение в бездну продолжалось совсем недолго…
Через мгновение откуда-то снизу пришла и закружила восторженно-радостная волна золотистого сияния. Она бережно подхватила его, целиком наполнила-напоила собой и… выплеснула наверх-наружу!
Симаков-кузнец
