На скрижали моего сердца

спросили». В памяти всплыл этот анекдот. «Только, - говорю, - миссис Игрек, уясним, кто жертва этого «отымел» и у кого «имени не спросили». А?!» Она ещё сильнее рассмеялась, звонко и заразительно. Не поворачиваясь, спросила: «Мистер Икс не возложит на чело венок жертвы?» «Мистер Икс, - говорю о себе от третьего лица, - предлагает миссис Игрек сделать самой, сей крайне затруднительный выбор». Ответила она тотчас; крутанулась ужом, повернулась лицом: «Учитывая степень сложности ситуации, считаю нас обоих и жертвами, и теми, «кто отымел и имени не спросил». Логично?»
  Мы долго целовались в темноте.
  - Может, зажечь свет? – предложила она.
  - Не стоит, - отвечаю.
  - Темнота – друг молодёжи?
  Замешкался с ответом.
  - Что-то, видимо, я не то сказала, мистер Икс.
  - Всё то. Но к этому нужно подойти с точки зрения морфологии и мышления совремённой молодёжи. Она бывает прогрессивная, отсталая…
  Миссис Игрек перебивает.
  - Мы-то к какой категории относимся?
  Тыльной стороной ладони потёр нос.
  - Хочу надеяться, к консервативной…
  После непродолжительно-продуктивного  географического исследования рельефа местности тел в темноте и на ощупь, не выбираясь из тёплого узилища постели, она предлагает выпить коктейля и внести немного флёра в отношения. Подчёркиваю, смотря, что она хочет видеть в конечном варианте. Миссис Игрек села на диване, прислонилась спиной к стене и поёжилась, в комнате было свежо, в открытую форточку струился прохладный ночной ветерок. Она сказала, что выбор не велик: зажечь свечи и создать романтическую обстановку или, она заинтригованно выдержала паузу, зажечь керосиновую лампу, осталась от бабушки и хранится в кладовке. Возможно, акцентирует она, вещь старинная и раритетная. Выслушал и озвучил вердикт, что свечи для романтизма весьма колоритное дополнение, а если придать дальнейшему вечеру салонной важности, то керосинка – незаменимый предмет.
  Просто замечательно, отвечает она и встряхивает головой, чем снова привлекает моё внимание к своим волосам цвета спелой ржи. Есть маленький минус, при наличии подсвечника и лампы, нет свечей и керосина. Взглядом указываю на стол и говорю, что вино закончилось тоже и выражаю желание сходить в магазин. «Свечи знаю, где продаются, - натягивая футболку, говорю я, - а вот где можно приобрести у вас керосин, да ещё ночью, нет». «Ну, уж дудки, мистер Икс! – миссис Игрек соскакивает с дивана и облачается в джинсы и свитер. – За покупками отправимся вместе!»
   На улице, прижавшись к плечу, она призналась, что даже на минуту расставаться со мной ей не хочется.

                                                               23

  Каждому знакома ситуация, когда в ходе беседы вдруг возникает обоюдный информационно-словесный вакуум. Сидишь, пялишься на собеседника и не знаешь с какого боку подкатить к нему на болтливой козе. И твой напарник по несчастью также не блещет остротой и живостью ума. Поэтому, начинаешь искать выход из тупика. Смотришь по сторонам, думая, за что бы ухватиться, где бы увидеть клубок мыслей, чтобы вытянуть из него спасительную нить, потянув которую, вдруг отыскиваешь одинокий остров полный тем для разговора.
  Так и я сидел, смотрел на миссис Игрек и глупо улыбаясь, молчал. Проворнее, в смысле, догадливей оказалась она.
  - Вино выпито, - посмотрела она на бокал, отведённый на вытянутую руку. – Пора переходить к новой фазе отношений.
 Предложение у меня вертелось на языке, но хотел выслушать оппонирующую сторону, посему, скромно промолчал и снова наполнил вермутом бокалы, добавил тоник и ягоды.
  - Предлагаю выпить на брудершафт, - в глазах миссис Игрек блеснули озорные огоньки.
  Пригубили бокалы, смотря поверх них в глаза друг другу.
  - Пришёл час раскрыть карты, мадам! – произношу слишком уж церемониально. – Лучше поздно, чем никогда. Аркадий.
  Миссис Игрек встала со стула.
  - Можно, угадаю, как тебя дразнили в детстве? – выпалила она, не представившись взаимно, захлопала азартно в ладоши. – Можно, ну, пожалуйста!
  Я отрицательно потряс кистью в попытке остановить не начавшийся стихийный процесс схода лавины словесных предположений с крутых растревоженных склонов Джомолунгмы сознания, но это оказало не ожидаемый эффект: мой жест был принят как призыв к действию. «Всё, - думаю, - начинается вторая часть Марлезонского балета».
  - Кстати, - спохватилась она, сделала книксен, взявшись кончиками пальцев за предполагаемый подол платья, на миссис Игрек были брюки. – Меня зовут Аней. – И сразу переключилась на перечисление моих якобы детских прозвищ, не обращая внимания на последующую следом реакцию (при имени Аня непроизвольно вздрогнул): - Первое, Аркашка-букашка, Аркашка-таракашка…    
  Я закрыл глаза ладонью и наклонил голову. Посыпавшееся разнообразие дразнилок, как из рога изобилия, ужасало. Я боялся предположить нечто худшее. Хотя, куда уж хуже-то…
  Аня продолжала увлечённо фантазировать, загибая на руке пальцы с каждым новым словом, и, казалось, источник её выдумки неиссякаем.
  - Аркашка… - сказала Аня и задумалась, гадая. Какую бы ещё придумать рифму и внезапно выкрикнула: - Нашла!.. Аркашка-какашка!..
  Я был бы менее удивлён, узри новое чудо света.
  Аня уловила эманацию моего взгляда и стушевалась.
  - Ой, прости, пожалуйста, Аркадий! – виновато сказала она. – Вот же я дура набитая, глупая кукла! Взяла и обидела человека…
  Я шумно шмыгнул носом и сообщил, интонацией и голосом успокаивая её, что «какашка» было далеко не самое обидное, что в своём желании досадить больнее и унизить сильнее в глазах других детей, подростки, обуреваемые жестокостью, не чувствуют меры ни в словах ни в поступках. Аня уселась ко мне на колени, провела по ёжику волос, поинтересовалась, хитро глядя в глаза, дескать, я, в самом деле, ну, нисколечко не обиделся; когда я ответил, что нет, тогда лишь она притворно с облегчением вздохнула, мол, миссию миротворческую выполнила на отлично. А глазища её так и горели, и с языка у меня готово было сорваться, ну, что, мать Тереза, теперь можешь быть спокойна и предложила в свою очередь мне пофантазировать по поводу её детских прозвищ. Вежливо отклонил просьбу, сообщив, что детство давно прошло, куда, неизвестно, в какие края. Но хочу рассказать, если ей интересно, историю о своей первой детской симпатии, или любовью, смотря с какой позиции на это смотреть.
  - Хочу, - проникновенно произнесла Аня, - но сначала сделаем так, как в детстве, - она согнула мизинец крючком и кивком попросила последовать её примеру. Я согнул мизинец. Мы сцепили пальцы и в унисон произнесли: - Мирись, мирись, мирись и больше не дерись!
  Затем она подняла правую ладонь.
  - Ревновать к прошлому не буду. Клянусь! – вернулась на своё место и затараторила: - Ну, давай, давай, рассказывай, Аркаша, жуть как хочется послушать!
  Придав лицу отстранённо-ментальную задумчивость, что крайне важно в деле рассказчика, с первых мгновений завладеть вниманием публики, заинтриговать, сморщил лоб, придав вид мыслительного процесса и, выдержав паузу, начал повествование.
  Было это в далёком детстве.
  В тот год я с родителями приехал в длительный отпуск. В благословенно-забытые времена Советского Союза, работавшие по вербовке или по контракту на крайнем севере граждане, ездили в отпуск, - тогда красиво говорили: едем на материк отдыхать, - раз в три года, так что отдых иногда длился по полгода.
  После скудного разнообразия суровых северных просторов цветущая природа родного края просто разила с ног своей неописуемой красотой. Сейчас трудно представить, но тогда всё казалось необыкновенно-неповторимым и новым. Даже старые плодовые деревья в бабушкином саду, покрытые лишаем у комля, покосившиеся заборы, дома старой постройки. И только друзья были теми же, абсолютно не повзрослевшими.
  В летние дни школьных каникул нас невозможно было загнать домой. Мы стремились досыта насытиться летом, солнцем и теплом. Часто пищей была кружка молока или сладкого фруктового компота да краюха пшеничного хлеба. (Ничего вкуснее не ел за всю жизнь.) А что говорить про сон! Укладываться спать просто-таки не хотелось, находились всяческие причины хоть на полчаса да задержаться на улице. Расставаясь с друзьями уже ночью, у нас дома на Донбассе темнеет рано, - в семь вечера темень, хоть глаз коли! – клятвенно заверяли утром встретиться снова. Слова и поступки наши носили неподчёркнуто-ритуальный характер, и упаси бог не сдержать слово, коли дал!              
  Родители как всегда занимались своими взрослыми делами, иногда контролируя меня, дабы не влез в какую-нибудь историю. Я же с друзьями носился по двору или по улице на велосипеде, реже пешком. Носились на великах, аж ветер свистел в ушах. Конечно, падали. Как без падений! Сдирали коленки и локти в кровь. Но ни разу, это помню отчётливо, никто не пролил ни слезинки. Не по причине проявления стойкости, слёзы высыхали сами собой, едва увлажнялись глаза. Так и проходили летние денёчки: в неге и безоблачности грядущего дня. Раскрашенные татуировками зелёнки, но со счастливыми лицами.
  Как-то раз родители оставили меня на полное попечение бабушки и уехали дружной компанией на Азовское море дикарями. Их отсутствие заметил на третьи сутки; полез с расспросами к бабушке, она сделала полный расклад. Ох, как это меня обрадовало! Я не расстроился, потому что в геометрической пропорциональности выросла степень личной свободы. В случае необходимости, она резко ограничивалась непререкаемым авторитетом бабушки, которая при всей любви к внуку, проявляла строгость в процессе воспитания, умело комбинируя поблажки кнутом и наказанием пряником. Не ленилась бабушка взять в руки лозину и отстегать в строго педагогических целях по самой чувствительной пятой точке на теле свободолюбивого внука.
  По возвращении родители сообщили, что на следующей неделе снова едут на море и на этот раз возьмут меня. Я воспротивился, чем вызвал их удивление, как же так, мол, я уеду, друзья останутся. Мне что там, на море, от скуки помереть что ли. Лучше останусь, полюбуюсь морем на картинке. «Не волнуйся, сынок, - ласковым голосом мама разогнала мои печали, - ты там будешь не один, наши друзья тоже поедут с детьми». Состроив кислую мину, сообщил, что подчиняюсь диктату родителей, хотя самому чертовски хотелось залезть в море и не выходить из воды часами. Перспектива поплескаться в тёплых водах также заманчиво предпочтительна, как и бесконечное времяпрепровождение на улице. Тем более, я понимал, отпуск близится к концу – прощай, лето! – август на дворе, время готовиться к школе.
  Неделю спустя, в пятницу, большой компанией выехали на автобусе в направлении Азовского моря.
  Опущу время в пути. Ничего интересного. Взрослые развлекались по своему: играли в карты в подкидного дурака, пели песни под аккомпанемент гитары или баяна. Я, как и все дети, смотрел в открытое окно на проплывающие мимо пейзажи, стараясь запечатлеть их в памяти, так как следующий приезд в отпуск состоится через долгих три года, которые всегда пролетали быстро. Цифра три оказалась роковой в определённое время моей жизни, окончив школу, три года служил в ВМФ СССР; то, что вначале казалось бесконечным сроком службы, на деле