О-о, это целая история, и случилось она давно.
Впервые упоминают о нашем селе ещё в документах восемнадцатого века. В старых записях говорится, что на левом берегу Днестра находится людное село, где живёт около пяти тысяч жителей, есть две паровые мельницы, несколько лавок и базары, ведётся добыча глины.
Кто здесь только не поселился – казаки, молдаване, евреи, украинцы… Предки построили православный храм и две школы – классную и церковно-приходскую, так что наш народ грамоте обучался. В начале прошлого столетия сюда стали переезжать русские – целыми семьями, с ребятишками и немудрёным скарбом. Были они все как на подбор синеглазыми, русыми. Может быть, поэтому, а может, по другой какой причине, место у реки, где они осели, и пляж стали называть Ру́салкой.
На Ру́салке всё и закрутилось.
Жил в то время в нашем селе паренёк по имени Антоша. Мама умерла в ту минуту, когда сынок появился на свет, а Трофим, отец его, помыкался-помыкался да и женился. У новой жены своих детей девять, да дочка родилась, вот бабушка Антошу и забрала к себе. Несладко было мальцу, познал он крайнюю нужду, работать приходилось много – жизнь заставила. Открыл Антон для себя истину: воля и труд – дивные всходы дают. Потому всему научился – и в поле работать, и на винограднике, умел и печку сложить, и обед сварить.
Пошёл пареньку шестнадцатый год. Поднялся Антоша, что молодой дубок: стройный, крепкий, волосы волнами, лицо загорелое, на верхней губе тёмные усики пробиваются, а глаза зелёные – как лист ореховый. Девушки на него стали заглядываться, только он всё отшучивался или, того хуже, внимания не обращал.
Собрался как-то Антоша на Ру́салку на вечерний клёв. Расположился за ивами во-он перед тем поворотом. Кинул донки под другой берег в яму, и стал ждать. Лето было жаркое, только ночью и спасение. На речке хорошо – тишина, ни ветерка, ни движения. Уже луна поднялась и спокойно рассматривала село и плавни, и лес вдалеке. Антоша покусывал травинку и думал, что на неделе снова ему на работу в Одессу идти, к дяде Савве в трактир, хоть в последний раз и зарекался. Зовёт тот его, лишние руки нужны, а у Антоши опыт. Да и денег хорошо бы чуток заработать, ботинки купить – эти малы, и бабушке новую душегрейку не помешает.
Антоша любовался светлым лунным небом и звёздами, рассыпавшимися по всему небосводу. Вдруг его насторожил всплеск, там, у берега, с другой стороны пляжа, где низко склонённые ивы купали в воде свои ветки. Может, сом хвостом? Вот опять. Антон пружинисто вскочил, стал всматриваться. От тёмных деревьев кто-то тихо заскользил к середине реки. И Антон увидел, что это никакой не сом, а девушка! Она плыла в серебряной дорожке, плескаясь в бесконечных волнах реки, то ныряя, то ложась на спину, то подставляя лучам луны своё лицо. Нежный радостный смех зазвучал над водой и отозвался в душе паренька трепетным волнением. Верно, русалка купается, подумалось Антоше, и он перекрестился.
Девушка подплыла к пляжу, осторожно ступая, вышла на берег, не замечая затаившегося среди деревьев юноши. Она повернулась к нему спиной и, чуть наклонившись, стала выжимать свои длинные волосы. Освещённые небесным светом точёные руки и плечи её, казалось, были из мрамора, прилипшая к телу белая рубашка до пят не скрывала плавных изгибов тела – тонкую талию, округлые бёдра и тёмную полосочку чуть пониже спины… В горле у Антона пересохло, он смотрел не дыша и чуть дрожа о волнения. Девушка откинула назад косу и скрылась в темноте деревьев. Одевшись, она стала подниматься по тропинке в село.
***
Воскресное утро было славным, звонили колокола. Мужчины и женщины с детьми шли на службу. У порога останавливались, крестились, заходили в храм. Антоша сразу её приметил: ладная, в белой косыночке и блузке, украшенной прошвой и пышными рукавами, в синей юбке с защипами по низу, она была похожа на фарфоровую статуэтку, какую Антоша видел у дяди Саввы. Ночное воспоминание залило румянцем смуглые щёки, но, сообразив, что там, на речке, он был для девушки невидим, посмел-таки взглянуть ей в глаза. Яркая синева ослепила его, зажгла сердце, ласковый взгляд согрел душу. Стало светло и радостно, и отчего-то тревожно.
Этим же вечером собралась молодёжь на гулянье, на жок1. Музыканты, задвинув на затылок шляпы, играли. Юноши и девушки, образовав круг, взявшись за руки, неслись в пляске. Задавая бешеный ритм, бил по большому барабану Георгий Сырбу, дробно водил смычком по скрипочке Беня Фишман, дул в най и озорно подмигивал Петро Романенко, бегали ловкие пальцы Василия Соломона по клавишам новенького аккордеона. Парни подходили к музыкантам, давали им монеты, громко называли имя и фамилию девушки и заказывали для неё танец – это было приглашение. Пара начинала, за ними входили в круг и другие. После каждого танца всё повторялось: девушки хихикали и подталкивали подруг, парни, собравшись с духом, приглашали то одну, то другую красавицу, и так продолжалось веселье. Вот и Антон набрался смелости и пригласил эту светловолосую девушку, повёл её в танце, закружил. Была она лёгонькой, невесомой, послушной ему и непривычным для неё поворотам, и стремительным движениям молдавского танца.
С жока шли всей гурьбой – провожали новых знакомых домой, на Ру́салку. Смех, шутки, разговоры. Антон у какого-то двора сорвал цветочек, протянул незнакомке:
– Это тебе.
Всё узнал про неё: и что Елизаветой зовут, и лет ей уже девятнадцать; живёт она со своей роднёй, а мамы-папы нет. Ещё узнал, что девушка просватана за Филиппа, мужика взрослого – лет тридцать ему, – но хорошего, хозяйственного. Скоро и он сюда с роднёй приедет, а там и свадьба не за горами.
Разговорились, словно сто лет знали друг друга. Антон – о своей жизни, она – о своей. Сами не заметили, как отделились от остальных, дошли до речки. Вспомнилось Антоше, как стояла Лиза вчера на этом месте нагая, и у него снова – кровь к щекам! Хорошо, что темно. Тут Луна-сводница Лизе лицо осветила, смотри, показывает, какой неземной красоты девушка! Антон прикоснулся рукой к выбившейся светлой прядке, легонько поправил и, больше не в силах совладать с собой, прильнул жаркими губами к девичьим губам.
***
Через день Антон ушёл в Одессу на заработки. Накануне на Ру́салке попрощался с Лизой. Взял её за руки, прижался к ним лицом.
– Дождись меня, Лизочка, Богом прошу, не выходи замуж!
– Ну, что ты, Антоша, я покойному отцу обещала, как не выходить... – А сама ладошкой по его склоненной голове, по плечам гладит, жалеет. Антон и не заметил, как Лиза у сердца его оказалась, обнял её крепко, выпускать не хочет.
– Не надо! – Девушка отстранилась, поправила кофточку, прошептала.– Нельзя нам… так и до греха...– помолчав, проговорила: – Послушай меня, Антоша. Всё равно нам не быть вместе. А в Одессе, поди, девушек много – так ты выбери себе самую красивую. А там и женись. – Хотела Лиза, было, пошутить, что он мал для неё, да язык не повернулся, не был он таковым. А наоборот, поняла, что самостоятельный он и не по годам серьёзный. Ничего больше не сказала, перекрестила только: – Поезжай с Богом!
На том и распрощались.
***
В Одессе Антон, уже который год, работал половым в трактире. Тяжёлое ремесло, непростое. Обучался ему Антоша с десяти лет, когда дядя Савва, приехав навестить свою мать, Антошину бабушку, приметил шустрого хлопчика и уговорил забрать с собой. Вначале Антоша работал на кухне – подай-принеси. Смышленый мальчишка быстро научился при этом разбираться в названиях кушаний, и на следующий год его назначили подручным: он убирал со стола посуду, мыл полы, но главное, учился принимать заказы. И вот уже другой год, как половой Антоша работал самостоятельно. Бывало по шестнадцать часов на ногах: заказы записывал, подавал блюда, рассчитывал, старался везде успеть, потому что единственный заработок половых – это чаевые. Иногда под утро засыпал прямо в трактире на столе
.
Работа полового Антону не нравилась, тянуло его в село, на землю, на поля и виноградник, понимал – та́м его место! Но была у него мечта. Прочёл он как-то в газете об английском изобретателе Уильяме Говарде, который придумал для пахоты локомобиль, и теперь на полях Англии работало много таких машин. Слышал Антоша от переселенцев и о русском крестьянине Блинове, который изобрёл «вагон с бесконечными рельсами», что двигался, словно быки, три версты в час. Узнал он и о Джоне Старли, тот смастерил ровер «Скиталец», велосипед.
И стал Антон представлять, что не только в городах, но и в сёлах машины работают, чтобы тяжёлую крестьянскую жизнь легче сделать. Решил для начала соломорезку, потом дробилку для зерна купить – очень нужная вещь в хозяйстве, заработать на них денег, а после и до другого чего-нибудь дело дойдёт – вон, сколько техники появилось! Ещё не то придумают!
Пора. Антон умылся, расчесал кудри, эх, посмотрела бы на него сейчас Лиза! Какая на нём белая мадаполамовая рубаха, пусть и жесткая на ощупь, зато глянцевитая и дышит хорошо, и белые штаны такие же. Рубаха навыпуск подпоясана красным шнурком с кистями, а за него заткнут бумажник для расчетов. Ах, Лиза-Лизавета! И подумать о тебе некогда, вот уж и первый посетитель: – Чего изволите?
На Рождество бабушка передала гостинчик и записочку, что жива-здорова, ждёт его, внучка своего, а в конце приписала, вышла, мол, Лиза замуж за Филиппа, осенью свадьбу сыграли, как положено.
Этой вести и боялся больше всего Антоша – свет стал немил, всё из рук валилось. Но как-то переборол себя, приглушил боль потихоньку. А в село решил пока не возвращаться – всё-таки около ста вёрст пути, да обратно столько же – когда ж тогда деньги на мечту зарабатывать? Такое вот оправдание для себя придумал.
Три года пролетели, за это время дядя Савва трактир свой закрыл, зато рядом с недавно построенным оперным театром выкупил ресторан. Там Антон, одетый франтом, разносил блюда клиентам, и те называли его не иначе, как официант.
Но однажды в апреле Антон отправился-таки домой, невмоготу стало, соскучился.
***
Хорошо дома, Серко выбежал из будки, запрыгал, лапы на грудь положил, щёки лижет – помнит, чертяка! Бабушка у печки по́ралась2 – выскочила, руки в муке, обнимает, плачет от радости, удивляется, красивым стал, повзрослел. Так восемнадцать же стукнуло! Вышел Антоша в огород – благодать! Деревья в молодые листочки оделись, пригретая солнышком земля пахнет, дурманит, синичка поёт заливисто. Хорошо!
Антоша инструмент пересмотрел, грабли починил, лопату в воду опустил, чтоб черенок набух.
Сели вечерять. У бабушки пирожки – объеденье. Тут и с творогом, и с маком. Антоша про жизнь в городе рассказывает, бабушка о своём житье. Антоша всем интересуется, а о Лизе – ни слова! Не спрашивает. Бабушка терпела-терпела – не выдержала, заговорила первая:
– Лизавета-то овдовела, умер Филипп от инфлюэнции3, и полгода не пожили. Похоронила она мужа, а вскоре сыночка родила, окрестила Николаем, в честь своего отца. Славный такой мальчишечка, бегает уже.
Тут Антон и напрягся.
– Бабушка, а схожу-ка я на рыбалку? На вечерний клёв.
– Сходи, а как же. Чего ж не сходить? Самое время!
Антоши и след простыл.
– Какую же он рыбку без удочки-то поймает? –
