пятнадцать человек и он собирался сберечь их всех. Ком поднялся и заставил всех двигаться, устраивая стоянку на ночь. Сам же отправился на разведку – потому как оказались они далеко от дома в совершенно незнакомом лесу. Поднявшись по крутому склону, он обнаружил рядом с их провальем другой овраг, в котором из-под валуна пробивался крохотный родничок, заваленный ветками и опавшими листьями. Ком вернулся к своим и позвал всех за собой, приказал омыть раны, заклеить их уже пожухлыми листьями подорожника. Наиболее глубокие залепить смолой.
Ночь надвигалась стремительно. Ребята наломали лапника, развели костер, применив огниво, которое, к счастью, нашлось у кого-то из наиболее находчивых, сумевшим спрятать его от кикимор, ведь у них отобрали все, что они всегда носили с собой: ножи, огниво, обереги. Даже плащи из веретья и те сорвали с плеч и бросили на ставшем уже родным берегу реки. После, продрогшие до костей, голодные и измученные болью, они уселись вокруг огня, тесно прижавшись друг к другу.
На следующее утро, распределив неотложные работы, Ком вместе с Кленком и Найденом – равными ему по возрасту – отправился на охоту. Нужно было спешить: день уже был не долог, а без оружия много ли добудешь?
- Слышь, Ком, может нам всего-то и нужно, что в лесу год пожить? Не больно-то и трудно. Луки сделаем, силки опять же поставим, на болотах ягод насобираем – до весны как-нибудь уж продержимся, – проговорил идущий за Комом Кленок.
Ему было уже почти пятнадцать, на несколько месяцев больше чем Кому, но он безоговорочно отдал ему первенство, предпочитая больше слушать да выполнять поручения. Кленок был из семьи охотника Далибора, и потому оказался самым умелым из всех в этом деле.
- Зима скоро – в одних шкурах не выживем, – хмуро перебил его Найден, младший внук воина Борислава. – В селище идти надобно, тайно, ночью, добыть одежду и харчей каких-нето. Слышь, Ком, чего говорю-то? В селище идти надоть. – Окликнул он Кома через несколько минут молчания.
Ком опять не ответил, он думал. Крепко думал. На свое селище идти он не хотел – слишком рано. Придет время и он поведет своих людей на родовое огнище, докажет и Ставру, и другим …
Но сейчас рано – необходимо дождаться, когда его парни окрепнут, научатся не боятся. Он все продумал. Давно. Он еще себя покажет – все увидят, что за ним сила, с которой нужно считаться. Неутоленная обида на Липку, Суховея и других старших родичей жгла сердце Кома непреходящей болью.
И для того, чтобы выполнить задуманное, должен Ком доказать парням свою силу и твердость, чтобы ни у кого не возникло даже сомнения в его праве отдавать команды. Раньше было одно – тогда они жили дома, теперь же совсем другое дело – здесь он увидит, кто из них на что способен.
- На селище пойдем, – хмуро проговорил Ком, после молчания. – Пока на чужое и не сейчас.
Неделя прошла за непрерывной работой:
Самых младших Ком посадил за примитивный ткацкий станок: вбили в землю шесть колышков, примерно через пядь, через косовую сажень еще два с рогулинами по верху. К ним привязали по бечеве, ссученной из крапивы, к ней приладили еще по такой же бечеве, протянув ее к тем шести колышкам. Затем к этой же поперечине приладили еще шесть бечевок длинной в две косовые сажени, а другие их концы прикрепили для удобства к отдельной поперечной палке.
Вот на этом, сработанном наспех станке, и ткали ребята грубое полотно из подручных средств. Они двигали грубые толстые нити, то поднимая, то опуская палку, а вместе с ней и подвязанные бечевы, подсовывая то сверху, то снизу пушицу, длинные листья, стебли пожухлой травы, осоки и другого былья, которое они собрали и высушили у костра в глубокой берлоге, выкопанной за два дня.
Из липового лыка и тонких полосок ивовой коры соткали подстилки, из крапивы и иван-чая – одеяла и плотные плащи, выщипав посредине сено и раздвинув пряди. Подпоясавшись, получили вполне пригодную одежду.
На большого зверя пока не охотились – для этого нужны были все, поэтому добывали пока только мелкую дичь, а из невыделанных шкурок ладили нехитрую обувь, просто обернув шкурку вокруг ноги мехом внутрь и обвязав ее бечевой.
Справившись с неотложными делами, решили добыть зверя покрупней – в травяных-то плащах зиму не переживешь.
Ком и Рагоз ходили на поиски и вскоре выследили большое стадо оленей. Старая важенка водила его по обширной территории, и парни пару дней отслеживали их путь. Собравшись гуртом, выкопали на постоянной оленьей тропе ловушки, тесно расположив их между стволами близстоящих деревьев, воткнули в дно острые колья, перемотав бечевой как сетью. Работали споро – необходимо было закончить работу до вечера, а дни уже были коротки. Ждать остались, затаившись на ветвях деревьев, чтобы их запах шел по верху и не спугнул животных раньше времени.
День клонился к завершению, олени, предпочитая светлое время суток пастись на открытых участках, к вечеру возвращались в лес. Как только стадо вошло под кроны чащи, несколько парней бесшумно скользнув по стволам деревьев, обогнули его с тыла и стали осторожно передвигаться следом.
Вот, ничего не подозревавшая важенка, мелькнув среди стволов могучих дубов и кленов, вывела стадо на опасный участок. Ком дал отмашку и шедшие следом за стадом охотники шумнули. Осторожные олени враз сорвались на бег и разбежались по лесу. Но это и было их ошибкой – неглубокие, но широкие прикрытые лапником ямы поймали утративших от испуга бдительность животных на свои колья. Угодивших в ловушки запутавшихся в силках и переломавших длинные стройные ноги оленей просто добили дубинами.
Неделя ушла на переработку мяса и грубую выделку шкур. Из пригодных костей, выточили острые ножи. Ком был доволен: его ватага, закаленная и сплоченная в долгом и тяжелом переходе рода, не подвела. Никто не ныл и не жаловался на тяготы, все молча, сцепив зубы, терпели боль от ран, полученных при побоях, холод и голод. Теперь вот с радостным усердием обустраивали стоянку – успешная охота вселила в сердца его ватажников веру в благополучное завершение испытаний.
Но Ком хмурился – он знал, что этим ничего не кончится. Должно быть еще что-то, то, о чем упорно молчали его братья, когда он пытался выведать у них про жизнь в лесу. Если бы все сводилось только к охоте и способам выживания в суровых условиях, никто бы так не беспокоился. Ведь, по-сути, они и раньше не мед ковшами едали. Случались и голодные зимы, и неурожаи, и болезни, выкашивавшие почти весь род под корень, и набеги чужинцев, но никогда так не плакали матери, и никогда так не суровели лица отцов, как при провожании молодых огнищенцев в леса.
Это началось на пятой неделе их испытательного срока. Первым пропал Рогоз. Как и куда он исчез, никто даже не понял. Просто лег парень спать у костра вместе со всеми, а на утро обнаружилось, что и нет его, только и осталась что пустая лежанка из лапника, прикрытая редкой дерюжиной.
Поначалу думали, что он отошел куда-то по естественным надобностям, но прошел час и два – Рогоз не вернулся. Пошли искать – ничего. Ни следов, ни зацепочки. Два дня ходили кругами, звали, крича до хрипоты – все напрасно. А еще через день пропал Вятко, за ним еще двое, потом еще. Ватажники пропадали по одному, и как Ком не старался: установил караул, сторожил сам, почти не отдыхая, ничего выяснить не удалось.
Страх закрался в души парней: не иначе духи леса крадут унитов. Али слуги Чернобога и злой Мары потешаются. Аще злой балий льстивый, блазнит, уводит другов обманом, да прельщением. С такими-то вражинами костяным ножичком не совладаш, тут ворожба нужна, особая да сильная, может даже бабья.
… Ком проснулся от дикой головной боли. Стучало в висках, разламывало череп, казалось, стоит пошевелить головой и она разлетится на тысячи кусочков. Горло драло неприятной сухостью и горьким привкусом какого-то снадобья.
Он приподнялся на локтях и огляделся, собираясь попросить кого-нито из ребят подать воды, но никого не увидел. Вокруг, насколько хватало взгляда, простиралось болото с мочажинами, кочками да грядами поросшими клюквой и багульником. Тонкие хворые деревья стояли редко, вкривь и вкось, не закрывая обзора. А он сам лежал на невысоком маленьком островке посреди этого неоглядного болота.
Перед глазами Кома все поплыло, растворяясь в неясном тумане. Он уронил голову и вдруг всем телом ощутил холод ледяной воды, пропитавшей его немудреную одежку – островок почему-то начал медленно тонуть в болотной жиже.
Кома начало трясти от холода, озноб пробирал до костей, а голова кружилась и горела как в горячке, но он заставил себя подняться на ноги. Его шатало и подташнивало, но он пересилил слабость и шагнул вперед: необходимо выбраться из болота, найти дорогу, чтобы до темноты вернуться к своим.
Он шагал, с трудом вытаскивая ноги из вязкой трясины, а топи не было видно ни конца, ни края. Раз – шаг и правая нога по колено увязла во мхе, два – вытащил левую с противным чавканьем. Три – погрузилась левая, четыре – вытащил правую. Журавлиный шаг. Главное не упасть, не погрузиться в вязкую живую и мягкую почву, которая словно дышит под тобой, потому как опереться не на что и без посторонней помощи подняться будет очень трудно.
Ком шел уже несколько часов, упорно переставляя уставшие ноги. Голова болела не переставая, глаза слипались, тело отказывалось слушаться, но он упорно двигался вперед, обозначая себе ориентиры. Сначала нужно дойти до вон той кривой сосенки, верхушку которой болотник завязал тугим узлом. Потом до вон той хилой березки со стволом изогнутым так, словно на ней черти качались. Потом до обиженной сиротки-елочки с ободранными и редкими ветками.
Но внезапно Ком понял, что и та кривая сосенка и та хилая березка и даже елка нисколько не приближались. Он шел несколько часов, смертельно устал, был голоден и вымотан до предела, но при этом умудрился остаться на прежнем месте!
Ком остановился, с ужасом оглядываясь по сторонам: да что же это такое? Как так получилось? Нешто леший с водяным потешаются?
Кому стало страшно. Он с глухим стоном устало опустился прямо в ледяную жижу. Сжал гудевшую голову мокрыми грязными ладонями, крепко зажмурил глаза, начал шептать обережные заговоры, все, которые смог вспомнить.
Неожиданно услышал скрип, так могли поскрипывать только дужки полных воды ведер, висевших на коромысле, когда кто-нибудь из женщин шел от родника.
Ком поднял удивленный взгляд и увидел Липку, которая красиво изогнув спину, уходила от болота в темную глубину леса, оказавшегося почему-то совсем рядом – всего пара шагов и он на берегу. Две длинные косы змеились по ее стану, выглядывая из-под кики. Отойдя еще на несколько шагов, Липка вдруг остановилась, обернулась и, рассмеявшись, проговорила:
- Под носом-то утри. Чего возгри-то распустил? Иди ужо, согрею-приголублю, раз тако дело.
- Липка, ты как тут …
Начал было говорить Ком, и вдруг остановился: до него только сейчас дошел смысл сказанного Липкой. Замужняя предложила себя – то было делом невиданным. Это до свадьбы девушки могли сходиться с парнями и то только по великим праздникам. А замужние не могли и думать о таком непотребище. Верность женами хранилась так
