Остров шестой. Один день с Софией

Городу.
Припарковался, помог Софии выбраться из плена сидения.
- Держите, - сказала она, протягивая мне трость, а сама склонилась над пакетом.
Первым делом на свет появилась черная шляпка-клош с лентой завязанной плотным узлом, как полагалось делать замужним женщинам. София надела ее, посмотрела на свое отражение в стекле двери, поправила. За шляпкой появился шелковый зонт от солнца с бамбуковым каркасом и тонкой ручкой. Он сразу же перешел в мои руки. Потом я увидел темные очки «летучая мышь». В завершении моя попутчица достала красиво расшитый бисером черный ридикюль.
- Все. Что мы ждем? – надев очки, повесив на левую руку сумочку и зонт, она забрала у меня трость и двинулась к входу в кафе.
Я поспешил, чтобы успеть распахнуть перед ней дверь.
Она выбрала столик у окна, не садясь, распорядилась:
- Закажите мне земляничное мороженое с тройным сиропом и двойной эспрессо. Я сейчас вернусь, -  и ушла в сторону таулетных комнат.
Официант уже успел исполнить заказ, когда она вернулась.
Ресницы были подкрашены, на губах появилась помада, а на щеках легкие румяна.
Она сделал глоток кофе, прикрыла глаза:
- Как все же прекрасна жизнь. Почему у нас там, в Благотворительном Отеле, варят только слабый или без кофеина? Какие же они негодяи.
Пока она поглощала мороженное, не было произнесено ни звука.
Промокнув губы салфеткой, София вспомнила про меня:
- Вы не взяли мороженое?
- Не люблю сладкое.
- Вам не скучно так жить?
- Как?
- Ограничивая себя. Нельзя не любить сладкое, тем более мороженое. Все эти современные диеты – это неуважение к жизни. Как можно жить без удовольствий! Это же неприлично! Дайте сигарету, я свои забыла в комнате.
Я что-то подобное ожидал, поэтому запасся на этот раз двумя пачками.
Она затянулась:
- Опять эти слабые. Идите, купите мне нормальных сигарет. Вы же вызвались меня сопровождать, так делайте все как следует. У вас же все так хорошо получается, но сигареты – это ужас.
Она махнула рукой и назвала официанту одну из местных марок.
Он принес пачку и счет.
- У нас много дел, - поднялась София, - покурю в машине. Нет времени сидеть тут столько времени.
Когда мы отъехали, я спросил:
- Теперь куда?
- На причал, к паромам. Вы же говорили, что не бывали на Белле. Вот и побываете. И поторопитесь, паромы не каждые пять минут ходят.

Белла был недалеко от Центрального. Сверившись с расписанием, я выяснил, что путь займет меньше часа. Попав в крайний ряд вдоль борта, мы даже не выходили из машины.
На пароме София была задумчива, сосредоточена, молчалива. Открыв окно, она подставило лицо лучам солнца. За темными очками было не видно, спит она или нет.
Когда уже стал хорошо виден крутой берег, укрытый густыми кронами дубов, она встрепенулась:
- Вам лучше выйти. Белла красивее всего выглядит с воды, когда паром подходит. Идите, идите, вы же говорили, что вам тут все интересно.
Я вышел на палубу, подошел к поручням и смотрел на надвигавшийся на меня берег острова Белла, вспоминая его второе название, которое никак не сочеталось с открывшимся мне прекрасным видом райского уголка.

При выезде с причала стоял огромный указатель с надписью «La clinica de Adan», он указывал вглубь острова, но София махнула рукой вдоль берега:
- Нам туда. Езжайте не спеша, я хочу посмотреть на все вокруг. Это мой остров. Я хочу увидеть, каким он стал. Не торопитесь. Что вы всегда так гоните?
Мы взобрались на высокий холм, с которого, хотя он и был не на берегу, открывался великолепный вид на дюны и океан.
- Налево, - сказала София, - по этой вот узкой дороге. Вот и приехали.
Перед нами были ворота кладбища.
- Помогите мне.
Я помог ей выйти. Повесив на руку зонтик и ридикюль, она пошла в сторону ворот, бросив, не оборачиваясь:
- Там, напротив, есть лавка. Купите одну розу, желтую.
Выполнив распоряжение, я догнал ее уже на песчаной дорожке, по обе стороны которой тянулись ряды одинаковых могильных плит с выбитыми на них именами и датами.
Шли долго, вглубь кладбища.
Остановились у одной из плит.
- Ciao, Эрик, - тихо сказала София.
Я стоял за ее спиной, она, не поворачиваясь, протянула ко мне руку. Я вложил в нее розу. София поцеловала лепестки и положила цветок на плиту.
- Это мой первый муж. Его звали Эрик. Он работал в «La clinica de Adan». Он был хирург. Он был знаменитый хирург. Его очень все уважали. И я. Он был старше меня на двадцать три года. Вам же интересно? -  не дожидаясь, даже не предполагая ответа, продолжила. – Я тогда была так одинока. Я была в растерянности. Я не знала, как и зачем мне жить. Я надеялась, он станет моей второй любовью. Я так и думала, мне так и казалось. Он был для меня, как и для всех в клинике, почти Бог. Он так робко за мной ухаживал, он был так мягок. Никакого напора, все так душено. За мной тогда ухаживали два студента из Медицинского. Вот это был напор и неуклюжесть. А Эрик…. Эрик был…. Даже не знаю, как вам объяснить. Он покорил меня. Он так смущался, когда мы встречали кого-нибудь из знакомых. Ему казалось, что это неестественно – он старый, я девчонка. Но он не мог ничего с собой поделать. Для него это было очень сильное чувство. Я устала, проводите меня к скамейке. Я не могу долго стоять.
Мы вернулись немного назад, там под дубом были две скамьи, обращенные в разные стороны – одна к воротам, вторая вглубь кладбища.
- Дайте мне мою сигарету.
- Они у вас.
- Да? – она порылась в ридикюле и вытащила пачку.
Какое-то время мы молча курили.
- Я согласилась выйти за Эрика замуж. Мне, действительно, тогда казалось, что ко мне пришла вторая любовь. Но потом уже я поняла, что это было другое. Я была с младенчества лишена дома и родных. Я даже не могу вспомнить своих родителей, их увели очень рано. Мне теперь кажется, что Эрик смог дать мне то, чего я была лишена в детстве. Я ему всю жизнь за это благодарна. Он даже порой называл меня: «Моя деточка». Он был в большей степени родителем для меня. У него были взрослые дети – два сына, один из них старше меня. Его жена умерла давно. Но дети все равно не приняли меня. У нас совсем не сложились отношения. Вот когда у нас…, когда у Эрика пошли внуки, тут другое дело. Когда они оставались у нас, как я любила с ними играть. У него было два внука, по одному от каждого сына. Родились в один год. Как мне было хорошо с ними. Они такие славные. Нам Бог детей не послал. У Эрика были свои, а у меня никого. Мы прожили двенадцать лет, а потом Эрик умер. Он заразился какой-то инфекцией на работе и умер. Сыновья его с нами не жили. Сначала еще жил младший, но, когда появилась в доме я, он вскоре снял себе жилье и съехал. После смерти Эрика я имела право на часть дома, но я от него отказалась. Я понимала, это дом его сыновей. Там прошло их детство. Это их гнездо. У меня такого никогда не было. Наверное, поэтому я понимала, что это такое и как плохо без него. Я все оставила им, все оставила. Я уехала на Центральный. Тогда я уже была взрослой, мне не было так страшно.
Конечно, у меня вертелся на языке очевидный вопрос, но я смолчал. Я уже немного изучил эту необычную женщину и понимал, что либо она промолчит, игнорируя мой вопрос, либо отчитает меня, как мальчишку, что я опять куда-то тороплюсь.
Похоже, она прочла мои мысли.
- Вадим, а вы молодец. Вы умеете слушать. Вы умеете не задавать лишние вопросы. Вы даже не задаете вопрос, который напрашивается. Вы умны и понимаете, что вопросы бесполезны. Если человек хочет с вами чем-то поделиться, то он это сам сделает, а, если нет, то и вопрос не поможет. С вами удобно и комфортно.
Она повернулась ко мне, приподняла свои очки, прищурилась, внимательно заглянув мне в глаза:
- Или вы прирожденный хитрец. Вы все пытаетесь рассчитать. Вы уверены, что недомолвки или намеки существуют для того, чтобы собеседник начал расспрашивать, интересоваться. А рассказчику, мол, того и надо. Ему, то есть мне, нужен ваш интерес, интерес слушателя, ваш ажиотаж, ваше желание влезть в мою жизнь. И если вы смолчите, не зададите очевидный вопрос, то я войду в раж и начну сразу же выдавать еще и еще информацию о своей жизни, гораздо больше, чем планировала. И в результате вы узнаете больше, нежели ответ на конкретный вопрос. Вы хитрец или вы, действительно, умелый слушатель.
- Вы меня смущаете, София. Конечно, я хотел бы задать очевидный вопрос, но я понимаю, что ответ на него я сегодня и так получу, но позже. Я уже немного к вам привык, и могу предполагать, что от вас ждать. Мне будет приятнее, если вы не будете считать меня хитрецом. Договорились?
- Вы ставите мне условия?! Молодой человек! – но вдруг она замолчала.
Пауза была долгой, но и она закончилась:
- У вас, наверное, всегда есть с кем поговорить?
- Ну, не всегда.
- Я не про конкретный отрезок времени, я про принципиальное положение дел.
- Тогда, София, я точно вам отвечу, у меня всегда есть с кем поговорить. Поговорить в том смысле, который вы вкладываете в эти слова. Давайте больше не возвращаться к этому вопросу. Давайте будем дальше реализовывать ваш план.
- Вадим, вы умеете себя вести…. Я не ошиблась, я правильно именно вас окликнула у озера. Проводите меня к машине, у нас еще много дел сегодня.
Пока мы шли, она сказала:
- Не знаю, сможете ли вы понять, но Эрик сумел меня ввести во взрослую жизнь, смог научить понимать очень многое. Если бы не он, то не знаю, как бы я справилась со своей жизнью. Я до сих пор, когда вспоминаю его, чувствую себя несмышленым ребенком. Он умудрился, делая меня взрослой, продлить мое детство. Вернее дать мне детство, которого я была лишена войной. Помогите мне сесть в машину! Вы хоть что-то поняли? Вы же мужчина. У вас в жизни, в детстве, все было хорошо?
- Да.
- Да уж, поезжайте к причалам. Надеюсь, хоть частично вы меня поняли. Хотя…
Она молчала до погрузки на паром. Потом скомандовала:
- Принесите мне двойной эспрессо и рюмку рома!
Я отправился выполнять указание.
Когда я вернулся, она так и сидела у открытого окна автомобиля. Но теперь, когда утреннее ласковое солнце сменилось обжигающими лучами, из окна торчал открытый зонтик.
- Вадим, вы взяли себе ром?
- Нет. Я же за рулем.
- Как с вами скучно. Идите, возьмите, я буду ждать.
Я сходил в бар. За это время чашка опустела, но рюмка, поставленная на подлокотник между передними сидениями, была по прежнему полна.
София протянула ее ко мне. Мы чокнулись.
- Не забывайте, что каждый миг нельзя повторить, а каждая минута, когда не получаешь удовольствие – это напрасно потерянное время, - она медленно выпила и, протянув мне пустую рюмку, опять надела темный очки и, отгородившись, ушла в свои мысли.
Потом встрепенулась, порылась в ридикюле и вытащила магнитофонную кассету:
- Вадим, поставьте мою любимую песню.
Я с сомнением посмотрел на музыкальный центр, встроенный в переднюю панель нашего автомобиля. Есть проигрыватель CD-дисков. Есть USB-вход, но нет кассетного магнитофона:
- София, нет проигрывателя кассет.
- Как же так, что за допотопная машина!
- Ну, так уже получилось, - усмехнулся я. – А какая песня ваша любимая?
- Вы меня удивляете! Конечно -  «Besame mucho». Я начала слушать музыку уже после смерти Эрика. До него было не до того, а он не был любителем, не научил. Я потом уже для себя открыла это удовольствие.


На Центральном она опять начала командовать: налево, следующий поворот направо, теперь долго прямо и так далее.
- София, может, скажите адрес? Центральный я