Марсианский стройбат

никак не могли завалить.
– Говорят, какая-то «умная пыль», – сказал Петров. – Вроде вечной материи.
– Кто говорит? – спросил капитан, поднимаясь с трудом и с опаской выглядывая наружу.
Клубы дыма всё ещё не рассеялись. Танк напротив догорал синим пламенем. Под ним плавилась мостовая.
– Этот как его… Сергей Бабура.
– А он здесь? – удивился капитан. – Мы считали, что Бабура погиб.
Он вспомнил, как полковник передал на поверхность сообщение о гибели сержанта.
– Или погиб… – печально кивнул Петров. – Или сгорел… Одно из двух.
– Как так? – ещё больше удивился капитан. – Говорите яснее.
– Крикуны напали, – начал рассказывать Петров. – Началась форменная свалка. Я оглянулся, а он лежит в глубине пещере и горит. В общем, если не сгорел, то в плену. А если не в плену, то… – Петров тяжело вздохнул.
– А это что за оружие? – спросил капитан, кивая на боевой посох.
– Марсианское, – похвастался Петров. – Пантигера выдал всем.
– Кто?..
– Я говорю, Пантигера, марсианин такой.
– Ага… – произнёс капитан, словно что-то понял.
Однако ещё больше он удивился белому мурану, то бишь Туресу, который с криком:
– Толян, где наши?! – залетел на первый этаж дома.
Капитана Чернакова вначале уставился на копыта и коленные суставы Туреса, а потом перевел взгляд на его лицо. Без жёлтой минеральной краски, без кровинки в лице он выглядел, как приведение.
– Ты кто?..
– Я?.. Турес…
– Местный житель, марсианин… – пояснил Петров. – Вы ещё врача Давыдова не видели.
– А что у Давыдова?
– А у него точно такие же ходули.
Капитан Чернаков окончательно запутался. Голова аж вспухла от мыслей. Больше всего его смутило даже не то, что марсианин говорил по-русски, а то, что у Туреса на копытах имелась пластиковая обувка. Через мгновение до него дошло, что речь идёт о каких-то землянах с ногами наоборот. Затем явился капитан Мирон Парийский. С минуту они разглядывали друг друга.
– Капитан Парийский… – осторожно представился Мирон.
– Капитан Чернаков, – мрачно отозвался Пётр Григорьевич и подумал, что Парийский уж очень похож на американского военного в отставке. – Вы с какой станции?
Неужели прилетела новая ракета? – ошеломленно подумал он. Тогда всё становится на свои места, или я спятил.
– Я не со станции… – начал объяснять капитан Парийский.
– Товарищ капитан… товарищ капитан… – Толян Петров на правах вольнонаемного отвёл Чернакова в сторону и что-то долго ему втолковывал, иначе Чернакову грозила быстрая невменяемость на фоне отупения. Уж слишком долго он соображал.
– Он не в том смысле капитан... Он капитан первого советского звездолета…
Пётр Григорьевич кинул на капитана Парийского удивленный взгляд.
– Этого не может быть! – оборвал он Петрова.
Хорошо хоть Пантигера исчез, подумал Петров, а то у капитана начались бы горячка. И не стал о нём ничего рассказывать.
Пантигера действительно исчез, стоило им подняться на поверхность. В суете и перебежках по городу Петров даже не заметил, когда это произошло. Помнил, что кто-то крикнул: «Камбун сбежал!»
– Мне-то что… – наконец согласился капитан, – главное, что скажет товарищ полковник. А он не шпион? – ещё раз спросил он у Петрова.
– Ну конечно, нет. И главное, чей? Здесь не за кем шпионить.
– Положим, ты этого можешь и не знать, – веско сказал капитан и ещё раз с подозрением посмотрел на капитана Парийского.
– А знаете, сколько он этих завалил? – Петров кивнул на крикуна и собрался было деликатнее рассказать о ядерной атаке, о заводе и термоядерной электростанции глубоко под землей, но решил, что это будет уже слишком для воспаленного воображения капитана Чернакова. Ещё с ума сойдёт, подумал Толян Петров, забыв, что совсем недавно он точно так же реагировал на марсианскую цивилизацию под землей.
– Всякое бывает… – вдруг примирительно сказал Чернаков.
– Голову на отсечение даю! – заверил его Петров.
– Ну ладно… ладно… Так их трое, говоришь, было?
Пришлось Петрову начать всё сначала, но его прервал появившийся Гоша Мамиконов, который, видать, внушал больше доверия капитану. Чернаков долго разговаривал с ними, потом подошёл к капитану Парийскому, пожал ему руку и сказал:
– Очень… очень рад, очень рад нашему знакомству! Очень… Мы сейчас переместимся к полковнику Бастрыкину, я вас представлю.
На этот раз его грозные усы внушали окружающим оптимизм и победу над врагом.

***
Внезапно цукуба снова накренилась и одновременно задрала нос.
Вовка Жуков с перепугу улетел в закрома – мелькнули только ноги в тяжёлых марсианских сапогах. Есенинский чуб прилип к мокрому лбу. По лицу катился пот. Губы дрожали. Он почему-то решил, что на этот раз удача отвернётся от них. Было у него такое нехорошее предчувствие. К тому же Вовка Жуков, как и Жора Генацаревский, страшно боялся высоты. Он никому не говорил об этом, но каждый раз, выглядывая в иллюминатор, чувствовал, как горлу подкатывает комок страха.
– Личинки кончились! – закричал он в испуге, обнаружив, что закрома пусты.
Дело явно было дрянь. Сергей это сразу понял по реакции Жоры Генацаревского, который вдруг засуетился, что вообще ему было несвойственно, и даже дёрнул за какие-то рычаги, что, впрочем, не изменило ситуации. Цукуба вела себя точно так же, как и в первый раз, когда кончились личинки шершней, то есть всеми силами старалась удержаться в воздухе, но её неуклонно тянуло к земле.
У Сергея возникло ощущение, что долго-долго падает в подвал. Должно быть, он даже закричал. Потом цукуба немного выровнялась.
– Без личинок она долго не протянет! – отозвался Генацаревский. – Где бы нам потише шлёпнуться?! – он прильнул к иллюминатору.
Сергей подполз к Жоре, встал на корточки и тоже выглянул наружу.
Излучина реки Шкабарь была незнакомой. Куда ни кинь взгляд, везде простилался унылый марсианский лес, только «деревья» вне города были выше и гуще. Мелькали одинокие домишки – явно брошенные ещё сто лет назад, если не раньше. Ни огонька, ни признаков цивилизации – даже той, убогой, которая была в городе. Всё это так походило на Землю, хотя и через призму чёрно-белой абстракции, что Сергей на мгновение забылся, что он на Марсе.
Левый берег был высоким и обрывистым. Правый – пологим и низким до самого тёмного горизонта.
– Садимся там! – Жора потыкал пальцем в сторону одинокого пирса на краю бухты и домика с проломленной крышей невдалеке.
Несмотря на все старания Вовки Жукова, который изо всех сил дергал за нижние усы, цукуба, едва преодолела расстояние до берега и, окончательно обессилев, плюхнулась на песчаную косу, подняв море брызг. Самыми неприятными были несколько последних секунд. Вовка Жуков орал что-то нечленораздельное. Генацаревского окончательно вывернуло. Слишком большой желудок успел подумать он. Вдобавок его несколько раз подбросило, словно наездника в родео.
Сергею зажало ноги какой-то складкой, и он успел сделать два дела очень важных дела: подумать, что у него сейчас сломаются ноги, и опустить стекло шлема.
Что происходило с бригадиром разведки крикунов, никого не волновало. О нём даже не вспомнили, хотя он дёргался, как червяк, и пытался освободиться любым способом.
Цукуба упала рядом с пирсом, не долетев до него метров пяти. В результате, она неожиданно громко крякнула. Несколько секунд в кабине стояла напряженная тишина.
– Все целы?.. – спросил Жора, оглядываясь и вытирая рукавом рот.
На ткани скафандра остался след рвоты и крови. Вдобавок ко всему, Жора прикуси себе язык.
Сергей, кряхтя и морщась от боли, ощупывал ноги. К его удивлению, он их не сломал, потому что самый сильный удар пришёлся не снизу, а сбоку, и его отбросило на спину. В результате, он всего лишь потянул мышцы в голенях.
Вовка Жуков отделался ударом по голове, но так как шлем изнутри был выстлан мягким материалом, то дело ограничилось тем, что он сидел и ощупывал себя под шлемом, ожидая обнаружить кровь.
Бригадир разведки только крутил головой, которая у него оказалась тверже, чем кокосовый орех. Жору Генацаревского удивило то, обстоятельство, что крикун не погиб и что он очень быстро пришёл в себя после мордобоя. Обычный человек не выдержал бы флотского бокса, подумал он мимоходом и скомандовал:
– Выходи!
Когда Вовка Жуков вытащил крикуна наружу, тот позеленел, как перед смертью, что-то замычал и полез назад в цукубу.
– Стой, гад! – закричал Жуков и даже замахнулся на него.
Но крикун, который, казалось, уже давным-давно сломался, проявил упрямство и никак не хотел сходить на берег. Жора Генацаревский грозно произнёс:
– А ну!.. – и схватил крикуна за шиворот.
Крикун проявил изворотливость и больно укусил Жору за палец сквозь перчатку скафандра.
– Ай! – подпрыгнул Жора и потряс рукой.
Сергей не стал дожидаться, чем всё кончится, схватил посох и, прихрамывая, побежал на разведку.
Дом оказался настолько ветхим, что, казалось, готов был рассыпаться от прикосновения пальцем. Внутри было темно и стоял тяжёлый звериный запах. Сергею показалось, что так пахло в штреке, где бескрылые птицы охотились за длинноногими крысами.
Для дневки больше подходила каменная банька во дворе, похожая на песчаный холмик. Внутри было сухо и тепло. Имелась даже печка и дверь с крохотным дребезжащим оконцем. Сергей чувствовал, что устал, все очень устали. Надо было выспаться и отдохнуть, а потом отправляться на помощь к своим.
Он вернулся к цукубе, а потом, пока Жора Генацаревский и Вовка Жуков осваивались в баньке, решил добыть что-нибудь съестное. После короткого пребывания на цукубе он двигался, как моряк на суше. Колени сами по себе дергались вверх. Ему казалось, что он всё ещё летает, а земля под ногами, как палуба на корабле.
В предвкушение сытной еды и долгого сна, он на исходе последних сил отправился в «угольный» лес. «Не забудь к обеду вернуться!» – крикнул ему Жуков. Сергей только махнул рукой. Он и раньше обходился глотком воды. А лес ему нравился. Он будил древние инстинкты, дремавшие из поколения в поколение всех его предков, вынужденных жить в городах. Чувствовалось, что лес обитаем. Множество тропинок были испещрены отпечатками птичьих и крысиных лапок. А ещё кто-то большой ради забавы отламывал верхушки «деревьев» и бросал вдоль тропинок, словно метя территорию.
Сергей присел на косогоре и прислушался. Ветер налетал порывами, совсем как на Земле, и свистел в ветках угольных «деревьев». Впереди лежал голый песчаный склон, поросший по краям белыми лопухами и чёрными грибами на кривых ножках. За ними торчали чахлые «деревья», а за «деревьями» начиналась пустошь с клочковатыми зарослями узловатых колючек, а уж за пустошью темнел настоящий лес. Самые высокие «деревья» в нём были, почти как корабельные сосны.
Через пустошь Сергей не пошёл. Мало ли что, рассуждал он? Кто-то ж её изрыл. Может, там ловушки, рассуждал он по старой сталкеровской привычке. Он двинул краем леса, невольно держа путь на те высокие «деревья». Белые лопухи создавали иллюзию защиты.
Скафандр его потихоньку очищался от копоти, и на коленях, животе и боках стали появляться светло-бежевые проплешины. Наверное, я весь такой пегий, думал он, радуясь непонятно чему. Оказывается, совсем неплохо, когда за тобой не охотятся, в тебя не стреляют и можно побродить в лесу