Доля казачья 12. Выселки

Святому Духу! - и перекрестились казаки с благодарностью. Не даёт он нам пропасть, казакам, детям его!
  Стала и у нас жизнь налаживаться: построили мы большой дом, и стали жить одной семьёй. Постепенно купили себе и коровку, и лошадку, всё,  что для жизни надо. Но всё равно, мы не могли считать себя свободными, так и висел над нами дамоклов меч закона. А жизнь всё равно была невыносимо тяжёлой, на лесоповале болезни и множественные несчастные случаи губили людей. Страшно было смотреть на лесорубов,  которые выжили после укуса заражённого энцефалитом клеща. Выжил  человек и сам себе не рад: не слушаются его руки и ноги, и даже голова. Все они болтаются в разные стороны, и, похоже, никак не подчиняются своему хозяину. Это нарушена у человека центральная нервная система. И язык его, изо рта выпадает, и слюни текут по нему. Плачет несчастный человек, ведь мозг у него работает чётко и ясно:
  Зимой мы работали по пояс в снегу и все нещадно выматывались. И люди, и лошади не жалели себя. И  кто больше страдал из нас, в таких условиях, было неясно.  А вот с дерева сорвался «рябчик», огромный сук, что висел на кроне целого дерева.  Их много таких «рябчиков» зависает на соседних деревьях. После трагичного и грандиозного падения спиленного исполина.  Его уже нет рядом, он, как и человек, выпал из бытия. Только молчаливые стражи его и остались: на чужую беду!
  Раскачает ветер деревья, и рябчики к земле устремились, тяжко им висеть там в одиночестве. А тут и жертва подвернулась, и раскалывает ей рябчик голову, до самых плеч, как ножом режет. Не долго мучается такой осуждённый, умирает, почти мгновенно. Что у него осталось в памяти, из своей,  этой нечеловеческой жизни: никто уже не узнает. Отмучился бедный! – только и скажут его товарищи по работе. А нам ещё, сколько терпеть осталось: и никто того не знает.
  Перекрестятся мужики, и снова за работу. Не дай Бог норму выработки не выполнишь, тогда уже точно: тяжело тебе придётся: и жить и работать, а семье и того хуже. И, в итоге, редеют ряды осуждённых, хотя до последнего звонка им ещё долго тянуть. Дожить сумеют только счастливчики! Но, кто они? И долго ещё потом им будет сниться падающие на них деревья. И предсмертный вопль раздавленного товарища или родственника, которому уже ничем не помочь, умирает он.  Зато другой умирает быстро: бьет его спиленное дерево в грудь, как катапультой со всего маху. Скололось оно на сломе, и не стало падать, куда надо лесорубам. А захотело оно прихватить с собой человека, в свой последний путь. И оно ведь живое. И ему чувство законного мщения совсем не чуждо. Вот и ушли из этой жизни два разных организма, тесно им стало в этом мире, и никак не ужились они вместе.  И что самое странное, они никогда не питали враждебности: друг к другу.  Так бы и жили они счастливо: но судьба это, что свела их здесь, и подтолкнула обоих на последний шаг отчаяния. И деревья страдают: но,  за что?  кто их осудил? И  безмолвствуют они, погубленные, и расфасованные по частям.  Может быть  и мы, люди, сможем когда-то услышать, на их понятном, уже нам языке, наше осуждение. И возможно, что презрение к нам. Но нам, осужденным на это деревоубийство, наверно не дожить до этого чуда. А пока только ясно одно: - И они, как и мы умерли: по чьей-то враждебной воле.
  И пока я так  рассуждал о своей никчемной жизни, и вообще о смысле нашей жизни, на заснеженную полянку вышел гималайский белогрудый медведь. Он меньше по размерам бурого медведя, но и он бывает очень опасным для человека. И часто при всём своём кажущемся миролюбии, этот зверь, не предсказуем.
  Первыми медведя, как всегда, почуяли лошади. Но на этот раз он и их обманул, зашёл к нам на деляну с подветренной стороны, совсем, как на охоте.  Только кого он выберет объектом своей охоты, это ещё был большой -  пребольшой вопрос. Лошади не стали ждать его окончательного выбора, и срывались со своих лёгких привязей. И куда их теперь понесла нелёгкая, они,  и сами того не знали. Медведь, не очень удивился этому, потому что мы с Романом остались на месте. И всё же он не решался сразу напасть на  людей. Хотя и у него были свои причины, не только не доверять нам, но и ненавидеть людей. Во – первых - он не ложился, как и положено всем нормальным медведям, в зимнею спячку в свою добротную берлогу. Кто-то помешал, ему это сделать вовремя,  другой зверь или человек.  Возможно, что и берлоги-то,  у этого грозного и голодного странника-шатуна,  вообще не было. И,  как говорится, никакого вида на постоянное место жительство, как и у нас, у него нет.  Странно всё это звучит, но здесь мы с медведем стоим, как бы, на одной ноге:  он и мы - пришлые люди. И мы тоже, почти что звери: голодные,  и озлобленные.
Возможно, что зверь был раньше болен. Или ранен был, в стычках, с другими медведями. В их постоянной борьбе за свой охотничий участок. Или же был ранен человеком. И тут почти всё,  как и у нас, людей, стычки конфликты, кровь и страдания. И всё же, медведь решил атаковать людей, и у него сейчас не было другого выбора, уже месяц у него не было ни крошки в желудке.  Роман схватил длинный шест, которым мы подпирали подпиленные деревья, и затем валили их в нужную сторону. Но медведь одним ударом лапы сломал его как щепку.  От неожиданности Роман потерял равновесие, и завалился набок, и в снег. Я понял, что сейчас он, как никогда, в опасности. Потому что, если хищник видит убегающего человека, или зверя то считает  все это лёгкой добычей, и уже никогда не упустит её.  Успел я снять с сучка на дереве свой ватник, потому что мы всегда работали без них, даже  в сорокоградусные морозы. Благо, что всё под рукой находился. И выдвинулся на передний план, заслонив собой лежащего сына. Не понравилось это всё медведю, и он стал подниматься во весь рост, чтобы с яростью обрушиться на меня.  Пена висела на его пасти, и злобно сверкали глубоко посаженые глаза. Его ярости не было предела. Неужели, и эту добычу у него отнимают. Швырнул я телогрейку свою, чуть ли не прямо ему в клыкастую пасть. И хищник с радостью сгреб её, злобно клацнув зубами. Так и не поняв, что же это такое, и так неожиданно прилетело. Хищник, всегда соображает намного позже своих инстинктов, те у него раньше включаются. И медведь поступил так, как и должен был поступить.  Я хорошо знал, что медведя тоже можно свалить с его крепких ног, если знать, как это делать. Есть такие приёмы у опытных борцов.
  Бывало такое, что я и сам делал так, когда боролся с ручным медведем. Но и ручные звери приходят в страшную ярость, от своего поражения. Поэтому, лучше  в таком случае дальше борьбу с ним не продолжать, а сразу же,  уходить подальше. Как говорится: с глаз долой. Иначе плохо всё это кончится.  В этот момент я и сам превратился в хищника, сработали и мои врождённые  инстинкты. Ловко я поднырнул под его уже занятые моей фуфайкой передние лапы. И одним мощным движением своего тела подорвал его заднюю лапу. Лишился медведь своей опоры и стал резко заваливаться на спину.  От неожиданности его передние лапы раскинулись в стороны, что бы как-то удержать равновесие. При этом моя изодранная телогрейка резко отлетела. А медведь, как опытный борец, сохранил своё, ощущение тела. И так уже резко перегруппировавшись, гулко припечатался к земле: всей, своей массой. Совсем, как в мирной борьбё. Но и я, не терял времени даром, ведь и я был в тот момент, ловким, и матёрым хищником. И я не упустил своего момента. Мой острый охотничий нож, молниеносно ударил медведя,  в его уже не защищённое когтями, и лапами, сердце.    Успел я, ещё, и уберечься от задних лап повержённого медведя. Отскочив резко в сторону. Но на дальнейшее ведение борьбы, у меня уже не оставалось сил: и вряд ли бы я, смог продолжать наш смертельный поединок.  Но и тут, зверь ещё не сдавался. И успел перевернуться на лапы, и силился подняться с земли, и дотянуться до меня.  Но и Роман не терял зря времени. И он уже был готов защитить меня. Удар полностью парализовал зверя, и лишил его всякого движения, зверь умирал.
    Когда прибежали люди, то я сидел возле ствола дерева, которое мы так и не допилили с Романом.
    И оно скорбно смотрело на всё происходящее, со всей своей высоты. Казалось, и оно было на стороне зверя,  ведь и мы в его видении такие же, звери, а чем мы лучше?- Но всё же, дерево, как ни странно, не оттолкнуло меня, жалко стало.
    - Надо будет и его пожалеть,  это дерево. Пусть и оно живёт, вместе с нами, - мелькнула в моём воспалённом мозгу туманная мысль.
  Сын стоял возле лежащего неподвижно медведя и смотрел, как его кровь жирным пятном расползается по чистому снегу. И в тот миг я своим сердцем отчётливо понимал,  о чем он думал. Бывают в жизни такие мгновения прозрения.
    -  Сегодня мы победили в этой звериной схватке, и завоевали себе право, жить и радоваться жизни.
    И эта кровь, только пьянит нас, как зверей. И всё же, очень хочется, оставаться, просто человеком: жить и любить.  И крови довольно, от неё уже тошнит нас, это всё от усталости нашей! Продолжать работу мы уже не могли, и никто на этом не настаивал. Тихонько пошли мы к ближайшему костру, и присели с Романом на подставленные нам кругляки дерева.  Сунули нам в руки, женщины, что грелись там, по кружке горячего чая. Чтобы мы хоть немного пришли в себя и согрелись, а то  что-то холодно стало.  Дрожат мои руки от напряжения, и почти не слушаются меня, и проливается чай на холодный снег. И тот недовольно, как змей, шипит на меня, но быстро умолкает.
    А у меня, уже чёткая картина перед глазами, наверно от сильного нервного перенапряжения.  Очень давнее оно,  и незабываемое,  и не дающее мне покоя всю мою жизнь. И вот теперь проявилось, впервые за все годы нашей разлуки. Будто, мы снова стоим с Идиллией, на островке, нашем Рае, а вокруг море воды -  это наша беда.
    - Ты должен жить!  Жить! Жить! Жить!  Я так хочу этого?! – и видение моря исчезает за нашими сугробами снега.
    - Не уходи! - прошу я Идиллию. Но перед моими глазами, уже не понимающие меня лица лесорубов.
    - Что с тобой отец? – тревожно спрашивает меня Роман. Но я уже пришёл в себя.
    - Ничего! Погрезилось сынок, от усталости всё.
  Постепенно и у нас стала жизнь налаживаться в лучшую сторону, сменилось и руководство леспромхоза. Всеволод Пупыкин отбыл в неизвестном направлении, утром его уже не было не только на своём посту, но и вообще в посёлке. И нисколько бы я не удивился, если бы встретил его завтра на своей деляне простым лесорубом. И это был бы для него самый счастливый вариант: но никто ничего толком не знает, хотя разговоров всяких и домыслов на этот счёт было предостаточно.
  Сейчас Советское правительство, делало ставку на модернизацию леспромхозов. И по возможности оснащало их новыми тракторами. И другой техникой. Строились железнодорожные пути для быстрой вывозки леса к пунктам назначения. И уже двигались по ним резвые паровозы «ОВ», именуемые в народе овечками. Доставляя спиленный лес на склады и на станции. Старались приблизить, наши леспромхозы, к зарубежным фирмам, уже тогда чуть ли не полностью модернизированным.  Но до этого нам было ещё очень и очень далеко, ведь наша молодая страна всё еще поднималась с колен. И неимоверно труден был весь этот долгий путь становления. После