почему ты заплаканная такая?" - спросила дочь. "Да так, войну вспоминали..." - и это было детям более чем понятно. А в его сторону они даже не покосились. Мало ли кто там стоит. Они же не видели, что мама С НИМ пришла.
В автобусе, по дороге на вокзал, Дмитрий Яковлевич сказал, играя желваками на скулах:
- А ты им скажи, всё-таки... обо мне... Нехорошо как-то.
- А уузжать от нас - хорошо? - Аделаида Марковна едва сдерживалась, чтобы снова не разрыдаться, теперь уже в автобусе.
Дмитрий Яковлевич, не отвечая на вопрос, продолжал:
- Им надо знать, что у них отец есть, и вполне ещё живой отец. - Он усмехнулся. - Объясни всё, не скрывай. Пусть знают всю правду. Главное - Антон. Он уже взрослый, на офицера учится. Солдат. Всё должен понять.
- Расскажу как-нибудь. А что должен понимать Антон? Что у него теперь не двое, а целых шестеро братьев и сестёр? - сквозь слёзы проговорила она.
- Ну-ну... - Дмитрий Яковлевич пожал плечами и виновато рукой махнул. Как тут разобраться по-хорошему, по-людски?
Обратные проводы были нервными и скомканными. Волнуясь, он никак не мог отыскать свой билет и свой вагон. Она ничем не могла ему помочь, и только молча за ним ходила.
По возвращению в Сочи Дмитрий несколько суток не мог прийти в себя, и Татьяна Васильевна, видя и понимая его состояние, не донимала расспросами.
На третий день выговорился. Не сразу, а перебирая в памяти каждую минуту своей ташкентской встречи с женой из прошлой, из киевской жизни. Две жизни, две жены. Надо иметь и две души, одной не хватит. И два сердца. А здоровья-то и для одной жизни мало. Две души... Душам хорошо, они - бессмертны, но сердцу каково? Как теперь ему жить в двух жизнях одновременно? Как разорваться на две половины? Бомбёжка проклятая. Что наделала. Оказывается, это так страшно и так больно - быть дважды живым и ни разу не умершим.
- Ох-хо-хо, война проклятущая! - Только и сказала Татьяна Михайловна, выслушав.
С первой же получки он собрал посылочку в Ташкент, и стал делать это ежемесячно. Татьяна Михайловна, утирая слёзы, молча помогала мужу, и порой сама относила посылки на почту, если Дмитрий Яковлевич чувствовал недомогание. В таком случае Аделаида Марковна читала адрес, написанный женской рукой, и тоже глотала слёзы. Дети очень обрадовались, узнав, что их отец нашёлся, но уже спустя несколько дней стали недоумевать, почему же он не приезжает. И искренне опечалились и возмутились, когда узнали, почему. Но, к удивлению и радости мамы, они возмущались и тогда, когда она сказала им, что отец уже побывал в Ташкенте, и даже видел их в школе. И стали наперебой расспрашивать: приедет ли он вскоре ещё раз, а как же иначе - отец ведь! Особенно невероятной и удивительной им показалась весть о том, что у них, оказывается, где-то далеко на черноморском побережье объявились новые братья и сёстры! Это было и приятно, и необычно. "Интересно бы на них посмотреть. Какие они? Пусть и они приезжают!"
Иначе повёл себя Антон. Он был дома, находился в краткосрочном отпуске, когда пришла одна из отцовских посылок. Не разделяя радостных переживаний младших, он молчал и ничем не выдавал своего волнения. В следующий свой приезд он увидел на столике возле телефона бланк денежного перевода - "деньги от отца!" - и не выдержал, схватил его и вышел, хлопнув дверью. В почтовом отделении он переадресовал деньги обратно, гневно приписав, что им ничего от него не нужно. И даже матери ничего не сказал, а она бланка так и не видела.
Прочтя злые слова о том, что "мать плачет всякий раз, когда получает от него подачку", Дмитрий Яковлевич не удивился, но погрустнел.
А тут ещё и старые фронтовые раны сказались, и так до конца дней своих в этой второй своей жизни Дмитрий Яковлевич по-настоящему не приходил в себя, и умер спустя полгода со словами: "Ничего. Сын всё поймёт".
По телеграмме на похороны приехала Аделаида Марковна с детьми. Приехал и Антон! На нём были новенькие офицерские погоны, - он так же, как и его отец на фронте, стал связистом!
Похороны - не самое подходящее время и место для встречи с отцом, которого давным-давно не видел и плохо помнил, - но что поделаешь? Проводили отца. Горе всех сблизило, перезнакомило всех живых, и это ли не было логичным и естественным итогом? Женщины в очередной раз стали вдовами, а дети остались без отца. Делить нечего, ссориться нет причин, забот оставалось много и они были общими.
Обе семьи - и в Сочи, и в Ташкенте - не съзжаясь в одну, словно срослись на расстоянии, и с того момента стали наведываться друг к другу. То одни пьют зелёный чай и едят дыни с Алайского базара, то другие загорают на морском пляже. Чем не одна семья? Да и женщинам наедине было о чём потолковать. В чём они-то виноваты, чта так сложилась их судьба? В чёж их муж виноват? У-у, война проклятущая...
Семьи росли, увеличивались - и обе бабушки сами чуть с ног не валились, помогая молодёжи встать на ноги. Куда войне против них? Что может сделать война с человеческими сердцами, вынужденными проживать по нескольку жизней в сроки, отведённые для одной-единственной? Сердца человеческие не может смести с лица земли никакая бомбёжка! А тем более, человеческие души... они ведь бессмертные...
Знакомым и незнакомым людям и в голову не могло прийти, видя улыбки этих женщин, что они не родственницы.
И дети сдружились, кое-кто даже писал кое-кому, а впоследствии майор Груздев Антон Дмитриевич помог самому младшему из многочисленного семейства поступить в военное училище. Юноша тоже хотел стать военным связистом.
*****
Подполковник умолк, окинулся в кресле и посмотрел на меня, словно спрашивая: "Что ещё вы хотели бы услышать?.."
Пожав плечами, я промолчал. Тогда он продолжил:
- А что касается вашего предложения по поводу северного берега южного моря, то я принимаю его! - И он от души рассмеялся. - На днях мы всей семьёй у меня жена и двое детей, едем в Сочи. Наши ребятишки уже бывали там и очень привязались к своей бабушке - Татьяне Михайловне - и с нетерпением ждут каждой новой встречи.
- Извините, а как же...
- Мама моя, Аделаида Марковна, умерла три года назад.
- Извините.
- ...И Татьяна Михайловна приезжала сюда, в Ташкент, чтобы разделить с нами наше горе, и нет у нас теперь более близкого человека.
Антон Дмитриевич решительным броском встал и, тряхнув далеко уже не пышной, с проседью шевелюрой, заторопился:
- Надо идти. Гостинцы готовить. Там, на море, у меня уже и внуки есть.
Я молча пожал ему руку на прощание и мы расстались. О чём я ещё мог у него спрашивать?
До свидания, Антон. Привет всем.
