Бессмертие

с ними в темноте странное  действо, и напрягали слух, боясь пропустить приближение тварей, которые, хотя и в меньшей степени, досаждали им и ночью. Но никто их в эту ночь не потревожил. А когда также внезапно прорезался рассвет, то все увидели, что черномор исчез, а рядом с ним покоится холмик, состоящий сплошь из неподвижных муравьёв. Когда их осторожно начали сметать еловой лапой, то открылось мраморное тело молодой девушки. Яга радостно всплеснула руками, но потом нахмурилась, увидев, что глаза на миловидном лице открыты и с прежним ужасом взирают вверх, в никуда. «Ну, вот и мой черёд настаёт», - прошептала она и сердито глянула на столпившуюся вокруг Степаныча кучку богатырей. Было их числом не более десяти. «Как же мало вас осталось, дитятки…» - про себя закручинилась старая, а вслух же сварливо выдала: «Пошто столпились-то? Ну-ка, бегом отсюда! Порчу снимать буду…» И осталась одна рядом с недвижимым телом. Яга взяла руку девушки в свою сухую ладонь, другой ладонью прикрыла ей глаза, и зашептала, закружила ворох непонятных слов… Мельком проскочила  мысль, что порчу у неё получалось снимать всегда куда лучше матушки, но она тут же  прогнала воспоминания, вся сосредоточившись на ворожбе. Она вдруг увидела красивую  обнажённую девушку, отбивающуюся от каких-то фигур в тёмных балахонах, вот девушка отпихнула от себя одну из фигур и выпрыгнула в окно, и начала падать в бездну, которая потом окружала её вечность… Видела она и Кирилла, в отчаянии склонившимся на её распростертым телом… Его ждала своя бездна. Так впитывала яга в себя воспоминания - час, затем другой… Тело девушки начало розоветь, взгляд туманиться и, наконец, она закрыла глаза и глубоко вздохнула, после чего, казалось,  просто-напросто  сразу крепко уснула. В лице у яги к тому времени не было ни кровинки, и обратно  богатыри понесли уже двоих. В избе старая открыла глаза, посмотрела, хорошо ли положили девушку, укрыли ли чем, взглянула и на Кирилла («Ничего, смирный…»), затем тихо произнесла: «Ох, тесно у меня стало… Ну-ка, приведите-ка сюда кащеюшку… За ним теперь дело». Степаныч решился всё же спросить у неё: «Ты-то как, ягусенька?» Та шевельнула бескровными губами: «Помираю я, дядька… И ты бы готовился со своими молодцами». И закрыла глаза.


Глава 5

  Кащей подслеповато моргал на совсем неяркий свет, лившийся сквозь окошко в избе, и молчал. На бабу-ягу и на её лежачих постояльцев он не смотрел. Землистого цвета лицо его – череп, обтянутый кожей – ничего не выражало; казалось, он ничего и  не ждал. Яга с трудом шумно вздохнула, заговорила:
  -Ты бы отдал своё бессмертие, кащеюшка…
  Кащей вздрогнул, некоторое время продолжая так же молча сидеть на лавке и щуриться на свет. Потом слабеньким голосом ответил яге, боясь взглянуть в её сторону:
  -Да как же это я смогу его отдать-то, а, старая? Вижу, что плохо тебе – уж не заговариваешься ли ты?
  -Лукавишь, старый, лукавишь… - через слово выдавливала из себя бабка. – Знаю ведь я о твоей былой вражде с черномором…
  Кащей вздрогнул ещё раз, уже сильнее. Знала яга, всё знала… Давно, уж он и сам не помнил, насколько давно, вышла у него свара с черномором, и тот в сердцах выдумал заклятье, чтобы отобрать у костлявого бессмертие. Немало страху натерпелся тогда кащей, но помирились они всё-таки – нужны были друг другу, - и в знак примирения открыл черномор кащею секрет заклятья, и вдвоём они уже сделали так, что только кащей и мог им теперь воспользоваться. С радостью бы кащей навсегда избавился бы от этого знания – но… не в его это было уже власти. И вот теперь и бабка решила его помучить.
  -Кому отдать-то, а? – выговорил он наконец, просто для того, чтобы хоть что-то сказать. – Тебе, что ли?
  Яга собрала последние силы и молвила:
  -Опять лукавишь, скелетушка… Хорошо, скажу, раз ты это от меня услышать хочешь. Им отдай. Чтобы жили дальше. Без нас уже. Вышло наше время, вышло… Сделали мы всё, что могли. Уходить пора. Или ты… с бессмертием своим… в подземелье… без света белого… один-одинёшенек… хорониться будешь?...
  Она замолчала.
  Вот тут кащею стало страшно. Так страшно, как никогда до этого. Заикаясь, он тоненько выдавил из себя:
  - Т-так в-ведь од-дному не п-под силу мне это…
  Яга почти неслышно ответила ему:
  -Я как помирать буду, ты знак увидишь… тогда и получится всё…
Кот, на правах старого знакомого пробравшийся под избушку при явном попустительстве куриных ног и до этого момента внимательно слушавший весь разговор через прохудившийся пол, при последних словах яги стремительно сорвался с места и, забыв про все опасности, напрямую рванул туда, где печалился безутешный водяной.
-Да очнись ты, дур-р-р-ра зелёная! – рявкнул кот так, что эхо ещё долго блуждало по Лукоморью. – Тут нам всем конец настаёт, а он в лужу стекает! Пошли скорее, пока бабка не окочурилась, коли жить хочешь!!
Хотел оказывается водяной ещё пожить, ох как хотел…  Разом очнулся, выслушал путаное объяснение кота, всё понял и прытью, оба на четырёх ногах, помчались они к избе (причём водяной значительно опередил хвостатого), - и ни одна тварь их не побеспокоила. Однако у цели их встретил Степаныч с богатырями, и дядька не преминул их тут же спросить:
-Куда намылились-то, соколики? Ишь как запыхались, бедолаги…
-С дороги, дядька, - прохрипел-прорычал водяной. – Зашибу!
-Зашибём!! – истерично выкрикнул и кот.
  -Вон оно что… - протянул Степаныч, обнажая меч. – Ну-ну…
  И крикнул своему поредевшему войску:
  -Никому не встревать! Я сам! Сам…
  Случались свары в Лукоморье, но вот насмерть друг с дружкой ещё не бились, даже когда в Залукоморье все перебесились – и то такого не было. «Видать, и в самом деле конец нам всем настаёт», - думал дядька, размахивая мечом. Впрочем, удары он наносил только плашмя, и дубовым шкурам его противников особого вреда это не причиняло: они ёжились, вопили, рычали, - но продолжали остервенело наседать, нанося ответные удары ногтями и когтями. И чем больше крови проступало на дядькином теле, тем суровей он кричал своим:
  -Никому не лезть! Я сам! Сам!!...
  …А в избушке яга на последнем издыхании всё увещевала кащея:
  - Не бойся, кащеюшка… На что тебе это твоё бессмертие бесплодное?.. Верни  им их жизни… и получишь истинное… бессмертие… не бойся… иначе… прокляну…
  И испустила дух. Тут же подкосились куриные ноги, и завалилась избушка набок… Выкатились откуда-то из-за печки ступа с метлой, прижались бесполезно к своей хозяйке. Заворочался Кирилл, дрожь прошла по телу русалки, зарыдал во сне леший, а девушка на миг открыла глаза, полные страха, и тут же вновь закрыла их… И кащей, в первый раз за всю  свою многовековую жизнь побледневший, начал бормотать заклинание.

Глава 6
  Драка между взбесившимися котом и водяным, с одной стороны, и вконец обессиленным дядькой – с другой, прекратилась, как только подкосились куриные ноги. В этот момент как будто дрогнуло пространство, сворачиваясь само в себя, и лёгкий туман начал стелиться над землёй. Все чего-то ждали, со страхом глядя на завалившуюся в отчаянии избу… Потом дверь открылась, и сгорбленный, враз постаревший не на одну сотню лет кащей глухо прошамкал, отворачивая от всех мутные стариковские глазки:
  -Несите их… к морю.
  И куда-то пошёл, и тут же оцепенело потрусил за ним кот, и поволочил ноги водяной… А потом они исчезли в струящейся к верху дымке.
  Богатыри соорудили носилки и понесли четыре недвижимых тела туда, куда велел кащей – к морю. Туман почти уже доходил до их голов, когда на них остервенело набросились все оставшиеся твари – самые сильные и хитрые… Если бы не туман – враз бы все полегли, не смогли бы отбиться. А так четыре дружинника взвалили на свои усталые плечи нелёгкие ноши, пригнулись – и скрылись в тумане, а остальные… Остальные остались с поднятыми поверх завесы головами. Первым погиб дядька; за ним, спустя недолгое время – остальные, до конца оставшиеся с ним.
  Четыре богатыря вышли к морю, где туман расступился, и они увидели, что к берегу подплывает рыба-кит. На неё (или на него) они и положили свои ноши, и тут же бегом припустили обратно… Туман уже закрывал их с головой.  Туман плотной завесой окутал и море, по которому скользило чудище, и сквозь туман вдруг проступили золотые луковки Китеж-града…  Потом всё исчезло.

Глава 7
  Кирилл шёл по улице, держа сестру за руку. Они шли домой. Позади осталось их внезапное пробуждение на языческом алтайском капище, долгий путь на базу, а потом – расспросы, расспросы, расспросы… Наконец их оставил в покое, пусть и совсем не надолго. Андрей с Наташей уехали чуть раньше их, а ему с сестрой пришлось ещё чуть задержаться. Они шли по улице, и он слышал, как возбуждённые голоса повсюду говорили только об одном – о появлении над Белым озером чудесного града с золотыми луковками. «Да, Китеж, - рассеянно думал Кирилл. – Не потерять бы нам его снова…» Уже наступал вечер. Когда они вошли в квартиру, то поразились тому количеству пыли, которое увидели: пыль лежала везде – на полу, потолке, шторах, стёклах… Уборку они закончили уже далёко за-полночь. Кирилл подхватил на руки буквально рухнувшую на него сестру и донёс ей до кровати.
  -Спи, Леночка, - прошептал он. – Теперь всё будет хорошо.
  Ему не спалось. Он расчехлил электрическую машинку, на которой печатал всё для него значимое, вставил в каретку лист бумаги, немного подумал и начал бойко стучать по клавишам:
«В пансионат (или дом отдыха, или неприметный глазу кабак  – чёрт его знает) «Лукоморье» я приехал жарким августовским днём, когда в дороге не ощущаешь ничего, кроме солнца и пыли…»

К О Н Е Ц.