Странная история О-Тана

по дороге через город мимо зеленеющих бульваров, садов, городских озер с ажурными мостиками и нежной ряской, мимо кондитерских, где на витринах пирожное безе казалось первозданной свежести, мимо ресторанов и кафе, где на белоснежных скатертях поблескивала золотая пыль, мимо гостиниц, в дверях которых не было почтительно застывших швейцаров, а из отворенных окон не раздавался шум жизни. Звук шагов был единственным звуком, что будил тишину города. Город кончился, и пошли настоящие леса, в которых жили олени и гибкие черные пантеры, на лужайках порхали бабочки и жужжали мохнатые шмели, а заросшие озера блестели подобно бриллиантам в изумрудной оправе трав.
Постепенно леса редели и уступили место степям, где бродили стада диких лошадей и верблюдов, где вдруг из чащи вышло семейство слонов – таких огромных и таких могучих, что О-Тан предпочел спрятаться на время в кустах.
После степей началась пустыня. Прямое, как стрела, шоссе убегало к далекому горизонту, и единственным цветом вокруг стал песчаный цвет.
Странное дело, чем дальше О-Тан уходил от города, тем легче было идти. Настал момент, когда он легко мог подпрыгивать, а затем – совершать прыжки в пять-десять шагов.
Постепенно небо из нежно-голубого становилось синим, потом – темно-синим, потом приобрело фиолетово-черный оттенок. Наконец, когда оно стало совсем черным, О-Тан увидел, что пришел.
Он увидел, что стоит на берегу космической реки и эта река течет мимо, а космический ветер теребит волосы и гладит кожу, и от этого кончики пальцев стало покалывать и мурашки побежали по затылку.
Справа и слева, как в какой-нибудь морской бухте, в пустоту выдавались каменные косы, и невидимо откуда прилетающий свет, делал их похожими на полупроявленные фотографии.
О-Тан спустился на косу и пошел. Камни под ним слегка проседали, а когда он перешагивал на следующий, тот тоже проседал, а затем возвращался на место. Постепенно коса редела, камни уже не лежали друг на друге, а висели в пустоте, последние располагались так далеко, что О-Тану приходилось прыгать – самое удивительное, что делал он это с полной уверенностью в свои силы и возможности, и у него ни разу не закружилась голова, – пока не добрался до самого последнего. Впереди и по краям больше ничего не было, совсем ничего, только всепоглощающая чернота, в которой сияли, блестели, переливались, плакали, бились, как крохотные сердца, бесчисленные звезды. И самые тусклые из них, казалось, были краем, но присмотревшись, можно было увидеть, что за ними еще дальше что-то от блеклого мазка или нечаянной капли молока в блюдце туши, которая опустилась на дно и проглядывает сквозь жирную умбру.
Внезапно стало светлее. Из-за края каменной косы выплыла ослепительно сияющая планета. Камень под О-Таном зашевелился, по косе пошли волны, и далекие звезды заволновались и замигали еще ярче.
Планета сияла, как ослепительный стадион. На ее поверхности были видны вулканы, цирки, высохшие русла рек и безводные пороги.
Планета все плыла и плыла, и солнечный свет высекал на ее поверхности искры, ореол сияния вспыхивал и мерк и снова вспыхивал и снова гас.
Из лачуги под белой горой вышел человек в красной клетчатой рубахе, закурил, пуская кольца сизого дыма, и помахал приветственно рукой. Лачуга за его спиной была точно такой же, какие О-Тан видел на Земле – сколоченная из старых досок, с щелями в полу и дырявой крышей. На коньке восседал краснозобый индюк, косивший сиреневым глазом. Во дворе за изгородью бродила дюжина птенцов во главе с наседкой.
О-Тан помахал в ответ, а человек докурил сигарету, погладил усики на плоском лице и ушел домой. Из трубы повалил дым, индюк слетел во двор и стал важно прохаживаться, растопырив крылья.
Планета все поворачивалась и поворачивалась – домик все больше закрывался и закрывался склоном белой горы, и вот уже ничего не видно и ничто не говорит, о том что за горкой живут человек и индюк с сиреневыми глазами.
По другую сторону на лунно-белой равнине бродили пучеглазые стреноженные драконы с кожистыми крыльями, и на одном О-Тан разглядел серебристую уздечку и парчовое седло. Драконы задирали морды и вдумчиво созерцали небо. Глаза у них были подобно земным ланям – прекрасные и печальные.
Свет стал меркнуть. Ветер задул сильнее. Исчезли драконы и белая равнина. От планеты остался тонкий полумесяц. Наконец и он пропал слева за косой, и наступила темнота.
О-Тан повернулся и пошел назад. Теперь он решил исследовать другую сторону планеты-блина. Чтобы осуществить задуманное, ему пришлось долго карабкаться.
Весь день взбирался О-Тан. Горы вставали череда за чередой, хребет за хребтом. Мягкие, как спины верблюдов, они были покрыты серым лессом. Наконец, когда уже совсем стемнело и стало холодно, О-Тан попал в долину, посреди которой блестела замерзшая река. Дрожа и спотыкаясь от усталости, он спустился вниз и увидел на берегу сани.
Странное состояние овладело им – с каждым мгновением сноровка и уверенность покидали его. Он почувствовал, что с этой минуты может рассчитывать только на собственные силы. Он сел в сани и покатил. Темные зубчатые скалы сменялись боковыми долинами, из которых сползали ледники, заснеженные вершины блестели в лучах далекого солнца. В полном безмолвии несся О-Тан. Порой с вершин срывались блестящие искры и пролетали над долиной, освещая дорогу, и тогда холодное, мрачное предчувствие сжимало сердце. Невидимые бездушные лики склонились над ним, черное небо стало враждебным. Трепет, граничащий с безумием, овладел О-Таном. Скалы стали раздвигаться. Долина сделалась шире и холоднее. Уже не было видно ее освещенных краев, пространство раскрылось, и впереди выросли тонкие, как иглы, трубы на фоне серых пиков. О-Тан ясно различил запах серы. Сани подкатили к берегу и замерли. Вверх по склону вела лестница, припорошенная снегом. О-Тан вылез из саней, поднялся по лестнице и увидел длинный забор, за которым что-то громыхало, ухало и дрожало. Бедный О-Тан совсем пал духом. Он сотворил короткую молитву и призвал в свидетели всех своих предков, он напомнил, что совесть его чиста и что великий Нимиро велел помогать слабым и заблудшим. После этого, обновленный молитвой, он дошел до конца стены и осторожно выглянул.
За забором в кромешной тьме, озаряемой мертвенным светом, среди огня расплавленного металла, огненных ручейков, текущих в изложницы, дыма, бьющего с шипением и уханьем, под огромным вогнутым куполом, который висел в черном небе без опор и растяжек, двигались, метались, дергались, как заводные, странные бестелесные фигуры о четырех руках и ногах.
Инстинктивно ему почудилась страшная опасность, он даже подумал, не повернуть ли назад, но тут же вспомнил о бесконечном обратном пути и трезво рассудил, что здесь его могут накормить и обогреть. Он уже предвкушал мягкую, теплую постель и шипящее мясо с кружкой пенистого пива, как внезапно из высокого строения на тонких паучьих ножках в его сторону потянулись цепочки огненных струек. Они тянулись так медленно и нехотя, что в последний момент О-Тан отдернул локоть и стал падать. Он все падал и падал, а они все спешили следом, изгибаясь в темноте, и не могли догнать, и наконец он ударился об острые камни и понял, что упал. И сразу же рядом зашипело, заискрилось и мелкие горячие осколки посыпались в лицо.
О-Тан куда-то покатился, скользнул, прополз, вскочил и бросился бежать. Позади выли сирены. Сотни прожекторов рыскало по долине и замерзшей реке.
И все же он убежал. Он убежал не прежним путем, а в другую Сторону, и остатки ночи брел по ледяным озерам и пыльным осыпям, и к утру впал в полное отупение. Он уже считал, что ему суждено умереть среди этих пустынных гор. Он молился, падал, поднимался, снова молился и снова падал. И когда уже совсем решил, что настал его последний миг, заметил по краю неба золотистую полоску – она сияла и дарила новые силы. Несколько раз О-Тан срывался и катился вместе с камнями по склонам гор. Камни шипели и казались живыми. Но в конце концов ему удалось взобраться и уснуть под желтым светом.
Он проснулся в полдень, свежий и бодрый. Сияла желтая пустыня, и по камням сновали юркие ящерицы. Чувство жажды и голода О-Тан по странности не испытывал. Такое явление в собственном организме его очень поразило. Он стал искать объяснение этому и пришел к выводу, что только желтый свет способствовал его спасению.
И О-Тан стал жить на Желтой планете, на освещенной ее стороне.
Он вернулся в город и поселился в самом шикарном отеле на площади. Питался он теперь одними деликатесами, которые отыскивал в запасниках магазинов и частных домов. Он даже обнаружил старое "Бургундское" и пристрастился выпивать перед обедом бутылочку. Его отпечатки оставались на ворсистых коврах различных учреждений, которые он исследовал с неизменной пунктуальностью. Каждый день он намечал новые развлечения. То путешествовал по островам, где водились белые цапли, то погружался с аквалангом и любовался красотами подводной жизни, то отправлялся в автомобиле по городам.
Он так бы и просуществовал безбедно, посещая винные магазинчики и выпивая за здоровье императора, купаясь в бассейнах с подогретой морской водой, рыбача с яхт на озере, которое было подобно бескрайнему морю. Он так бы и жил, ничем не нарушая тайный ход событий, если бы однажды по утру, когда небо за окном было особенно голубое, во второй раз не вспомнил, что ни разу за все время не взглянул на небо.
В этом была жгучая тайна, страсть нерастраченной души, звезда, что ведет уставшего, заблудшего путника в пустыне.
Он уже понял, что на этой планете ничего не происходит зря и раз он так подумал, в этом есть смысл искушения. В тот день он посетил музей, тот самый музей, возле которого припланетился. Надо сказать, что когда он перебрался на освещенную сторону и прожил довольно долго, чтобы забыть о странном заборе и огнях расплавленного металла, которым управлялись странные существа, он стал посещать музеи и библиотеки и постепенно так увлекся, что спал и бодрствовал в огромных залах, выходя только лишь за тем, чтобы погреться в желтых лучах.
Он прочитал все древние свитки и все книги современности, просмотрел все фильмы и видеокассеты, выудил из памяти компьютеров всю информацию и наконец понял историю планеты. Она эволюционировала таким образом, что полностью зависела от желания людей. Стоило им желать дождя, шел дождь,  – снега, шел снег. Жизнь представлялась эдемом без снов и раздумий, миром, в котором не было жажды неведанного, где счастье – такая же действительность, как и окружающий мир. Но потом мир посетило Зло. Зло не имело видимого воплощения. Оно было вездесущим. Оно проникало в головы и сердца. Люди стали завидовать друг другу; оно вселилось в души – бедные стали упрекать богатых, а богатые – богов; оно раскололо партии на враждующие группировки, и начались войны. И так как все теперь думали вразнобой, то наступил хаос: лили дожди и шел снег, зной испепелял землю и реки пересохли, погасло солнце – ибо никто не желал зажигать его для других.
О-Тан теперь не с восхищением, а унынием и даже отвращением взирал на желтые улицы и несносную золотую пыль. Планета не казалась ему