Ноябрь 1885 г., Санкт-Петербург
Моросил мелкий дождь. Серебряным пунктиром он заштриховывал серо-синее небо. Ни грома, ни молнии, ни радуги – никаких особенных или привлекающих внимание явлений не было. Только тихо постукивали по брусчатке «острые» капли дождя.
Ноябрь… В этом году последний осенний месяц выдался теплым и одновременно прохладным, ярким и, в то же время, тусклым… Сложно было сказать, какая погода господствовала, ясно было лишь одно: природа страдала резкими перепадами настроения – то рыдала, то пускала скупую слезу, то гневалась, посылая на землю меткие молнии, то ненадолго успокаивалась и приветливо улыбалась нежными солнечными лучами. Сегодня ею явно овладело уныние. Петербург, всегда яркий и привлекательный, сейчас выглядел серым и тусклым. Всё будто померкло, погасло, будто задумалось о чём-то грустном и неизбежном. На улице не было никого, она опустела, как только первые капли дождя упали на мощёные тротуары. Казалось, что в городе остался лишь извозчик да его лошадь, которую он то и дело подгонял, спеша доставить своего пассажира в место назначения.
Стук копыт замедлился, и карета остановилась. Из неё вышел статный мужчина лет сорока пяти в сером пальто и в сером же цилиндре. Это был господин Анисимов – известный в столице доктор. Сегодня, в столь хмурый и пасмурный день, ему пришлось выехать по просьбе семьи Багримовых.Мужчина подошёл к дому. Слуга помещика Михаила Алексеевича Багримова открыл калитку и пригласил доктора войти. Анисимова провели в просторную гостиную роскошного дома знатной четы. Там его ждал сам Михаил Алексеевич и его жена – Наталья Александровна. На лицах обоих застыло то ли волнение, то ли страх. Багримовы явно были чем-то озабочены, и несложно догадаться, что именно поэтому в их дом был приглашён доктор Анисимов.
– Уважаемый Геннадий Петрович, – прерывисто и как-то робко начал Михаил Алексеевич. – Мы позвали вас, чтобы попросить о помощи. Наша дочь Агата…
– Она тяжело больна, – дрожащим голосом сказала Наталья Александровна. – Постоянно кашляет, осунулась… Нередко поднимается температура. Она очень слаба, почти всё время лежит, а если и встаёт с постели, то очень быстро утомляется.
– Мы не знаем, что делать, доктор…
– Сколько лет девочке? – поинтересовался Анисимов.
– Семь, – вздохнула Наталья Александровна. – Всего лишь семь…
– Пойдёмте, я отведу вас к ней, – Михаил Алексеевич пригласил доктора подняться на второй этаж дома.
Они подошли к белой двери с золотыми завитками, за которой находилась довольно просторная комната Агаты. Это помещение было необычайно светлым, но каким-то холодным. Холодным не из-за низкой температуры, а из-за обстановки, из-за атмосферы. Отсюда исчез уют, осталась только болезнь. Осталась только тоска…
На кровати лежала маленькая хрупкая девочка. Её кожа, и без того бледная, стала ещё светлее, девочка походила на стеклянную прозрачную фигурку. Лишь одно отличало её от статуэтки – лицо Агаты не было «каменным», а выражало разные, порой даже не подходящие для её состояния, но поражающие своей искренностью эмоции. Она улыбалась. Улыбалась, глядя в окно и следя за улетающими на юг птицами, улыбалась, видя, как кто-то заходит в её комнату… В её глазах сверкали огоньки жизни…
– Здравствуйте, – севшим от болезни голосом выдавила Агата и тут же закашлялась.
– Это доктор Анисимов, дочка, – представил гостя Михаил Алексеевич. – Его зовут Геннадий Петрович. Он обещал, что поможет тебе.
Девочка вздохнула и приподнялась. Теперь она лежала, полусидя, догадываясь, что доктор будет осматривать её. Геннадий Петрович открыл небольшой чемодан, который он всегда носил с собой и достал стетоскоп. «Послушав» Агату, задав несколько вопросов её отцу и сделав окончательный вывод, доктор попрощался с девочкой.
– Это чахотка, – заключил Анисимов, оставшись наедине с родителями Агаты. – Именно чахотка, а не что-то похожее. Сейчас её часто путают с другими болезнями, а потому не сразу распознают… Но в данном случае это запущенная чахотка. Мне тяжело говорить это, но девочка, скорее всего, умрёт…
– И неужели её никак нельзя вылечить? – осторожно нащупав диван рукой, Наталья Александровна села. – Неужели это конец?
– Я не могу сказать, можно ли это вылечить, но лечить нужно обязательно, – продолжил доктор. – Агате будет полезно больше времени проводить на свежем воздухе, пить травяные настои… Возьмите, я написал всё здесь.
Геннадий Петрович протянул родителям рецепт и покинул поместье Багримовых, оставив семью один на один с горем, которое за своей огромной спиной прятало маленькую, едва заметную надежду…
***
Агата спокойно лежала в своей комнате. Её светло-русые волосы были небрежно разбросаны по белой подушке, а глаза устремлены в сторону окна. За стеклом – небольшой двор и такой же небольшой сад. Там девочка часто играла с друзьями и гуляла с родителями, а ещё папа иногда выносил на террасу небольшой стол, и они пили чай на свежем воздухе. Это было летом, до того, как Агата заболела…
Несмотря на принадлежность к дворянскому роду и на «голубую кровь», девочка росла простым, не высокомерным и не капризным ребёнком. Она обучалась на дому, воспитывалась гувернанткой, помогавшей ей во всём и исполнявшей любые её прихоти, одевалась в богато украшенные платья по праздникам и в домашние вещи отменного качества в обычные дни, но при этом с лёгкостью находила язык с простыми крестьянскими детьми. С ними она общалась даже больше, чем с сыновьями и дочерьми знатных друзей своих родителей. Одной большой компанией ребята по нескольку часов гуляли на улице, играли в различные детские игры, а иногда придумывали свои собственные сказки и рассказывали их друг другу по вечерам.
Друзья Агаты часто бывали у неё в гостях. Знатные родители девочки хорошо относились к этому и вовсе не считали крестьян недостойными их внимания. Наверняка такое отношение сформировалось в их семье из-за того, что Наталья Александровна по своему происхождению не была дворянкой. Она выросла в семье простого ремесленника – кузнеца. Когда-то Михаил Алексеевич был уверен, что его невеста будет принадлежать к знатному роду, как и он сам, снисходительно глядя на людей из низших сословий, а потом… А потом встретил свою Наталью, полюбил и понял, что «степень знатности» совершенно ничего не значит. Он навсегда изменился, и учит свою дочь тому, чему его научила любовь…
Вчера навестить Агату приходили Серёжа и Катя, а позавчера Женя заглядывала. Ребята разговаривали, рассказывали подруге о том, как недавно они гуляли в Александровском парке и как укрывались от дождя под аркой, слушая, как завораживающе стучат капли по крышам домов. Агата для друзей была маленьким солнышком, которое согревало их своими лучами всегда, даже тогда, когда само в этом нуждалось. За это её любили…
Агата осторожно встала с постели и, прокашлявшись, открыла ящик небольшого деревянного комода, стоявшего рядом с её кроватью. Там хранилась шкатулка со швейными принадлежностями и пяльцы. Девочка любила вышивать, и сейчас, когда она почти всё время проводила в постели, она уделяла больше внимания своему увлечению. В пяльцы уже была заправлена бледно-розовая ткань с едва заметным карандашным рисунком. На лоскутке был обозначен контур сердца, а снизу надпись: «любовь». Агата хотела вышить своеобразный талисман и подарить его маме на день рождения. Они с папой уже договорились, что он вставит картинку в красивую рамку, и её можно будет повесить на стену. Папа даже помог Агате нарисовать ровное сердечко...
Девочка часто делала такие подарки друзьям. К примеру, своему другу Саше она вышила «счастье», а Оле – дочке самого близкого друга Михаила Алексеевича – «радость». Агата верила, что умеет исполнять желания. Когда-то ей сказала об этом мама. Наталья Александровна, конечно же, говорила не всерьёз, а просто, чтобы дочка поверила в чудеса, а Агата решила, что действительно обладает такой способностью. Девочка придумала свою «волшебную палочку», которой, как можно догадаться, являлась иголка. Агата хотела походить на настоящую добрую фею. Для этого вышивала свои «заклинания» и с полной уверенностью говорила, что эти картинки крестиком исполняют желания…
Этот полуигровой процесс так увлекал девочку, что во время вышивания она забывала о том, что у неё ужасно болит горло, что ей тяжело дышать, и что тело начинает гореть от поднимающейся температуры. Она спокойно протягивала иголку сквозь ткань и любовалась появляющимся на светло-розовом фоне красным сердцем.
– Агата? – в комнату вошла Наталья Александровна вместе с гувернанткой мадам Абель, держащей в руках поднос с тарелкой ароматного бульона.
Девочка быстро спрятала пяльцы под одеяло и улыбнулась маме, присевшей на край постели.
– Что ты прячешь, дорогая? – хитро прищурилась Наталья Александровна, на лице которой появилась грустная улыбка.
– Ничего, – выговорила Агата своим тихим, абсолютно «обесцвеченным» болезнью голоском. Я пока не скажу тебе.
– Ну, хорошо, – «смирилась» женщина. – Поешь, доктор сказал, что бульоны и разные травяные настои будут тебе полезны. И обязательно выпей лекарство!
Наталья Александровна поставила на комод небольшой флакон, а на колени Агаты опустился красивый серебряный поднос. Девочка взяла ложку и принялась за горячий бульон. Мать смотрела на неё сквозь пелену, которой слёзы заслонили её глаза. Она не должна плакать. Она не должна показывать своим видом, что Агата может не выздороветь. Она не должна… Но это очень трудно. Наталья Александровна повернула голову к окну: снова серое небо, снова серые тучи, снова прозрачные, серебристые капли дождя… Какое же всё серое, унылое… Как же тяжело на душе…
– Мама, – Агата почувствовала, что Наталья Александровна чем-то очень сильно взволнована. – Мама, что сказал доктор? Что это за болезнь?
Этого вопроса Наталья Александровна боялась больше всего. Что она скажет? Обманет собственную дочь? Или, может быть, заставит тосковать и её? Безопаснее, пожалуй, будет обман…
– Всё хорошо, дочка, – натянуто улыбнулась женщина. – Ничего страшного.
– Значит, я скоро выздоровею? – воодушевилась Агата, на лице которой улыбка последнее время стала появляться реже.
– Выздоровеешь, – комок в горле не давал Наталье Александровне спокойно говорить. – Выздоровеешь, потерпи совсем чуть-чуть…
***
Прошёл день, два, неделя. Агата чувствовала себя хуже. Несмотря на чёткое следование рекомендациям доктора, у девочки чаще стала подниматься температура, и она всё больше кашляла. Агата и сама понимала, что мама просто успокаивала её, говоря о скором выздоровлении. На самом же деле она скрывала от дочки диагноз, а главное, и стадию развития болезни.
«Запущенная чахотка». «Запущенная»… Значит, шансов вылечиться очень мало. Агата всё чаще слышала, как во время разговора родители произносили слово «смерть». Оно ужасно не нравилось ей – такое грустное, резкое, как будто отрезали: «смерть». Она готова была уже сама заплакать, когда слышала его. До этого Агата держалась
