промёрз? Но разве он приехал в этот дом, чтобы жаловаться на свою участь? Эмиссар решил, что не имеет права жаловаться. Он здесь лишь для того, чтобы ознакомиться с фактами. Если он просидит всю ночь без еды, то это такой же факт для доклада, как и любой другой. Возмутиться было бы столь же ненаучно, как остановить физический эксперимент на моральных основаниях - мол, у экспериментатора замерзли ноги.
Ваш эмиссар в течение первого часа был занят тем, что вкратце набросал отчёт о своем дневном путешествии, затем он перестал писать из-за холода; кроме того, стало невозможно видеть в наступившей темноте - вот почему описание путешествия обрывается на арктических поморниках Колбейнштадирском районе. Эмиссар встаёт, потягивается, некоторое время пытается успокоить скрипучую дверь, затем выходит наружу и направляется к морю. Он стоит на краю утёса - почти везде высотой 70 метров, а в некоторых местах и все 100. В сумерках угольно-чёрные утесы выглядят покрытыми снегом - так плотно на них сидят птицы. На уступе шириной не более человеческой ладони помещается несколько птичьих семей. Это колония моевок. В это время года колония моевок редко замолкает - даже посреди ночи - и, по крайней мере, ненадолго. Казалось бы, они уже все помолились на ночь и вдруг какая-то как вскрикнет, словно пожарная сирена, пронзительным фальцетом. Иногда раздавшийся голос болезненно-пронзителен, как взвизг собаки, которой наступили на хвост, а иногда он похож он похож на испуганный крик ребенка в глубоком сне, от страха перед чем-то невыразимо приснившимся, причиной которому в худшем случае являются рези в желудке. И тут же вся колония моевок пробуждается ото сна и некоторое время голосит хором, пока они все не решат помолиться на ночь снова и подождать до следующего сигнала побудки. Нижеподписавшийся вышел наружу, чтобы немного согреться, но от этих блеющих птичьих голосов сырой ранне-весенней ночью его только ещё сильнее пробрала дрожь.
Глава 5
ИСТОРИЯ ХНАЛЛПОРЫ И ВОЛШЕБНОГО ОВНА
Время 00:00, полночь. Честное слово, мне вдруг показалось, что из дома донеслось нечто вроде запаха кофе! Внутри стол был уже накрыт скатертью и уставлен разнообразными кексами всех цветов и оттенков; не будет преувеличением сказать, что их была там целая сотня, едва ли не на двадцати тарелках. В довершение женщина принесла три "военных" кекса, называемых так потому, что они вошли в моду во время войны; каждый по двадцать сантиметров в диаметре и толщиной от шести до восьми сантиметров. В конце концов она подала и кофе, включив свет - 15-ваттную лампочку, свисавшую с потолка на проводе.
Женщина, извиняясь:
- Я собралась зажечь это в любом случае, хотя мы не особенно балуемся этим в нашем доме. Год или два назад пастора Иону заставили это провести, когда подключали все фермы в соответствии с новым законом - хотели этого люди или нет.
Нижеподписавшийся сразу не очень понял, о каком неупоминаемом по имени "это" шла речь. Постепенно до него дошло, что женщина говорила об электричестве.
Поеп:
- Не стоит ради меня зажигать свет. Вполне сойдёт свеча.
Женщина:
- Вряд ли это очень почтительно по отношению к епископу.
Однако, дело кончилось тем, что женщина выключила неназываемый напрямую свет и зажгла свечу; действительно, это было намного веселее, чем голая 15-ваттная лампочка. Женщина налила гостю кофе и предложила ему поухаживать за собой самому, затем уселась у входа со строгим выражением лица. Кофе отдавал плесенью и, честно говоря, я был парализован зрелищем бесчисленных кексов, поданных к такому ужасному кофе. У меня было ощущение, что женщина следит за мной с тем же чувством долга, как следят за животными - едят ли они насыпанный им корм.
Женщина держалась с чувством собственного достоинства, но не была склонна к разговорчивости; возможно, в ней жило стремление к вечному покою и она чувствовала дискомфорт душой и телом, когда к ней обращались; лучше говорить с ней осторожно. Она была словно обнесена невысокой оградой, вроде тех, что ставят вокруг памятников. Чистоплотная. Немного старше шестидесяти. Коренастая и несколько неуклюжая.
Поеп:
- Пастор уже, наверно, спит?
Женщина:
- Мне это неизвестно.
Поеп:
- Простите, разве вы не жена пастора?
Женщина:
- Здесь меня таковой не считают.
Поеп:
- Никогда не видел сразу так много кексов. Неужели вы испекли их все сама?
Женщина:
- А кто же ещё? Здесь меня называют Хналлпора (богиня пестика).
Поеп:
- Необычное прозвище.
Мисс Хналлпора:
- Полагаю, здешний народ думает, что я всё время только тем и занята, что шурудю пестиком в ступке.
Поеп:
- Это несомненно довольно забавное представление.
Мисс Хналлпора:
- Знаете, здесь немало завистников. Дамочки с их миксерами много чего говорят о моей ступке. А я говорю: что из себя представляет кардамон, пока он не побывал под ступкой? Ешьте, ешьте кексы!
Поеп:
- Извините, но самой жены пастора что - нет дома?
Мисс Хналлпора:
- Не знаю. Скорей всего, что нет. А что - епископ хотел передать ей что-то лично?
Поеп:
- Нет, ничего. Я просто спросил.
Мисс Хналлпора:
- Понятно. Можете ещё поспрашивать в Недратрадкоте ("Голландской ферме"). Поговаривают, что весенней порой там водятся привидения.
Поеп:
- Но вы ведь хозяйка дома, не так ли?
Мисс Хналлпора:
- Да нет. Я просто здешняя. Вроде приложения к пасторату.
Поеп:
- Вы жили здесь, когда сюда приехал пастор Иона?
Мисс Хналлпора:
- Да. Сама я родом с гор.
Поеп:
- С гор?
Женщина вздохнула, закрыла глаза и почти неслышно произнесла "да" - на вдохе, из самой глубины лёгких.
Поеп:
- С гор? Из какой семьи?
Мисс Хналлпора:
- Ни из какой. Это не про меня.
Поеп:
- Что нового в этих местах?
Мисс Хналлпора:
- Здесь мало чего происходит нового. Ничего ни с кем не случается. Никто никогда ничего не видел.
Поеп:
- И с вами тоже ничего не случается? Тоже ничего не видели?
Мисс Хналлпора:
- Ничего такого, о чём стоило бы говорить.
Поеп:
- Может быть вы не хотите говорить о чём-то? Например, была у вас когда-нибудь лошадь?
Мисс Хналлпора:
- Слава Богу, нет. У других есть лошади, а я счастлива, что её у меня нет.
Поеп:
- А кто хозяин телёнка?
Мисс Хналлпора:
- Телёнка? Этого несчастья, что еле стоит на ногах? Уж не помню, почему мне отдали его. Его тут нечем кормить, кроме остатков кофе да кексов, которые я примешиваю к кофе. Я кое-что видела. Но не очень часто.
Поеп:
- Вот видите - всё не так уж безнадёжно.
Мисс Хналлпора:
- Я, конечно, никому об этом не скажу.
Поеп:
- А вот это нехорошо!
Мисс Хналлпора:
- Я лучше пойду и сварю ещё кофе.
Поеп:
- В этом нет нужды. Я не привык выпивать более полчашки или около того, а в этом кофейнике, я уверен, по меньшей мере полтора литра.
Однако, хотя кофейник был почти полон, это не остановило её от того, чтобы сходить и долить его доверху. Пока женщины не было, посланник епископа не мог отвести глаз от трёх "военных" кексов, распухших от пряностей, и в сумме не менее шестидесяти сантиметров в диаметре. У меня даже вспотел лоб.
В надежде, что, потерпев немного, мне удастся извлечь из неё какую-то информацию, я принялся за третью чашку кофе - вопреки своему обычаю. Это сработало. Поглощение гостем кофейного пойла произвело благоприятное впечатление на неразговорчивую женщину. Её реакция стала более дружелюбной, в душевном смягчении она, уповая на милость человеческую и божью, начала рассказывать свою историю. В своём рассказе она вернулась к тому единственному событию, которое оказало влияние на всю её жизнь, к тому единственному моменту в её жизни, когда она что-то увидела.
Это произошло почти пятьдесят лет назад, но, как она говорит, она помнит всё, словно это случилось только вчера.
Мисс Хналлпора:
- Может быть нужно отрезать епископу ещё кусочек вот этого кекса клинышком?
Поеп:
- Что вы, не стоит, ну ладно, пусть будет, спасибо.
Мисс Хналлпора:
- Может вам положить в тарелку по кусочку от каждого? Не выбрасывать же мне всё это собакам.
Гость попросил отрезать кусочек только от одного кекса, желательно от вон того, посыпанного сахарной крошкой, не столь мокро-сочащегося и без консервированных фруктов. Она отрезала клинышек, которым смело можно было бы накормить семерых и положила мне на тарелку.
Мисс Хналлпора:
- Я тогда была бойкой девчонкой. Меня послали за чем-то в Бервик. Вместо прямой дороги вдоль морского берега я пошла выше, по овечьей тропе, прямо над ледниковыми моренами. Там уйма лесных прогалин, поросших мхом и вереском. И когда я шла по одному из гребней, я вдруг заметила одиноко стоявшего дикого барана бурого цвета с прямыми рогами, смотревшего прямо на меня из впадины. Я испугалась, как никогда в жизни, онемевшая беспомощная девчонка, не предполагавшая, что этот или какой другой пряморогий бурый овен водится подле ледника. От него исходило золотистое сияние. Ни на одном из животных я в жизни больше не видела такого золотого руна. Я окаменела. Я не могла оторвать глаз от прекрасного животного, зная, что таких не существует ни здесь в долине и нигде больше в Исландии. А баран просто стоит и смотрит на меня. Мне и сегодня кажется, что я всё стою там, а овен этот смотрит на меня. Что было делать? В конце концов, я очнулась и убежала прочь. Я мчалась, сломя голову, далеко в обход гребня, вдоль впадины, вниз к морю, пока, слава Богу, не оказалась на главной дороге.
Поеп:
- Это был волшебный баран?
Женщина фальцетом выдохнула ответ, с несомненным и поныне трепетом:
- Не знаю...
Поеп:
- Кто-нибудь узнал, что это было?
Мисс Хналлпора:
- Конечно же нет. Все хорошо знают, также как и я, что в наших краях не водятся пряморогие бараны. Парни с соседней фермы пошли посмотреть на него, но, естественно, ничего не увидели. С тех пор я не видела ничего стоящего. И ничего особенного со мной больше не приключалось.
Глава 6
УТРО ПОДЛЕ ЛЕДНИКА
С утра пораньше Ваш посланник на ногах. Дневной свет не способствует сну, особенно в комнате с облезлыми голубыми стенами, где совсем нет штор и где мне постелила мисс Хналлпора после вчерашнего кофепития; собственно, когда я пошёл спать, уже начинало светать.
Комната эта находится по правую сторону прохода от входной двери, напротив пустой комнаты. Дверь в комнату держится на одной петле и закрываться в ней нужно с помощью куска верёвки. Очевидно, что дверь заколачивали на зиму и снова заколотят осенью.
За окном поднимается туман, лужайка за домом ярко зеленеет после моросившего ночью дождя. Овцы вышли на лужайку и никто не собирается загонять их обратно. Несколько синих мух носится между рамами. Меня слегка подташнивает после вчерашнего неумеренного потребления кексов и кофе с цикорием. Скорей всего, я не допил до конца даже те полтора литра, которые женщина принесла сразу же в первый раз; что бы случилось со мной, если бы я выпил все три литра, как она хотела!
В комнате, конечно, есть кровать, но никакой другой мебели, утвари - даже ночного горшка. Может так было задумано: пусть гость, выпивший три литра кофе, по-младенчески помочится в кроватку?
При более тщательном
