сыпались одна за другой, телефон не умолкал. «Ты не передумал-то со свадьбой своей?» - спрашивал Николая чей-то голос. «Нет!» - отвечал моряк.
Свадьбу ему испортили, но волю его не сломили. Скоро у них родился сын, и вроде бы радоваться надо, а Настя по- настоящему испугалась - и за себя, и за ребенка. Придет Коля с моря, а жена не рада ему, точно черная кошка между ними пробежала, и сама просила его: «Уходи от меня, Коля, иначе погибнешь». А глаза полные страха и слезы в них.
Бился моряк со своими врагами насмерть, но что он мог сделать один? А в милицию заявлять гордость не позволяла. Долго Николай лежал в больнице, ведь и почки ему поотбивали, и все внутренности. А горше всего, что Настя его бросила в такую пору. Вот как судьба повернулась к Коле. Уехала жена куда-то и ребенка увезла. И понять ее надо, ведь она за ребенка боялась, но трудно все это понять.
Похоронили Николая на вершине сопки, но не долго ему там одному лежать пришлось. И года не прошло, как умер дядя Семен - не выдержало его сердце всех потрясений. Купил он Геннадию, второму сыну своему, небольшой магазинчик, все свои деньги вложил туда, что в море когда-то заработал. Но Гена зажил на широкую ногу, залез в долги, и забрали у него этот магазин его лучшие дружки. Вот и не выдержало сердце у фронтовика. Отгремел почетный салют, и успокоилась его душа рядом с Николаем - отец и сын.
Запил Гена, и у тети Оли в одной квартире с ним жизнь стала невыносимой. Никуда не поехала она - ни к нам, ни к сыну родному Борису в Хабаровск, а поехала в город Артем. Там ее и могилка рядом с сестрой своей Валей. Успокоились сироты, ведь намучались бедные - одному Богу известно, сколько, и теперь отдыхают вечно. Придут дочери да племянницы Рая с Тасей. Принесут к могилкам цветы. Смахнут слезу, погрустят с умершими. И снова к жизни - то одно надо, то другое.
Не поют больше сестры про соловушку - не с кем! И мне тягостно перед тетей Олей, ведь я ничем не смог ей помочь и даже всю трагедию ее не осознал тогда. Ведь сколько стихов она присылала, а там - вся ее душа была. И хоть бы одно письмо сохранилось, не то, что рукопись (наверное, была и такая). Прости меня, тетя Оля. Прости.
