МАСТЕР СПОРТА

рожу-то воротишь, - кричит Грибов. - На меня смотреть! Ты ведь, Фролов, - старшина роты, а не чучело огородное!» Поворачивается к ним лицом старшина роты, а там и глаз не видно, глаза заплыли. «Это кто ж тебе так врезал?» - «Да это новенькие буянят, всех нас на карантин посадили, говорят, что десять суток все спортсмены будут устав учить, а ещё строевым ходить, иначе всем нам плохо будет. Мне вон пять нарядов на работу дали, вот и отрабатываю их, хоть в трибунал заявляй». «Я тебе заявлю, - орет на него Грибов. - Ты у меня первый туда пойдешь!» Заходят в казарму Грибов с Виталиком: стоят в строю человек пятнадцать спортсменов, а вдоль строя Баринов да Яров прохаживаются, и Барин орет во всю глотку: «Что за строй?! Вы должны видеть грудь четвертого человека! А у вас строй, что бык посц.л!» И тут же - кому в рыло, кому в пузо: строй ровняют. А в строю, и боксеры есть, однако и те терпят, чудо, да и только! Сами служили Грибов с Филипповым, но такого не видели. «Так, что там у вас по распорядку? - спрашивает Баринова Иван Иванович. А тот и глазом не моргнул: «Учить уставы, товарищ командир!» - «А это что у тебя за помощник выискался?» - и показывает Грибов на Ярова. «Это мой заместитель по политчасти. Просто зам. Он должен следить за тем, чтобы с моей стороны перегибов не было» - невозмутимо отвечает Баринов. Грибов дальше спрашивает зарвавшегося командира: «Ну и что, справляется твой зам со своими обязанностями?» - «Я даже очень доволен его работой, - отвечает Баринов. - «Ну, а личный состав как?»
- «А это у них надо спросить,» - говорит Андрей и показывает на строй спортсменов. «Довольны ли вы службой, орлы?» - спрашивает Грибов. - «Так точно!» - отвечают спортсмены и вытянулись в струночку. Что тут сказать полковнику Грибову? «Раз вы довольны, то служите дальше, едрен корень! Баринов со своим хвостом - за мной, а остальным учить уставы!»
Вот это встреча! И не знает Филиппов, как себя вести в такой ситуации. А его воспитанники Баринов с Яровым обнимают его, как родного, как будто они его целую вечность не видели - своего родного папочку. Ну, как на них шуметь- сердиться?! Да и у Ивана Ивановича после такого спектакля, что ему устроил Баринов с Яровым, и в котором он сам принимал участие, от зла не осталось и следа.
Сели они за стол командирский и пьют чай с разными домашними угощениями, что Филиппов для ребят привез. А между делом и беседу ведут.
«Так с чего все началось? - спрашивает служивых Грибов. - Только прямо говорите, без обмана». - «А что здесь скрывать можно, всю правду,» - отвечает Баринов. А его зам по политчасти пока молчит, но и он в любую минуту готов поддержать своего друга. Зачинщик всей этой кутерьмы не кто иной, как сам прапорщик Фролов. «Он очень любит пошутить, но шутки его вот где сидят, - и Барин на свое горло показывает, - как кость в горле. Отдыхают все спортсмены, а прапор при всех и говорит: иду я, и вижу еврея, бьют, мелочь, а приятно! Хохочут все ребята и на нас с Яровым смотрят, ведь все знают, что мы с ЕАО - значит все это в наш адрес сказано. Проходит немного времени, и он опять говорит: иду и вижу еврея, бьют, мелочь, а приятно. И все хохочут-заливаются. А Фролов нам свое: «Что же вы, еврейцы-молодцы, у всех обрезаны концы, не смеетесь, ведь это про вас сказано», и ржет мне в лицо этот жеребец Пржевальского. Тут я не стерпел, и про устав забыл напрочь. И зарядил пилюлю в рожу прапора. Ведь мы только с гражданки, а там мы не привыкли обиды прощать, правда Яров?» - тот кивает головой: «Правильно говоришь». - «А остальные спортсмены за прапора вступились, они здесь дружно живут. Тогда Вовка стулом и начал их всех окучивать, что картошку на грядке. Вот мы и показали им, что еврейцы - молодцы, пусть знают наших - вот так!»
Смеются Грибов с Филипповым до слез, очень смешно им. Ну ладно, нагнали на них страху и достаточно. Говорит Иван Иванович: «Командуйте отбой - оргпериоду. Чтобы я про вас больше ничего плохого не слышал, как поняли меня?» ~ «Так точно!» - чеканят слова ребята. - «Ничего плохого, слышали?!» И радостно Баринову с Яровым, что так все закончилось. Забрали они гостинцы, что Филиппов привез, и скорей к сослуживцам: мириться надо...
И года не прошло - опять звонок из Хабаровска: приезжай Филиппов, твои орлы снова буянят! Собирается Виталий - и опять в Хабаровск. На этот раз дело было так.
Пошли в увольнение Баринов с Яровым, а сами одеты по
гражданке, так спокойнее будет. Но патруль что-то заподозрил. Ребята молодые, а одежда не понять какая, и из разного гардеробчика. Начальник патруля и говорит им: «Кто такие? Предъявите документы!» - «Да в увольнении мы, - отвечает Баринов. - И документы у нас в порядке» - ребята показывают свои увольнительные. Офицер увольнительные в карман положил и говорит спортсменам: пойдемте в комендатуру, там разберемся. Тут
штангисты и закипели, как самовар: не пойдем! Стали патрульные Баринову с Яровым руки крутить, те и озверели совсем, разбросали патруль, а начальнику еще и зарядили в ухо. Тот достал пистолет и стал в воздух стрелять, но ребята в пять секунд его обезоружили и еще пилюль добавили. Идут орлы к себе в часть, а за ними патрульные «тащатся» и чуть не плачут, бедные: отдайте пистолет ребята, мы вас отпустим. А Барин с Яровым усмехаются: это кто кого отпустит? И весело полковнику, и грустно: покоя нет от воспитанников. Кое-как он замял этот инцидент. Но лучше спрятать от беды подчиненных на «губе». Как решил командир, так и сделал. А через пару дней звонит Грибову начальник гауптвахты и просит его: «Иваныч, забери своих выродков, не то я их в дисбат отправлю!» А там, на губе, то же самое случилось, что и в части, в начале службы. Начальник караула с фингалом ходит, а караульные строевой подготовкой занимаются. А «губари» во главе с Бариновым и Яровым пузо на солнце греют, да над караульным потешаются - весело им. Как услышал про это Грибов, так за голову и схватился - что вытворяют, подлецы! «Так я без погон останусь, и без пенсии тоже...» И чуть не плохо ему - беда! Срочно забрали с «губы» бузотеров, и опять разбираются с ними Иван Иваныч да Виталий Петрович. И снова божатся их воспитанники: «Все! Завязали мы, служить будем строго по уставу!» - «А надолго ли вы завязали?! Вон отсюда!» - и летят из кабинета первым рыжий Баринов, а за ним черный Яров.
А через пару дней - крупные соревнования, и побеждают там Баринов с Яровым, вот где энергии у них - немеренно. Но как их наставить на истинный путь, уже никто не знает - беда с ними. Так и не стали они мастерами спорта, а могли бы быть. Но по жизни они были очень уж несерьезными, для начальства неудобными людьми, ведь везде с ними что-то да приключалось.
Пришло время - вызывает Иван Иванович Барина и Ярова
в свой кабинет и говорит им: «Вы ждете, что я вас отправлю на гауптвахту? Вот вам!» - и показывает ребятам огромный кулак. Кладет на стол “бегунки” - обходные листы, деньги на дорогу и говорит своим орлам: «Это все, что я могу для вас сделать - вон отсюда!» На целый месяц раньше срока!
Барин с Яровым двинулись в сторону вокзала - прощай служба! Грустно стало Ивану Ивановичу, словно осиротел он без этих ребят, как-то тихо все стало и неуютно. Уже не было источника, от которого можно было подзарядиться - пустота!..
Через год приходит Грибову письмо. «Здравствуй, Батя! Ты для нас всегда был отцом, мы только сейчас это ощутили. Нам действительно тяжело без тебя, наш добрый и бесценный Иван Иванович. У нас не стало той опоры в жизни, которой для нас являлся ты. Мы всегда знали, что ты придешь и выручишь нас, в трудную минуту поможешь нам. А сейчас все свои проблемы нам приходится решать самим. Мы сразу осиротели без тебя, дорогой наш Иван Иванович. Мы твердо решили, что своих первых сыновей назовем Иванами, это в твою честь, наш добрый наставник. Нам очень и очень не хватает тебя в
этой жизни. Будь всегда здоров и счастлив! И пожалуйста прости нас за все наши глупости, что мы вытворяли. Сейчас мы повзрослели, и многое осмыслили заново. Но мы благодарим судьбу за то, что свела нас с тобой, наш отец, наш Батя, наш папочка. Прости нас, пожалуйста, и, если сможешь, приезжай к нам в гости, всегда будем рады видеть тебя. Твои бесенята: Баринов Андрей и Яров Владимир».
Приятно получить такие письма. Но увлажнились глаза у Грибова, и чуть послышалось: дорогие мои ребятки...
Пять лет, жили Виталий с Татьяной без всяких хлопот и, можно сказать, что счастливо. Росли у них дети, и все было, как у людей. Но и тут рок, что преследовал Виталия с самого дня рождения, опять настиг его. И пусть ударил он не по нему самому, а по его семье, но это еще больнее и беспощадней.
Как-то стал Филиппов замечать, что Татьяна стала какая-то не такая, со странностями. И еще он заметил, что стала его Танечка бояться света, и всегда у нее окна прикрыты шторами или занавесками. Даже детей, и то стала обряжать в темные тона, не говоря уж о себе. Замкнулась она, и ничего уже не рассказывает Филиппову, как прежде, а что-то шепчет про себя. А у Виталия ребята да тренировки, и все как-то не находилось
времени объясниться с женой. И вот однажды в выходной день приходят к Виталику в гости его друзья с работы. Ставят они бутылку на стол, и смотрят на Филиппова: ну что хозяин? Что тут скажешь? Конечно: накрывай на стол, супруга. И все тут понятно, и ясно, ведь не впервой же к ним гости заходят. Никак не возразила Татьяна. И молча задвигалась она от кухни к столу. И ставит хозяйка на стол перед каждым опешившим гостем по пустой кружке и по банке раскрытых консервов. И мужу то же самое ставит. Разложила она также каждому по ложке на стол и смотрит на Виталия. Первое, что нашелся сказать ей Виталий: а хлеб где? Хозяйка приносит с кухни булку хлеба. И ломает ее тут же ломтями, и каждому гостю по куску хлеба на стол кладет. Ничего не понимает Виталий, что же это такое?! Поднялся он навстречу Татьяне из-за стола, когда та возвращалась с кухни и несла соль и перец. Та резко отшатнулась от мужа в сторону: не трожь меня, нечестивый! И руками прикрылась, будто ее бить будут, или в ад ее потащат. Изумились всему этому гости, но смолчали, мужики наскоро разлили эту злополучную бутылку по своим кружкам. И так же быстро выпили ее содержимое, занюхали они все это дело хлебом, и резко подались на выход: извини, Виталий. Разбирайтесь, мол, сами. Филиппову очень тяжело - понял он, что беда в его доме, а что делать, не знает. Хочет он опять к жене подойти, а та ему опять - уйди, злыдень! И глаза у Татьяны большие от ужаса. Сел Виталий на диван и не знает, что ему предпринять в такой ситуации. А жена быстренько собрала детей, и вон из дома. «Ты куда, сумасшедшая!» Словно косой резанула она глазами: «Ты бес! Ты - источник ада! Чур! Чур, меня!» - и исчезла за порогом. Не стал Виталий ее преследовать: она и так запугана дальше некуда - пусть уходит. Пошел он к знакомому врачу, психологу, обратился за консультацией. Тот долго слушал его, не
перебивал, а потом высказал Филиппову свое мнение. «Все это может быть и наследственной болезнью. Надо всю ее родню проверить, или хотя бы мать и отца. Чем они болели с самого дня своего рождения. У Татьяны все могло быть нормально до последних родов, а потом болезнь и начала прогрессировать. Но вообще-то причин могло быть множество, и притом всяких. И даже очень мелких, вроде бы