Это предательство с их стороны так возмутило меня, что я, в первое время, от растерянности, от изумления, от неожиданного, подлого коварства, даже слова вымолвить не мог. И только потом, когда до меня дошло, в какую ситуацию я снова вляпался, начал отчаянно пытаться освободиться от сковывающих меня пут…, но… было уже поздно «шашкой махать».
Меня подхватили и быстро, не успел я и глазом моргнуть, спустили по трапу и подтащили к охранникам.
Неизвестно откуда, скорее всего оно стояло с другой стороны шлюпки, и мне не было видно, подлетело странное сооружение, и остановилось рядом с охранниками и рабочими-предателями.
Я, глядя на них, даже зубами заскрипел, так они мне были омерзительны.
Предатели! Сволочи! А ещё людьми называетесь! - вслух возмущался я. Но они, как стояли небольшой группой, не смешиваясь с охранниками, так и продолжали стоять. Только глаза их были опущены, и смотрели они не на меня, а были упёрты в землю.
Но, что я мог сделать - связанный, обессиленный, не понявший с кем имею дело, и… вообще…?
Чтобы до конца не растратить оставшиеся у меня, хоть и крохотные, силы, мне пришлось прекратить извиваться и пытаться освободиться от верёвок.
И, я притих!
Я только с ненавистью и презрением смотрел на пленителей, да тихо, не вслух, ругался. На какие-нибудь радикальные меры я пока был не способен - ни на физические, ни на, какие-то другие.
По небрежному взмаху руки одного из охранников, меня вновь подняли и, так, связанным, положили (хорошо хоть не бросили) в подлетевшую коробку. Охранники тоже забрались и, разместившись вокруг меня, вроде как задремали. Насчёт «задремали» я не особенно был уверен, но глаза-то они всё же закрыли.
А коробка вдруг «ожила!». Я даже вначале и не понял, что с ней произошло. Но она вдруг изменилась…, да что там изменилась…, она превратилась… в… вертолёт! Да, в самый что ни на есть взаправдашний вертолёт. А мы - я и охранники, оказались внутри него…, правда, я лежал на полу, а они… сидели в мягких креслах.
У меня от изумления глаза сами собой на «лоб полезли», а рот принял форму бублика с дыркой посредине.
Винт бесшумно завертелся, и мы, плавно поднявшись метров на десять-пятнадцать над землёй, полетели.
Чу-де-саа…! Таких фокусов я ещё в жизни не видел! Вот это даа! - одновременно изумлялся и восхищался я.
Хоть и было мне чертовски плохо и неудобно лежать на жёстком полу вертолёта, но изумляться и восхищаться увиденным мне же никто не запретил. Правда ведь?
Вот я и изумлялся, и восхищался, насколько мне здоровье и лежащее в неудобной, скрюченной позе, тело позволяло.
* * *
Минут…, да, наверное, через семь-восемь, вертолёт приземлился на площадке перед двухэтажным, ни чем не примечательным, зданием.
Меня вынесли и, поставив на ноги, подтолкнули. Чтобы не упасть, я сделал шаг, затем, второй, и хотел уж было остановиться, но сильный тычок в подреберье «сказал» - не останавливайся, иди! И я вынужден был идти.
У «сильного» всегда «бессильный» должен исполнять то, что ему прикажут, если конечно он ещё надеется как-нибудь выкрутиться из неприятного положения - то есть, продолжить борьбу за выживание.
А именно это я и имел в виду (борьбу за выживание), когда меня поставили на ноги и «приказали» шевелить «ластами», то есть, идти куда приказано.
Я шёл достаточно медленно, но так, чтобы не получить новый удар по рёбрам, и шевелил, понятно не ластами, а мозгами. И посматривал украдкой по сторонам - на военном языке это называется - проводил рекогносцировку на местности, то есть присматривался на всякий случай. А, возможно и не так - я же военным наукам не обучен.
Находясь под конвоем всё тех же охранников, я толкнул входную дверь здания (хорошо, что она открывалась внутрь, а не наружу) иии…, мама моя родная!!! За столом сидел… таракан! Нет, не тот кровопивец, от которого я сбежал, а другой…, но очень похожий на первого!
За время сидения в плену я научился различать их. У них были мельчайшие, и сразу незаметные отличия, но были. Вот по этим мельчайшим отличиям и признакам я и понял, что передо мной другой «таракан».
Вся душа моя заледенела, а тело охватил какой-то озноб! Я был в ступоре! У меня, наверное, ноги приросли к полу, потому что я и шага сделать не мог, они не хотели двигаться.
Я стоял, моргал «глазами», и… молчал. Меня бросало то в жар, то в холод, а волосы, я прямо это чувствовал, шевелились на голове.
Господиии!
Прошло, не знаю, сколько времени, в молчании и разглядывании друг друга. «Таракан» пошевелил усами, и мои охранники вышли за дверь. Затем, с ним произошла метаморфоза прямо у меня на «глазах» - он встряхнулся и, теряя прежнее, тараканье обличье, превратился в элегантно одетого, молодого человека.
Это как…? Это… почему? Такого…, в принципе, не может быть! - суматошно забились мысли в моей голове. Такое только в кинофильмах бывает…!
- Вы, я вижу, удивлены? - произнёс молодой человек на чистейшем, моём, русском языке, и продолжил: «наши технологии далеко опередили Вас…, людей. Такие эффекты у Вас ещё только с помощью компьютерной графики возможны, а мы уже давно с этим… живём, привычка уже выработалась».
Какой там удивлён, хотел я ответить - я ошарашен! Но не смог. Язык мой прилип к гортани, а горло могло только сипеть, типа «ссс», а потом ещё «ссс», и всё.
Так и стояли мы друг против друга - он, в ожидании ответа, а я…, а я только сипел, да «глазами» моргал.
Наверное, мы представляли бы собой чудную, сюрреалистическую картину, если бы мне не было сейчас так страшно и обидно за напрасно потраченные усилия и нервы при побеге с летающей лаборатории-тюрьмы.
Ну, надо же - столько усилий…, столько надежд на обретение Свободы, и так….
Господи, когда же я избавлюсь от этих уродов? Ну, что тебе, Боже, стоит чуть-чуть помочь мне. Я так устал…. Мои силы и нервы на пределе - ещё немного и я не выдержу…, сдамся, откажусь от борьбы… - так думало моё слабое тело, так думал мой, до конца вымотанный, мозг.
А где-то в подсознании уже тлел зародыш, искорка чего-то. Я пока ещё не знал чего. Но он, зародыш, настолько малый по размеру, как, например, инфузория-туфелька, или даже ещё меньше - как атом, но он уже начал тревожить меня, тревожить мой разум.
- Ааа…, где… другие… пассажиры с… самолёта? - наверное, прошептал я, а вероятнее всего, подумал.
И ответ сразу же воспроизвёлся в моей голове.
- О них не беспокойся. Они…, самолёт благополучно приземлился в аэропорту «Внуково»…
Не дослушав до конца, я встревожено воскликнул:
- Но я-то не прилетел! Меня будут искать…, уже ищут…!
- Никто тебя не ищет, писатель. Ты прилетел…, прошёл таможенный контроль….
- Ааа…?
- Да не парься ты…
Опережая мой вопрос, зазвучал ответ в моей голове, и даже цветные картинки замелькали у меня перед глазами.
…тебя сбила неустановленная машина, и тебя уже похоронили…
И мгновенно я увидел себя переходящим улицу возле своего дома. В руках у меня были дипломат и букет алых, вперемешку с белыми, роз (любимых цветов жены), и мчащийся на большой скорости автомобиль…
Эту картинку быстро сменила другая - я увидел свои похороны…
Господи, за что? За что ты так…? В чём я провинился перед тобой? - застонал я, и от несправедливости судьбы что-ли, или от злости на этих…, этих, я даже не мог сразу подобрать необходимое слово. Наконец сообразил - этим… тварям и, наконец-то обретя голос, заорал:
- Что Вам от меня надо, ублюдки, кровопийцы?! Я лучше погибну от ваших пыток, чем покорюсь и стану рабом ваших экспериментов…!!!
Инопланетянин, вновь неуловимо изменился. Он принял облик человека…, облик моего издателя и, с язвительной улыбкой искривившихся губ, издевательским тоном проговорил:
- Вот такой ты нам и нужен - задиристый, непокорный, готовый биться за свою жизнь до конца.
- Но…, зачем?
На этот, не совсем корректный вопрос, я всё же отвечу тебе.
- Люди, по природе своей, свободолюбивые особи. Они ненавидят рабство в любых его проявлениях…, не признают законы, противоречащие их пониманию справедливости и, доведённые до крайней черты - восстают. Они стремятся освободиться от ненавистного ига, и ищут любые возможности, чтобы свергнуть тиранов или сбежать от них.
- Ноо…, я-то здесь причём? Зачем меня…
- В тебе с рождения заложен сильный бунтарский дух, и ты, пример передо мной, постараешься сбежать, или… поднять восстание, чтобы нас уничтожить.
- Ноо…, если так…, то…
- Ты хочешь спросить - зачем же ты нам такой нужен? Не проще ли тебя сразу уничтожить?
- Да.
- Ты попытаешься любыми способами сбежать. То есть, ты будешь искать любую лазейку в нашей защите, любую ошибку в нашей обороне, а мы…, мы будем…
Он, вдруг осёкшись, замолчал, и подозрительно взглянул на меня.
Из его пространной речи я понял лишь одно - я пленник, а для своей семьи давно мёртв и похоронен. Значит, я никому уже не нужен…, со мной морально покончено.
От такой мысли у меня даже на мгновение пропал интерес к жизни.
Зачем, кому нужно моё существование, если я никому не нужен? - подумал я. Ни дома, ни семьи…, лишь жалкое подобие жизни…
Я представил себе картину будущего своего, и приуныл, настроение резко ухудшилось. Я уже готов был попросить таракана, чтобы меня тут же, не сходя с места, прикончили, прервали мою юдоль горьких слёз и стенаний. Я готов был, словно потерявший стаю одинокий волк, завыть от горя. Я готов был…. Господи, сейчас я готов был на всё, лишь бы прекратилось моё существование.
Но видимо так уж у нас, человеков, заложено (а может это Всевышнее Божество так расстаралось), мы не можем вот так, запросто, не за понюх табака, расстаться с бренным своим существованием - что-то сопротивляется в нас, что-то противится.
Такое же состояние посетило и меня. Что-то во мне воспротивилось скоропостижной смерти, и я ещё подумал, а почему эта тварь будет преспокойно наслаждаться жизнью, а я нет? Почему? Да я…
И замолк, вспомнив, что эти твари владеют даром мыслеречи, то есть, я перестал думать о чём-либо, постарался отключить свой мозг от любых эмоций.
По-видимому, Таракан уловил моё настроение, и насмешливая улыбка появилась на его лице. Презрительно усмехнувшись, он как-бы решил подвести итог нашему диалогу:
- Вот видишь, я прав.
- Ни фига ты не прав, - мысленно сопротивляясь его выводу о нас, ответил я, - ты прав только в одном - Человек существо, действительно, свободолюбивое, а вот я - я слабый, никчёмный человек. У меня ничего ценного в жизни не осталось - ни семьи, ни жены, ни детей. Мне теперь всё пофигу - что продолжать жить, что умереть. Ты можешь приказать бросить меня в темницу или сделать рабом…. Да пошёл ты! Буду я ещё с тобой лясы точить, мразь!
Я специально так говорил, и даже вслух, я так говорил, чтобы его разозлить, чтобы он понял - я ничего не боюсь, и мне начхать с высокой колокольни на его умозаключения. И ещё я так говорил, потому что уже знал - что бы со мной впоследствии не случилось, я всё равно сбегу!
А он слушал мою сумбурную речь, и улыбка не покидала его лица. Он, паразит, понял всё-таки по моим словам и выражениям, что он «достал» меня, довёл меня до холодного каления, и что я приложу все силы, чтобы сбежать.
Увидев его иезуитскую улыбку, я тотчас замолчал. Только сейчас я сообразил - он, оказывается, достаточно умная
