За широкой улыбкой

провалиться со страха и стыда сквозь землю.
- С чего такая уверенность?  - неосознанно, отрешенно, словно в дурмане утонувшая, шепчу.
Обвился вокруг руками шеи и притянул к себе, буквально силой укладывая мою голову себе на грудь. Глупое, пугливое сопротивление – и сдаюсь. Обмякла в трепетном тепле и  заботе.
- А разве не так? – немного помолчав, отозвался. - Тома… - насильно отстраняет, вынуждает взглянуть в глаза: – Я тебя безумно хочу. Как и ты меня… И мне неважно, что у тебя там, - кивает головой мне на руки. – Что ты там прячешь. Это только тебя останавливает, но не меня. Мне важно лишь, что ты чувствуешь ко мне и как поступаешь. И всё. Остальное – х**ня. Понимаешь?
Пристальный, пронзительный взгляд, давлению которого просто невозможно было не покориться.
Несмело, покорно киваю.
- Так что… давай уже покончим со всем этим – раз и навсегда.
Стою, заледеневшая. Боюсь даже пошевелиться.
Но того и не потребовалось вовсе: силой хватает меня за руки и убирает их с моей груди.
Слезы тотчас подступили глазам и грохнулись вниз, стекая извилистыми дорожками по жгучему, покрасневшему от стыда и смущения, лицу. Решительное, окончательное действие – и разомкнул, развязал импровизированную одежину, оголяя все мои тайны для себя сполна. Оголяя… «мерзкую душу».
Нервически сглотнул.
Не шевелится более. Даже не моргает. Не дышит.
Лишь внимательно, с ужасом изучает все мои «письмена», сделанные рубцами и шрамами.
Долгая, жуткая минута – и внезапно потянулся рукой, дернув, скинув с плеча лямку бюстгальтера, а то и вовсе желая полностью стащить с меня белье.
- Не надо, - испуганно вскрикнула я, прикрываясь враз.
Однако в этот же миг постучали в дверь - распахнулась оная настежь.
- Вы там живы?
В страхе дернулась я, попытка спрятаться за спиной Гриши, но уже и сам он отреагировал – тотчас схватил, прижал к груди, скрывая в своих объятиях.
- Идем! - неистовым криком.
- Пардоньте, - попятился молодой человек, отворачиваясь. - Просто, Ерем, тебе там зае***и трезвонить… - бросил робкие оправдания на прощание и пулей убрался прочь.
 
***
Быстрый, ленивый взгляд на экран телефона – и отбить вызов, выключить звук.
 
А дальше было вовсе нечто странное и пугающее.
Хотя, чего странное? Именно этого  я опасалась. Именно это и получила.
И как бы Еремов не «свистел» там о внутренней моей красоте, и о исключительной важности лишь «чувств и деяний», вернулся в зал ко всем своим знакомым совсем другим человеком. Ни веселья, ни задора, ни даже просто доброты, человечности.
Холодный, замкнутый, черствый, постоянно огрызается. А шутить в его сторону – вообще не вздумай.
Хмурится, злится на что-то, грузится тугими мыслями. Уже больше получаса ковыряется в своей рыбе, словно та застрявшая скотина в болоте.
- Гриш, что не так? – наконец-то не выдерживает Боря и бросает ему тихо.
- А? – уставился на него в непонимании Еремов, нехотя отрываясь от раздумий.
- Что случилось? Еще больше накрыло? Или дерябнул?
- Точно, - словно прозрел Григорий. Разворот к товарищам: – Колян! Слушай, там же вроде с прошлого раза еще пару бутылок водки осталось, верно?
Обмерла я, словно передо мной только что расстрельный взвод свои дула возвел. Не дышу.
- А… ну… вроде, - замялся тот.
- Алтухов, будешь? – кидает дружественный взгляд на мужчину Еремов.
- Ну, - скривился Виктор Семенович. – Я же уже говорил. Хотя… за такую встречу… Как говорится, грех не выпить. Так что, - улыбнулся, махнув рукой, – наливай!
 
Залпы.
 
 
Глава 15. Потаенное
 
***
Ко всему случившемуся мне только пьяного Еремова не хватало. Пьяного, злого. И неудовлетворенного. Меня больше не замечал. Даже косых взглядов не бросал, и на «случайные» касания, как впредь, не отваживался.
 
Сижу, гружусь уже и я. На глазах застыли слезы. Унижена, растоптана, но даже от стыда некуда спрятаться. Некуда и не как. Нельзя же просто взять встать и уйти. Или можно? Наплевать на всё и всех – и долой рвануть, куда глаза глядят. Или что?
Или сама виновата? Зачем, идиотка, согласилась на уговоры? Дура! ДУРА КОНЧЕННАЯ! Любви захотелось? Ну, так и играла бы! Зачем остановила? Зачем вообще всю ту песню завела? Надо было как с мужем, тогда еще, до развода: подпоить, свет выключить – а там уже неважно было бы ему: хоть швабру обнимать, хоть чучело.
Хоть раз - а все же счастье да перепало бы...
С*ка, идиотка конченная...
 
- Пошли, покурим, - внезапно выпаливает в нашу сторону Борис: то ли мне, то ли Еремову. Мигом устремляю взгляд: естественно, Грише. Не сразу поддается уговорам тот: сопротивляется; пьяный, отнекивается; шуточки дурные бросает.
Но минуты упорства – и победа за Кузнецовым.
 
Шатаясь, словно моряки во время качки, пошагали к двери...
Долгие, жуткие, разрывающие сознание минуты моего ожидания, неведенья, волнения и одиночества (среди толпы)...
И вдруг звонок. Вновь пропущенный Еремову. Живо хватаю со стола аппарат и бегу на выход, по пути вежливо оправдываясь заботой о благоверном.
Конечно, плевать, по большому счету, кто и почему звонит – но, может, хоть так, с глазу на глаз, уговорю поехать домой… или хотя бы меня одну отпустить, в отделение. Если сегодня Петрович там будет дежурить – уже будет с кем ночь скоротать, режась в дурака или нарды.       
Черт, какие нарды?
Обмерла я пристыжено около двери, не решаясь пнуть полотно: нужно продумать сначала, как и что сказать, лишь бы не обидеть, и лишь бы понял всё правильно.
И вдруг среди шума невольно различаю голос Еремова:
- Бо-ря! Месиво… У нее там не кожа, а сплошное месиво… Я, с*ка, ох**л, когда увидел. Понимаешь?
Словно кто-то горло мне только что перегрыз, разорвал в клочья и вытянул, выдрал через него жизнь, жилу за жилой, окончательно лишая права на вдохи, на существование.
Глаза жадно выпучились, норовя из последних сил сдержать шальные потоки. Но и без того - громкий, отчаянный визг, рыдания вырвались из моей груди, позорно оглашая, обличая меня перед всеми, как тихушника, как сопливую, наивную дуру, от которой открестились, как от чего-то невероятно мерзкого и жуткого.
Мигом открывается дверь:
- КАКОГО Х**? – взревел Еремов, жадно окидывая взглядом творящееся.
Опрометью мчу я в раздевалку.
Влетает за мной.
- Ты че ЗДЕСЬ ДЕЛАЛА?! – орет мне в спину.
Разворот – и тотчас швыряю телефон ублюдку прямо в голову:
- На, б***ь! ТВОЕ!
(увиливает Григорий)
Воплю диким отчаянным возгласом, лихорадочно стирая с лица слезы, чтоб хоть как-то видеть происходящее перед собой.
Аппарат – в хлам, разлетелся в щепки.
Стоит, ошарашенный Еремов, не может даже и слова выдавить.
Сбрасываю без стыда уже и заминки с себя простыню и кружусь в гардеробной над скамьей, перебирая сложенные в кучу вещи: скорее одеться, обуться и нах** отсюда долой!
- А я ему поверила! ДУРА! ДУРА КОНЧЕННАЯ! – ору, словно ополоумевшая, ничего уже не срамясь. Попытка натянуть на себя свитер.  – Значит, месиво там! Ох**л он от меня! - рычу неистово.
Голову продеть, а вот гребанный рукав вывернулся, оттого маневр не удался - и вовсе застряла, словно дура, силясь свершить, казалось, невозможное.
Вдруг резвые шаги – и грубо хватает меня в объятия, подает назад – невольно пячусь, а затем и вовсе падаю на чужую одежду.
- Придурок! Идиот! Отпусти! Урод!
Но нет! Какие уговоры?! За секунды снимает с меня свитер, отшвыривает его долой, нагло рвет бюстгальтер, трусы – и наваливается сверху.
- Гриша! Пожалуйста!
Тут же проникает руками между бедер, разводя их в стороны. Губы к губам.
Запах перегара, сигарет, хмельной его аромат - дурманят сознание, обволакивают, поглощают, утаскивают в себя, хотя страху так и не дают затеряться.
- Пожалуйста, не надо! – отчаянно реву, молю, визжу, словно одержимая. Дрожу под ним, будто он душу из меня хочет вынуть.
Чувствую его уже всего, хотя все еще на грани.
Вдруг замотал головой.
Обреченно:
- Нет, - шумные вдохи, сражаясь с желанием. – Нет, родная моя, - как-то добро, испуганно прошептал мне в лицо. – А иначе… это будет вечная песня. Ты не сможешь решиться. А я не смогу вечно ждать. Но я очень тебя люблю. Слышишь? Люблю. И знаю, что ты меня любишь. Так что…
Вдруг движение – ворвался в меня, враз вскрикнула, тотчас еще быстрее слезы потекли из глаз.
Обмер, всматриваясь мне очи. И снова взгляды сцепились.
Нервически сглотнул:
- И единственное, что меня не устраивает, так это то… что эта тварь еще жива.
Приблизился вплотную своими губами к моим. Обжигает дыханием:
- И мысль, что если я хоть на миг расслаблюсь, отвернусь, то этот гад до тебя доберется, меня просто убивает… Но я тебе обещаю, даю слово, я найду этого ублюдка. Найду и выпотрошу сполна.
Накрыл мои уста своими, прилипая робким поцелуем. И вдруг движение – отчего вновь обреченно вскрикиваю, не то от боли уже, не то от счастья. Звонко, голодно, окончательно признавая его полную власть. Причем как тела, так и души.
Еще движение, еще, еще – и с каждым таким натиском страх, боль, ужас, горечь отступали, высвобождая сознание и душу иным, истинным ощущениям и чувствам – долгожданному счастью, радости, пленяющему удовольствию… Еще рывок – и нет больше сил сдерживаться: вырвался предательский, обличающий стон наслаждения. Тотчас впился поцелуем в губы Еремов и похотливо, победно, вожделенно зарычал…
В мгновение господство его стало смелым, дерзким, диким, ненасытным… взрывая эйфорию по шальной экспоненте. Не выдерживаю – и сама уже накидываюсь в ответ, отзываясь на сладкую, страстную, вызывающую грубость хрупкой, но не менее чувственной, откровенной, алчущей, беспринципной, сумасбродной лаской…
 
***
- Ну, что? Помирились, буйные? – рассмеялся Борис, завидев нас на пороге зала. Стоим, обнявшись. Молчим, пристыжено улыбаясь.
Прячу взгляд.
- А чего в одежде?  - вдруг отозвалась одна из девушек.
- Без обид, но мы – домой, - с неподдельной радостью констатировал Еремов.
- Еще бы! – весело вскрикнул Кузнецов. – Теперь-то есть повод зашкериться.
- Ладно, ребята, серьезно, - лениво оторвался от меня Гриша, шаги через всю комнату. Сердечно пожать руку Алтухову, другим мужчинам: – Безумно рад был всех вас пов-идать, - икнул, - но… дела зовут.
- Да мы слышали, кто тебя… как и куда зовет, - кинул ему Боря.
Рассмеялись тотчас все. Не сдержались и мы с Еремовым от улыбки (хотя, по правде говоря, куда больше хотелось провалиться от стыда сквозь землю).
- Да ладно, - внезапно отозвался Виктор Семенович, спасительно отвлекая на себя внимание, добродушно усмехнулся, - все мы когда-то такие были: молодые, влюбленные, глупые... Но, по правде говоря, они-то правы: че-то мы уже конкретно засиделись... Пора делать расход: домой, да на боковую...
Ухмыльнулся радушно Григорий:
- Созвонимся, - только разворот, как обмер, кое-что вспомнив: - Б***ь, точно! - неразборчиво буркнул себе под нос. Движение, хмельной взгляд на Кузнецова: - Телефон же нае***лся. Так что, если что – Балашовой брякните.
- Хорошо, - хохочет Борис. – Герои-любовники…
- Давайте, не прощаемся…
 
***
Бросить на стоянке авто (кто ж знал, что и сегодня этот гад нажрется, а я морально не в состоянии буду сесть за руль). Вызывать такси – и наконец-то отправиться домой.
 
Домой…
Едва переступили порог, как тотчас голодно накинулся на меня, сдирая одежины.
Смущенно смеюсь:
- Еремов, тебе что, мало?
- Надо закрепить полученный результат, - жадно впивается поцелуем в