была его паранойя – это был он сам.
Выпив уже начавший остывать кофе, он набрал пакет разной выпечки, расплатился и вышел. Официантки не обратили на него никакого внимания.
Дверь каблучка покорно открылась, узнав метку. Сергей переставил его в дальний угол стоянки, где, по его расчетам, был самый плохой обзор камер. Внутренний отсек для контейнеров был теплоизолирован. Термометр на контейнере с его материалом был уже в красной зоне, он посмотрел на таймер, оставался только час.
Сергей вбежал в палату, прижимая к левому бедру пакет с контейнером. Медсестра приветливо кивнула ему, как старому знакомому.
- Добрый день, - он, еле сдерживая себя после мучительной гонки, очень медленно, как ему казалось. Подошел к столику и небрежно свалил бумажный пакет с едой.
- Добрый день, Сергей Алексеевич, - медсестра мило улыбнулась и вопрошающе на него посмотрела. – Закончите сами?
Только после ее слов он обратил внимание, что Лена лежала на боку, лицом к окну, медсестра нехотя заканчивала ежедневную процедуру омовения.
- Да, конечно, ступайте, - Сергей выдавил из себя дежурную улыбку.
Когда она вышла, Сергей выждал несколько минут, наскоро переоделся, тщательно вымыл руки. Датчик температуры на контейнере лежал в красной зоне, материал не был более под защитой вот уже больше получаса.
«Привет, что ты задумал?» - замигало окно чата на мониторе, телефон услужливо повторил за ним.
- Задумал, что давно хотел, - Сергей медленно набирал в шприц тягучую маслянистую жидкость.
«Ты думаешь, нам это поможет? Я знаю, меня скоро отключат. Я давно готова».
- Я знаю, - он подошел к ней и начал пальцами отсчитывать позвонки, определившись с нужной точкой, с силой воткнул шприц в позвоночник.
Лена лежала неподвижно, ее тело не реагировало на инородную субстанцию, только график нервных импульсов начал рисовать крутые пики, и монитор отсчитывал растущий пульс противным писком.
Сергей весь покрылся испариной, настырный писк кардиомонитора отдавался в заложенных, от подскочившего давления, ушах. Вскоре он потерял ощущения своего пульса, принимая дробную тахикардию за свое сердце. Он вынул шприц и обессилев сел на пол возле кровати. Тонкая струйка крови скользнула из места укола вниз по изгибу спины.
В голове мелькнул вопрос, а закрыл ли он дверь в палату? Если сейчас кто-то зайдет, увидит его, сидящим на полу с пустым шприцом в скрюченных от напряжения пальцах. Он истерично засмеялся, какое это имело значение теперь.
Сергей обнаружил себя сидящим в кресле, уткнувшись головой в широкую жесткую спинку. Часовая стрелка уже давно перевалила за полночь. Резкий поворот головы тут же отдался острой болью в висках и затылке.
Лена лежала на спине, как обычно, монитор рисовал ровные графики активности нервной системы и мозга. Он попытался вспомнить, но последние часы оказались черным провалом в его памяти. Он не мог вспомнить, как добрался до кресла, перевернул Лену, кто убрался в палате? Он с трудом поднялся и, шатаясь, направился к кулеру.
Через силу запихивая в себя принесенные булки, Сергей жевал механически, чувство естественного голода было полностью замещено тошнотой, омерзением к самому себе. Чай был излишне горячим и абсолютно гадким на вкус. Сергей пил его большими глотками, испытывая странное чувство удовлетворения от причинения себе боли.
Сергей лениво потянулся к телефону, тот обрадовано задрожал, напоминая о входящих событиях. Отчет по трендам за последние часы заставил Сергея выпрямиться, чуть больше часа назад график мозговой активности зашкаливало более десяти секунд. Сергей не поверил увиденному и бросился к монитору, отматывая тренды вручную. Так и есть, активность была, была! График вернулся в текущее состояние, в правом верхнем углу мигала желтым маленькая табличка: «Глубокий сон». Кривая графика тоже явно указывала на это. Он бросил взгляд на Лену. Хватаясь руками за шаткую стойку монитора, Сергей другой рукой судорожно схватился за сердце, сжавшееся в его груди ледяным камнем – глаза Лены были закрыты.
Все последующие недели прошли как в бреду, занятые постепенным переездом и оборудование его квартиры в палату для Лены. Каждый день он ждал, что скоро за ним придут, он был готов к этому, хотел даже сам явиться, но только после того, как закончит. Недели складывались в месяцы, а никто не приходил. Ощущение бреда стало нормой, и короткие проблески сознания теперь казались Сергею чем-то нереальным, сном.
Вскоре день превратился в ночь, а ночь в день. Он засыпал на работе, возвращался по ночам в лабораторию, потом бежал домой, реагируя на каждый всплеск активности мозга Лены. К ним в квартиру не прекращалось паломничество удивленных профессорских голов, цокающих языком и покачивающих седыми головами. Прогресс был на лицо, но Сергей чувствовал, что его время на исходе. Странное чувство зрело в его душе, чувство спокойствия и понимания скорого конца, и чем ближе он приближался к нему, тем желаннее он виделся.
Прошло боле года, и Сергей, привычно бреясь перед зеркалом в уборной лаборатории, увидел абсолютно седого человека с бесцветными и безразличными глазами. Старик в зеркале криво ухмыльнулся себе, тело, сохранившее тонус возраста, нервно подернулось в протесте, но скоро сдалось под натиском хлынувшей из глубин черного сердца апатии.
Дела компании после финальных учений пошли совсем хорошо. Руководство перестало говорить с ним полутайными намеками, он и так знал, что они в курсе его преступления, более того, Сергей был уверен, что они его и покрывают, держа на коротком поводке этим компроматом. Но он был нужен им также, как они были нужны ему, пока нужны. Сергея не заботили мысли о том, какая роль отведена ему в компании, понимая, все же, что пока он был им значительно нужнее.
Олеся больше не ластилась к нему, видимо сняли команду. Встречаясь иногда в коридорах, Сергей картинно расплывался в улыбке, наслаждаясь ее реакцией. Вскоре он ее больше не встречал. В лаборатории поговаривали, что ее сделали директором благотворительного фонда, но до Сергея эти рабочие сплетни не долетали. И дело было даже не в том, что все умолкали с его появлением, скорее он отказывался слышать все, что творилось вокруг.
Вот уже несколько месяцев подряд Лена спала по четверо суток подряд, с небольшими интервалами на бодрствование. В один из таких периодов он почувствовал, что может отдохнуть и сам, тренды были ровными, монитор ровно отстукивал сердечный ритм. Он лег на диван и закрыл глаза.
Моментально перед глазами встали строчки чата, он разговаривал с Леной почти все время, сидя на работе, через чат, и дома, даже когда она спала. В короткие минуты своего отдыха он разговаривал с ней во сне. Это было странно и немного пугающе, когда этот разговор из сновидений Лена продолжала наяву. Возможно, он просто перестал четко разделять зыбкую границу, воспринимая себя в долгом, мучительном сне.
«Почему ты не хочешь отдохнуть? Ты устал, милый».
- Я не могу, не могу, - шептал Сергей в ответ. Левая рука безвольно скользнула вниз, упав в пушистый ковер. – Что ты чувствуешь?
«Я чувствую, что ты устал. Чувствую твое дыхание, ты рядом, ты всегда рядом».
«Я слишком долго был рядом, скоро все изменится».
«Я знаю, так и должно было быть. Ты расстроен?»
«Нет, может немного».
«О чем ты сейчас думаешь?»
«О чем? Это очень странная мысль, но я вижу ее очень четко. Я как единственное дерево, а вокруг только выжженная земля. Я видел это на последнем учении».
«Я тоже вижу его. Но на нем нет листьев, остался только один, последний. Я могу подойти ближе?»
«Да, подойди».
«Он такой слабенький, еще чуть-чуть и оборвется».
«Оборви его».
«Но тогда ты умрешь, ты действительно этого хочешь?».
«Да, я очень этого хочу. Если ты меня простила, сделай это».
«Я давно тебя простила. Но ты не умрешь, ты всегда будешь со мной. Ты будешь мной».
Сергей глубоко вздохнул, грудная клетка опустилась вниз и застыла на месте. Тело неестественно дернулось, сухой рот чуть приоткрылся, выпуская последний вдох.
..Лена стояла возле засохшего дерева, сжимая в руках пожелтевший листок. Ветер раздувал по полю хлопья золы, закрывая серой пеленой бледное осеннее небо.
Нейронная сеть натянулась и послышались звуки лопающейся проводки. Водная кровать покачнулась, монитор неистово запищал.
Лена медленно села на кровать и открыла глаза.
