правой стороны. Мама держала на руках годовалую сестру Зою, а я бежала, держась за подол маминого платья. Мы бежали прямо среди убитых и раненых людей, лошадей. Кругом раздавались стоны, ржание. Я отчётливо помню лошадь вороной масти – на ней было седло, а задняя часть была вся разорвана. Лошадь тяжело, с протягом, дышала, издавая при этом жалобные стоны. Так же я помню, как мы пробегали мимо казака в кубанке, и он просил пить. Но нам было очень страшно – ведь кругом, ну, как капуста в поле, лежали убитые и раненые казаки и немецкие солдаты, лошади, валялось разное оружие, сёдла, куски верёвки, разбитые мотоциклы… . Мы добежали до какого-то сарая и долго в нём отсиживались…. Как мы пережили тот бой, который прошёлся прямо по нашему окопу, я не знаю. Наверное, Бог помог…».[/b][/i]
Второе августа глазами горного стрелка. Против атакующих полков сражались горные стрелки 91-го горно-пехотного и 94-го горно-артиллерийского полков 4-й горно-пехотной дивизии. В рядах 94-го горно-сапёрного батальона находился на войсковой стажировке «военный претендент в офицеры»[b][113][/b] Оскар Хольцкнехт. Батальон горных стрелков, обойдя станицу Шкуринскую с западной стороны, продвигался по полевой грунтовой дороге в направлении Кисляковской. Но в районе хутора «Магровский»[b][114][/b] батальон подвергся атаке наших казачьих подразделений и танков. Продвижение батальона было остановлено, батальон понёс потери. В том бою был убит и Оскар Хольцкнехт. Его сын, Ансгар,[115] предоставил авторам этой книги письма с фронта товарища его отца - Альберта Вефинга - к его матери, с описанием боя 2 августа и гибели Оскара Хольцкнехта. Из письма Альберта Вефинга от 5 января 1943 года – солдата 94-го горно-сапёрного батальона 4-й горно-пехотной дивизии Вермахта: « … Мы шли через Ростов на юг. 31 июля после обеда мы получили почту. Мы расположились в великолепном фруктовом саду. Я заметил, что Оскар получил хорошее сообщение. Он сказал мне, что стал отцом. Это были прекрасные дни, мы жили как боги – с фруктами, белым хлебом, мёдом, молоком, блинами…
Затем наступило 2 августа. Ночью мы наблюдали бомбардировку Кущёвской[b][116]. Несмотря на это, мы бодро шли дальше. В 5 километрах от села мы свернули в поле. Там были скошенные поля, луга, поле подсолнухов. На одном из скошенных полей мы попали под миномётный обстрел. Но это нас не остановило. В подсолнуховом поле мы задержались, так как шли очень плотно. Перед нами шли горные стрелки через низину на холм, на котором стояли несколько развалин домов. Вдруг последовала команда: «Танки слева!». Наш лейтенант вызвал противотанковую установку. Но она прибыла очень поздно. Танки шли по полевой дороге. На правом фланге предупреждение поступило с опозданием. Командир роты ушёл далеко вперёд по дороге на холм. Колонны взводов следовали на большом расстоянии друг от друга. Здесь танки нашли первую цель. Возник беспорядок, командир второго взвода погиб. Третьему взводу, который находился далеко справа, повезло больше других. Справа внизу танки были встречены зенитной пушкой. Три танка было подбито. Один сумел ускользнуть. В то время как танк повернул вправо, поступило новое сообщение «Казаки слева!» Они приближались к подсолнуховому полю. Мы как раз вышли на пашню. Возникла ожесточённая перестрелка. Казаки обстреливали противотанковые установки, которые пытались скрыться. За казаками следовала ещё русская пехота. Русские шли по подсолнуховому полю в полный рост. Мы находились у них перед носом. Наш лейтенант погиб. Рядом с ним лежал Оскар. Дальше на несколько метров был я. За нами солдаты отступили назад за дома ([/b]хутор Магровский - авт.) Мы не хотели оставить нашего лейтенанта лежать, мы считали его раненым. Слышно было, как поблизости несколько солдат зовут санитара. Потом позвал и Оскар. Я не мог подойти к нему. Русские вели очень плотный огонь. Только через несколько часов стало спокойнее. Между тем, Оскар получил ещё одно ранение. Только тогда я смог подползти к нему…. По его просьбе я положил Оскара на живот, подпирая ему грудь. …Раны больше не кровоточили. … Прошло ещё много времени, пока пришла машина и собрала раненых. Когда санитары пришли, он очень удовлетворённо сказал: «Хорошо». После этого он уже не открыл глаз…. Он был похоронен вместе с 36 сослуживцами недалеко от этого места… Это был один из самых тяжёлых дней нашей роты…».
В другом письме Альберт Вефинг, которому в августе 1942 года было 20 лет, писал, что бой был настолько жестокий и напряжённый, что ещё до конца боя он заснул от нервного напряжения.
Из писем Альберта Вефинга видно, что только в его батальоне в бою 2 августа 1942 года было убито 37 солдат и офицеров Вермахта. В районехутора Нардегин было убито 18 солдат и офицеров 13-го горно-пехотного полка, входившего в состав 4-й горно-пехотной дивизии.[117]
Послесловие к атаке
В разных архивных документах приводятся различные цифры потерь немецкой стороной, например, горных стрелков 4-й горнострелковой дивизии во время конной атаки двух полков 13-й кавалерийской дивизии:
- в журнале боевых действий 13-ой (10-й гв) кавалерийской дивизии – до 400 человек;[118]
- в политдонесении начальника политотдела 13-ой дивизии батальонного комиссара Костина - более 1000 человек; [119]
- в журнале боевых действий 15-ой (11-й гв) кавалерийской дивизии - до 1500 человек;[120]
- в наградном листе на начальника штаба корпуса полковника А.И. Дуткина – более 2000 человек;
- в письме командира корпуса генерала Кириченко Н.Я. секретарю Краснодарского крайкома ВКП(б) говорится, что 13-я кавалерийская дивизия «… в своей конной атаке изрубила более 2000 человек, плюс к тому артиллерийским и миномётным огнём уничтожено, по-моему, такое же самое количество фашистов». [b][121] [/b]
Как относиться к приведённым цифрам? Как подтвердить или опровергнуть то или иное число? Ведь подсчитать потери немцев в том бою нам было не дано, так как поле боя осталось за ними. Часто в боевой обстановке действительно трудно произвести подсчёт нанесённого врагу урона. Широкое освещение действий казаков по радио и в газетах того времени не было лишено пропагандистского налёта, преувеличений и даже искажения фактов. Здесь ярко высветился именно тот случай, когда объективность принесена в жертву «политической целесообразности». Можно сказать, что преувеличение потерь противника значительно компенсировали горечь собственных больших потерь. Как было подсчитано позже, 17-й кавалерийский корпус в оборонительных боях июля – августа 1942 года потерял 2163 человека.[122]
Настало время расставить точки и в вопросе «… о танковой атаке немцев» в том бою под станицей Кущёвской 2 августа 1942 года. В описании хода атаки двух полков 13-й кавалерийской дивизии в конном строю широко используется штамп «… и пошла конная лава на наступающие гитлеровские полчища, на танки, пушки и пулемёты…», «…казаки на полном галопе подскакивали к танкам, закрывали бурками смотровые щели и поджигали их бутылками с зажигательной смесью…», «…от огненных взрывов гранат и разбиваемых о броню бутылок с зажигательной смесью вспыхивали танковые баки…». Но в воспоминаниях непосредственных участников атаки в конном строю нет ни одного слова о немецких танках. Ни начальник политотдела 13-й кавалерийской дивизии полковник Шипилов Б.С., ни командир 1-го эскадрона 32-го кавалерийского пока старший лейтенант И.И. Сердцов, ни командир сапёрно-подрывного эскадрона 29-го кавалерийского полка младший лейтенант М.И. Пекло не говорят в своих воспоминаниях о немецких танках в той атаке. Нет упоминания о немецких танках во время атаки и в архивных документах 17-го кавалерийского корпуса. Нет ни одного награждённого казака за уничтоженный танк в том сабельном бою. А ведь казаков награждали даже за 2-3 зарубленных солдата противника. Так, например, знаменитые казаки 32-го полка Каменев П.Г. (57 лет) и Грачёв М.Ф. (62 года), зарубив в бою по три вражеских солдата, как следует из их наградных листов,[123] были награждены орденами Ленина.
Единственное упоминание о десяти подбитых немецких танках встречается в наградном листе на начальника штаба корпуса полковника Дуткина А.И. при описании его подвига. Но его не было в рядах атакующих конников. Выполняя приказ командира корпуса, полковник Дуткин находился в 15-й кавалерийской дивизии[124], которая вела наступление в пешем строю на станицу Кущёвскую. Наличие немецких танков в полосе конной атаки полков 13-й дивизии, да и в полосе всех атакующих подразделений корпуса под Кущёвской, не нашло подтверждения. Разумеется, немецкие танки были, и казаки вступали с ними в бой – и в Кущёвской, и в Шкуринской, и в Канеловской. Но именно в легендарной Кущёвской атаке, в полосе наступления полков 13-й дивизии, немецкие танки не противостояли нашим конникам.
Немецкие танки во время атаки находились в северной части станицы Кущёвской перед взорванными мостами – железнодорожным и автомобильным, которые были уничтожены отходящим сапёрным батальоном[125] и начальником дивизионной школы младших командиров капитаном Архипов по приказу командира 12-й кавалерийской дивизии[126]. Это подтверждается данными авиаразведки.
Из разведдонесения № 4 от 31.7.42г. 132-й бомбардировочной авиадивизии: «…Кущёвская – на северо-восточной окраине 18 танков»[b][127]. [/b] Из оперативной сводки №347 от 31.07.42г. этой же авиадивизии: «… скопление мотомехвойск и танки противника на северной окраине Кущёвская»[b][128]. [/b]Немецкие танки и бронемашины неустановленной численности появились уже после атаки, когда 13-я кд находилась в районе сбора за боевыми порядками 15-й кавалерийской дивизии. В отчёте о боевых действиях 15-й кд имеется запись следующего содержания – «…к вечеру 2 августа перед фронтом дивизии была полностью 4 гсд (горно-стрелковая дивизия – авт.), усиленная конницей, артиллерией и танками».[129] А атака, согласно отчётной карте 17-го кавалерийского корпуса за 2 августа 1942 года, была закончена к 16.00.
