Эта история случилась не так давно. Я тогда жил в коммуналке – старой квартире с желтыми от времени потолками, таинственными коридорами и подоконниками, на которых можно лежать...
Жил я в то время один, и коммуналка мне нравилась: в ней не было скучно, не то, что в нынешней квартире, где за толстыми стеклопакетами и стальными дверьми не слышно жизни. Там все было иначе и намного веселей: из-за расшатанных временем дверей слышались разговоры соседей, обсуждающих положение в стране куда интереснее Познера, крики и беготня детей сотрясали полутемные коридоры, кухня напоминала проходной двор, в туалеты случалась очередь, а в ванну неподготовленному человеку и вовсе лучше было не заходить...
Так вот, проживал в одной из комнат мужчина, звали его Петр Петрович. Жил скромно, где-то работал. С работы приходил, всем «здрасьте» – и сразу в свою комнату. И не выходит. Странно, конечно, у нас детишки по всем комнатам носились, в прятки там или в разбойников играли, но Петр Петрович к себе не пускал. И комнату всегда на ключ запирал. Даже если в туалет отлучался. Старухе Макаровне, что напротив меня жила, он сразу не понравился.
- Алкоголик! – определила она. – А в комнате самогонный аппарат прячет. Надо бы участковому сказать...
Однажды Макаровна пришла к соседу за солью, а сама все норовила в комнату заглянуть. Любопытно ей было. Петр Петрович это понял и старательно проход загораживал. А потом спросил напрямую:
- Что вы там высматриваете? Там вашего ничего нет.
С тех пор Макаровна его невзлюбила.
Стол Петра Петровича на кухне всегда пустовал, а его конфорку на плите быстро прибрала себе большая семья Дормидоновых.
- Все равно не пользуется, - резонно заметила Раиса Дормидонова, и ей никто не возразил. Надо сказать, ей вообще редко возражали, и ясно, почему: семья Дормидоновых занимала лишь две комнаты из восьми, но по численности населения превосходила всех обитателей квартиры, так что любая инициатива Раисы неизбежно поддерживалась большинством.
Петр Петрович жил незаметно, я почти не видел его. После работы он запирался в комнате, а на выходных вообще из нее не показывался.
Но однажды в мою дверь постучали.
Я открыл. На пороге стоял Петр Петрович.
- Здравствуйте, - сказал он.
- Здравствуйте, - сказал я.
- Вы мне кажетесь самым порядочным из всех, кого я здесь знаю, - сказал Петр Петрович, глядя мне в глаза, - и я хотел бы кое о чем вас попросить.
- Пожалуйста, - сказал я, - а что случилось?
Мне польстило, что он выделил меня из всех обитателей квартиры, и все же я его не очень понимал.
- Пойдемте, я кое-что вам покажу, - он провел меня к дверям своей комнаты, открыл ее и втолкнул меня внутрь. Втолкнул, потому что сам я застыл на пороге: мне не хотелось вторгаться в жилище того, кто так тщательно оберегал его от посторонних.
- Входите и будьте, как дома.
Я вошел. Крохотная комнатка казалась еще более крохотной из-за разделявшего ее огромного книжного шкафа. Обычно так делали родители, отделяя свое личное пространство и спальное место от детей, но здесь был иной случай. Детей у Петра Петровича не было, жены тоже, а шкаф служил преградой для любопытных глаз, потому что за ним располагалось невиданное устройство: мигающий лампочками спрут – таким он мне показался из-за множества сверкающих металлической оплеткой кабелей, спускавшихся со стола и висящим наподобие щупалец осьминога. Внутри машины что-то жужжало и, кажется, даже булькало...
- Это мой многолетний труд, - предвосхищая мой вопрос, ответил Петр Петрович, - дело всей моей жизни: УДИРУН-1.
Чувствуя, что я не совсем понял, он пояснил:
- Устройство Доброты и Разума Универсальное. Номер первый. Экспериментальный.
Петр Петрович усадил меня в кресло напротив «спрута», а сам принялся ходить вокруг стола, словно ученый на лекции.
- Скажите, друг мой, - по-старомодному обратился он, - вы согласны, что человек – существо несовершенное?
- Ну, разумеется, - ответил я, не понимая, к чему такой вопрос.
- Замечательно. А вы верите в то, что человека можно изменить к лучшему?
- Конечно, - сказал я. – Трудом, воспитанием, примером.
- Ну, а если человек не хочет меняться? А сам, между тем, жизнь портит и себе и другим? – с неожиданным жаром спросил Петр Петрович.
- Ну, на это есть соответствующие органы, семья, общественность... Они пусть и воспитывают.
Сосед засмеялся. Смех его был неожиданно задорен, хотя и тих. Я тоже невольно улыбнулся.
- Вы сами верите, что тюрьма или общественное учреждение способны исправить закоренелого преступника или образумить хулигана и хама? Да кому до них дело? А между тем эти люди рядом с нами, они везде... Вот сегодня ехал я в трамвае. И что вы думаете? Какой-то гражданин, пьяный, развалился на двух местах, а старушки стоят... да еще и пиво пьет, а бутылку на пол швыряет... Вот что бы вы сделали?
Вопрос был с подвохом. Что ответить, если не знаешь всех обстоятельств? Если, допустим, кулаки у мужика здоровые, то лучше не связываться, ну, а если...
- Большинство ничего бы не сделало, это абсолютно точно, - сказал Петр Петрович, и я был вынужден согласиться. – И это вполне объяснимо. Но не будем останавливаться на причинах, а вернемся, так сказать, к истокам... Так вот. Это несовершенство человека и призван устранить УДИРУН-1.
- То есть как? – очумело спросил я.
- То есть совсем. Мой прибор или, вернее сказать, излучатель, способен исподволь изменить человека, настроить его мозг на частоту доброты и разума!
- Любого человека? – спросил я, чтобы хоть что-то сказать. Слова Петра Петровича изумили меня совершенно.
- А вот это мы с вами и проверим!
- На мне?
- Нет, мой друг. По моим наблюдениям, в этой квартире как раз вы меньше всех нуждаетесь в корректировке. Вы хороший человек и достойный гражданин, и поэтому вы здесь, в моей комнате. Вы – и никто другой! – с некоторым пафосом произнес хозяин.
- Ну, хорошо, и что вы предлагаете?
Петр Петрович замялся.
- Мне нужен ваш совет. Как вы считаете, кто из жильцов нуждается в... корректировке?
- Вы хотите использовать прибор на людях без их согласия? – возмутился я. – Это недопустимо!
- Я и сам так думал сперва. Но какой злодей на это согласится? Попробуйте предложить это нашей Макаровне!
- Хм, - я подумал, что здесь он прав. Макаровна ни за что не согласится. Потому что хам не видит, что он хам, а злодей не ощущает причиненного им зла. Они такие, какие есть. Они просто не поймут, о чем им толкуют. А если поймут, будет только хуже...
- Ну, теперь вы понимаете? – улыбнулся Петр Петрович.
- Понимаю. И все же как-то...
- Я не ошибся в вас. Вы думаете, прежде чем что-то сделать. В отличие от многих других, - сосед отечески потрепал меня по плечу. – Не беспокойтесь. Уверяю вас, никакого вреда нашей соседке не будет!
- Но откуда вы можете знать?
Несколько виноватый вид Петра Петровича заставил меня воскликнуть:
- Вы уже испытывали машину! Я прав?
Изобретатель кивнул.
- На ком же?
- В нашем дворе жил один несносный тип...
Я понял, о ком говорил Петр Петрович. Во дворе обитал Шкварников. Именно обитал, ибо находился там с утра до ночи, в обнимку с бутылкой. Все обходили его стороной, но сам Шкварников имел обыкновение цепляться ко всем подряд. Общественность утихомирить его не могла, милиция бороться с ним устала, а иным методам воздействия Шкварников не поддавался, ибо был грузен и могуч.
И, правда, давненько я не слышал за окном пьяных песен и ругани...
- И каковы результаты? – не скрывая интереса, спросил я.
- Он бросил пить и устроился на работу. А во дворе снова гуляют дети.
Я восхищенно молчал.
- Тогда... тогда, наверно, можно. Но почему вы попросили меня участвовать в ваших опытах, если...
- Мне нужны свидетели, которые могли бы подтвердить полезность и необходимость моего изобретения. Понимаете?
Теперь я все понял.
- Так вот, мы начнем испытание УДИРУНа с нашей квартиры, как отдельной ячейки общества! Итак, вы должны заманить Макаровну сюда...
- Заманить? Но как?
- Придумайте что-нибудь. Ну, а я пока приготовлю машину.
Петр Петрович занялся своим устройством, а я вышел в коридор. Макаровна находилась на кухне, уже отсюда я слышал ее сварливый, перемывающий чьи-то косточки, голос. Я решительно прошел на кухню.
- Марья Макаровна... не могли бы вы на минуточку...
- Чего еще? – спросила она недовольно.
- Я вам хочу кое-что показать... в комнате Петра Петровича.
Ее глазки вспыхнули.
- У него там машина, - наклоняясь к ее уху, прошептал я.
- Какая машина?
- Не знаю. Опасная, наверно. Вот пойдемте и посмотрим. Свидетелей должно быть двое...
Отодвинув меня в сторону, соседка энергично зашагала вперед. Мы вошли в комнату – дверь Петр Петрович предусмотрительно оставил открытой. Застыв на пороге, Макаровна глядела на машину, а изобретатель направил на нее раструб и нажал кнопку. Аппарат загудел и забулькал.
- А разрешение у вас на такие машины есть?- перекрикивая гул, воскликнула соседка. – От нее воняет – а мы дыши! Я на вас пожарному инспектору буду жаловаться!
Размахивая руками, Макаровна кричала все громче, машина гудела, и в какой-то миг соседка умолкла, удивленно огляделась, попросила прощения и убежала за дверь.
Петр Петрович посмотрел на меня. Вид у него был торжественный.
- Готово, - кивнул он.
- И что теперь?
- Будем ждать результат.
Чтобы увидеть все собственными глазами, я весь вечер отирался на кухне, ведь там происходит все самое значительное в нашей квартире. Но прошел вечер – а Макаровна так и не появилась. Рано утром я ушел на работу, а возвращался, когда стало темнеть. Замечтавшись о горячей яичнице с луком и хлебом, я не заметил, как ко мне подошли.
- Уважаемый, не дадите закурить? – трубный голос раздался над самым ухом, и я невольно вздрогнул. Это был верзила Шкварников, тот самый, что пугал всех в нашем дворе. Но теперь его голос был нежен, как только может быть нежен медвежий рык. И выглядел Шкварников вполне прилично, хоть и несколько помято.
- Ч-что вы сказали?
- Дайте, пожалуйста, сигаретку! – вновь попросил он, и его небритое лицо расплылось в самой заискивающей улыбке, которую мне доводилось видеть.
- Вот, возьмите две, - протянул я портсигар. Шкварников восхищенно поблагодарил, едва ли не кланяясь, повернулся - и я увидел грязный отпечаток чей-то подошвы на его спине.
Он припустил во двор и, почувствовав неладное, я отправился следом.
На скамейке, где прежде обитал Шкварников, сидела шумная компания подростков. Верзила подбежал к ним и отдал сигареты. Подростки захохотали. Судя по всему, пиво в их руках тоже он покупал... Я решительно приблизился:
- А ну-ка, выбросили пиво в урну, а сигареты отдали мне!
- Чего? – протянул самый рослый из них, судя по всему, заводила. – Эй, Шквар, дай-ка ему по башке! Живо!
- Я не могу, - понурился Шкварников, виновато глядя на меня.
- Зато я могу! – я протянул руку, отвесив заводиле хорошего леща. – А ну, по домам, живо! Тебя это тоже касается! – велел я Шкварникову. Компания разбежалась.
Рассерженный и озадаченный, я вернулся в квартиру. Но дойти до дверей Петра Петровича не успел. Макаровна схватила меня.
- Дорогой, уважаемый
|