неважно. Архивные документы, ставшие достоянием общественности, подтверждают факт измены. Вот где надо искать тридцать сребреников, приписываемых Иуде. Дело с изменой состряпано для того, чтобы отмыть Петра и Павла. Примечательно, что считая себя преемниками апостола Петра, ни одни из римских пап до наших дней не решился на то, чтобы взять его имя. Знает кошка, чье сало съела.
— А как же тогда мое освобождение и переправка в Пакистан?
— Скорее всего, это дело рук Понтия Пилата, за что и поплатился жизнью. Такие, как Савл, он же Павел, не прощают тем, кто пытается стать им поперек дороги. Ведь стань достоянием общественности вопрос твоего побега и того, что ты остался жив, — весь план создания христианской веры рухнул бы как карточный домик. Почему тебя не ликвидировали в Пакистане, осталось загадкой, но со временем она будет раскрыта, как и роль Савла в становлении христианства.
— А вы не боитесь, что рука Ватикана дотянется и до всей вашей команды?
— Нет, не боимся, потому что нас оберегают Анахарсис и Атира, власть которых несравненно выше Ватикана и Константинополя.
Иешуа не ожидал такого напора неопровержимых фактов и явно смутился. Впервые он не нашелся что ответить и просто ушел в сторону.
Иммануил поблагодарил Иешуа за беседу и стал готовиться к следующему раунду, уступая место Фридриху Ницше и Иуде.
Раунд двадцать пятый. Иуда — Фридрих Ницше
Иуда начал свой вопрос, ссылаясь на цитаты из книг, которые лежали перед ним:
— Вот немецкий экзистенциалист Карл Ясперс отмечает, что самое неожиданное то, что христианские идеалы каким-то непостижимым путем порабощают души благородных и сильных, а я бы добавил — падших и немощных, этого-то и добивается христианство. Он полагает, что в этом главная загадка христианской истории, которую вы стараетесь разгадать с помощью психологии, но удается вам это плохо. Или вот еще, экзистенциалист Мартин Хайдеггер, ссылаясь на вас, пишет, что «...по мере того, как для мира обесцениваются прежние ценности, сам мир все же не перестает существовать... именно этот лишившийся ценностей мир неизбежно будет настаивать на разработке и внедрении новых ценностей».
В связи с этим у меня вопрос, который я опять же позаимствую, на этот раз из вашей книги: «Надо сделаться равнодушным, никогда не спрашивать, приносит ли истина пользу или становится роком для личности?» Что для вас есть истина?
— Хороший вопрос! — воскликнул Фридрих. — Но ответить на него однозначно сложно. Сложно потому, что для каждого существует своя истина, которая удовлетворяет одних и неприемлема для других, а есть еще, наверное, «абсолютная» истина. Бывает и так, что истина для каждого конкретного индивидуума меняется под давлением обстоятельств. Взять хотя бы тебя. До встречи с Иешуа ты был последователем бога Яхве, поскольку родители исповедовали иудаизм. Затем поверил в то, что Иешуа Сын Божий, и верно служил ему, хотя тебя за это же и оклеветали. А узнав о подлости Савла (Павла) и Петра — истинных предателей, ты должен бы стать, по всей видимости, еретиком. Я вообще думаю, что абсолютной истины не существует, как не существует одной религии на всех или одного Бога.
— Но я хотел услышать не общее философствование об понятии «истина», а о том, что есть истина для Фридриха Ницше?
— Прочти «Антихристианина...», там каждый найдет для себя ответ.
— Но ты пишешь, что эта «книга для всех и ни для кого».
— Ну да, — загадочно улыбнулся Ницше.
— Я, кажется, понял: «все» — это те, кто принимает твою истину, а «ни для кого» — кто ее не принимает.
Ницше утвердительно помахал головой и пожал Иуде руку.
Анахарсис бросил кости и объявил новый раунд — вышли Кант и Понтий Пилат.
Раунд двадцать шестой. Понтий Пилат — Иммануил Кант
— Мое имя прочно вписалось в образ, созданный Булгаковым в
«Мастере и Маргарите», поэтому позвольте мне на правах героя этого романа задать вопрос, который вложил автор в уста Воланда, сказавшего о том, что Кант разрушил пять доказательств бытия Бога, а потом, словно в насмешку, создал шестое. Что вы можете сказать по этому поводу?
— «Мастер и Маргарита» — едкая сатира на атеизм и в то же время сатира в адрес христианского учения и суеверия. Отвечая на ваш вопрос, могу сказать, что Булгаков позволил Воланду ошибиться.
Доказательства существования Бога на протяжении веков создавались не только богословами (Анзельм Кентерберийский, Фома Аквинский, Мальбранш), но и философами (Платон, Аристотель, Декарт, Лейбниц). Я первый с чисто философских позиций свел все их к трем: онтологическому, космологическому и телеологическому (о чем уже говорил выше), показав их полную несостоятельность. С тех пор эти доказательства получили название классических доказательств существования (бытия) Бога.
Богословы люто ненавидели меня за это, моим именем называли своих нелюбимых собак и всячески издевались над ними. Они не оставили меня в покое и после смерти, отомстив тем, что приписали мне создание нравственного доказательства бытия Бога. Но это расчетливая ложь.
Я не создавал никакого доказательства бытия Бога и всю свою жизнь оставался верен высказанному мной положению о том, что доказать существования Бога никак невозможно, что все теоретические построения в пользу божества не имеют никакого научного или теоретического основания. Но в тоже время я считал, что идея Бога может быть полезной в моральном отношении. Именно в моральном плане следует признавать существование Бога. Я считал Бога полезной идеей, сущность самой религии определял как осознание наших обязанностей в исполнении Божественных заповедей. При всем при этом я всегда придерживался принципа «Sapere aude!» — имей мужество пользоваться собственным умом! Пусть это станет девизом просвещенных.
Оппонентов сменила следующая пара.
Раунд двадцать седьмой. Каиафа — Ричард Докинз
— Уважаемый Ричард, ваши атеистические взгляды всем известны, но, как это часто бывает, любой человек в смертный час становится верующим, ибо трудно смириться с тем, что...
— Что ему не укрыться в райские кущи, где его ждет блаженство вечное и жизнь бесконечная? Это вы хотели спросить? — перебил его Докинз, улыбаясь. — Так я вам отвечу — нет, не боюсь, тем более что библейское изречение — из праха вышли, в прах превратимся — вполне разделяю. Мы все состоим из атомов, которые просто перейдут в другое качество. Вот с чем могу поспорить, так это с другим библейским постулатом — о суде Божьем.
Согласно христианскому учению, в зависимости от праведности или грешности земной жизни человек на том свете может попасть в рай или ад. Окончательное решение потусторонней судьбы примет Иисус Христос во время своего второго пришествия на грешную землю. Именно тогда Он совершит Страшный суд над всеми живыми и мертвыми, вопрос только в том, когда он настанет. Современным церковникам приходится юлить, чтобы не только постоянно передвигать время второго пришествия Христа, но и замалчивать обстоятельства этого пришествия, повторяя мантру «о дне же том и часе... знает только сам Господь», не говоря уже о числе спасенных верующих, которые попадут в рай. Но я их вполне понимаю — им главное сохранить страх прихожан перед Судом Божиим, заставить их ждать и своими пожертвованиями кормить многомиллионную церковную братию.
А ведь второе пришествие Христа катастрофично для всех землян, если вдуматься в смысл евангельского текста: «Солнце померкнет, и луна не даст света своего, и звезды спадут с неба, и силы небесные поколеблются... И не думали, пока не пришел потоп и не истребил всех, — так будет и при пришествии Сына Человеческого». Или вот этот эпизод: «И как было во дни Ноя, так будет и во дни Сына Человеческого».
Выходит, Сын намерен повторить потоп Отца, во время которого было уничтожено все живое, кроме четырех человек (а также каждой твари по паре). Стало быть, спасение придет лишь к шести евреям. Для остальных, ныне 6 млрд населения Земли любой национальности и вероисповедания, Иисусом уготовлена страшная участь, хотя, по правде сказать, что может быть ужаснее того, что с ними уже произошло. Так вот, я спрашиваю вас — разве можно верить в этот страшный и несправедливый суд? И разве можно после внимательного прочтения Библии вообще оставаться верующим человеком?
Уверяю Вас, если разум не покинет меня, мои атеистические взгляды не дрогнут даже в мой последний час, — сказал в завершение Докинз и в последний момент спросил Каиафу: «Интересно, а где вы ожидаете Страшного суда — в раю или в аду?»»
Каиафа не успел ответить на шутку, вылетевшую из уст Докинза, так как жребий определил ему нового оппонента.
Раунд двадцать восьмой. Иммануил Кант — Каиафа
— Уважаемый Иосиф, рассуждая о категорическом императиве с
Иешуа, я пришел к выводу, что его этические нормы поведения были далеки от идеальных. И это понятно, откуда им взяться. В двенадцатилетнем возрасте он покинул родителей, восемнадцать лет скитался по белу свету, и в каких ситуациях мог очутиться подросток — трудно себе даже представить. Но, будучи личностью неординарной, он, что называется, попал в нужное место и в нужное время, заняв свою нишу в истории. Готово ли человечество «простить» ему ошибки, стоящие огромных жертв миру, это вопрос времени. Но сейчас оно — человечество, вернее, та его часть, которая исповедует христианство, как говорит название книги, еще не Homo sapiens, — конечно же, не готова отказаться от его постулатов: ее удерживают путы Библии, созданные Савлом. И, как бы ни пытались сейчас те, кто называет это мракобесием, внушить противное верующим, они потерпят фиаско. Это говорю вам я, Иммануил Кант XXI века, которого в веке XVIII считали создателем религиозно-философского феномена, основанного на протестантском типе мышления. Живи я сегодня, то, как и Далай-лама XIV, занял бы место в рядах атеистов рядом с Ричардом Докинзом.
Слушая меня, ты, дорогой Каиафа, наверное, думаешь: для чего я все это тебе рассказываю? А для того, чтобы спросить...
— Нет! Вопросов не надо. Какой бы ты ни задал вопрос, я или не смогу, или не захочу отвечать. Потому что лучше, чем ты это изложил в своих философских трактатах, не скажешь. Я так же, как и Ты,— продолжал Каиафа, — уверен, что наступит время, когда человечество, наконец, вступит в «совершеннолетний возраст», основным признаком которого станет способность пользоваться своим умом, а существующие формы общественной жизни, основанные на авторитете, заменят новые формы, основанные на разуме, в которых не найдется места для религии.
Выдвинув постулат, что началом христианства является не покаяние и вера, а разумное доказательство, ты тем самым неумышленно развенчал Библию, предложив свою религию — религию разума, то есть по сегодняшним меркам — атеизм. И не удивительно, что работа «Религия в пределах только разума» вызвала неудовольствие у протестантских богословов и короля Фридриха Вильгельма II.
Сегодня твои идеи назвали бы экуменизмом разума, иначе как понимать следующее изречение: «...поступай так, чтобы ты всегда относился к человечеству и в своем лице, и в лице всякого другого так же, как к цели, и никогда не относился бы к нему только как к средству.
Нравственный закон, не
