заскучал…
Да, так что же, значит, получается? Если спать с женщиной не хочешь, то и духовная общность исчезает? А может, и не было её сроду? Просто скучно в армии, конечно. Письма там – любые – однозначная ценность. Вот и накручиваешь на себя… А нужно – от бабы – чтобы тебя к ней тянуло, как кобеля к суке. Да ещё чтоб она борщ варить умела, что ли. Это, кстати, у моей первой жены тоже выходило не слишком хорошо….
И, значит, всё просто. И надо доверять инстинктам, а не слушать рыданья всяких экзальтированных девочек. И в себе не искать высших смыслов… А то Бог возьмёт и накажет. Наказывает Бог-то за женитьбу не по любви. Меня вот до сих пор бьёт…
Он замолчал и снова стал глядеть в окно. Я налил нам обоим ещё.
- Не устал слушать? – спросил он.
- Да что ты?! – возразил я. – У каждого своё есть… Вот и анекдот старый, помнишь, как раз в тему – про нелюбовь? – “Не чавкай, сволочь!”
- Да, да, - рассеянно отозвался он, помолчал ещё несколько минут и снова обратился к рассказу:
- Я, конечно, от неё ходил направо и налево, пьянствовал. Заглушал, как умел, свою неудовлетворённость. Но, клянусь, если бы она второго родила, стиснул бы зубы и жил бы уж тихо… Это я тогда так думал, - спохватился он. – Сейчас понимаю: бежать надо было сразу, как только понял. Но тут – то дочка слишком маленькая, неловко, то дорм на слом поставили, новая квартира засветила, то меня в Индию собрались отправлять на два года, да в конце концов так и не отправили… А главное, думалось: “Как же это она без меня?” Вот дурак-то был, прости Господи!.. А когда она, обидевшись в очередной раз, аборт сделала, пока я в командировке был, у меня вообще что-то внутри прекратилось. Даже ночевать не всегда приходил… Но развелась она со мной сама, а сначала сама же ушла к родителям вместе с дочкой. Я-то как раз просил её остаться. Страшно было. Привык всё-таки…
Потом у меня было много чего. И жена ещё одна была, правда, совсем мимолётная. И с первой опять сходился и снова расходился. Да и вообще “женский вопрос” я, как говорится, с повестки дня не снимал, но и решить окончательно не получалось… Ну вот, а года через три возникла – Света.
В знакомствах я всегда был скорее робок. Обычно получалось это только под некоторым допингом. “Под шафе”, то есть. Ну, и дама тоже ведь, как правило, была слегка того… Так что сговаривались быстро. Я ещё, помню, прихвастывал приятелям, что, мол, ежели в первые же сутки знакомства ничего не выходит, то ничего мне от неё и не надо. Потому что, дескать, у меня со всеми в первые сутки и выходит… Ну, не совсем так, конечно, но в принципе стиль поведения был именно такой. И здесь, сам понимаешь, очень редко можно встретить что-нибудь хотя бы долговременное. Я тогда уж начинал подумывать, что и никогда…
И вот – случай! Попал я на пьянку в мастерскую к одному вроде бы скульптору. Во всяком случае, какие-то торсы в этом полуподвале имелись. И пахло – гипсом, что ли, или алебастром. А может, это вообще одно и то же, не знаю… Короче, бардак стоял неимоверный. Сломанные стулья, скамейки садовые, тоже частично поломанные. Дорожные знаки по углам навалены (выяснилось, что он их коллекционирует), какие-то бидоны… И дым коромыслом. «Третий день квасят», - шепнул приятель, который меня туда привёл …
Вот там и была Света. Правда, вроде бы трезвая. И, в отличие от ещё двух барышень, явно свободная. Это, сам знаешь, чувствуется… Ну, вскорости начались песни. Слуха у меня нет совершенно, но петь люблю, а тут меня прямо что-то повело. Попросту говоря, воспарил… Пел да ещё дирижировал: «Над Амуром тучи ходят хмуро…», а сам поглядывал на Свету. И она, замечал, тоже – поглядывала. Такой это сладкий миг – первые переглядывания… Ну, ты тоже наверняка испытывал…
- А как же! – сказал я и разлил остатки. – Извини, мне кажется, для разговора надо бы добавить…
- А где?.. – он с готовностью полез в бумажник. Я махнул рукой:
- Сочтёмся. Посиди, я к проводнику сбегаю…
Я вернулся минуты через полторы. Уж этот-то сервис был прекрасно налажен в дальних поездах ещё в советскую эпоху. Тогда, правда, проводники всё-таки немного шифровались, прятались. Сейчас служивый, судя по мгновенной реакции, по-моему, просто обиделся бы, если бы я к нему не обратился, а стал ждать, например, станции, чтобы купить у какой-нибудь старушки на перроне. Да и мне покупать там было не с руки – могли подсунуть какую угодно «палёнку». Проводник же, едущий в одном с тобой вагоне, определённая гарантия качества…
Мой попутчик сидел, хмуро глядя в окно, но заметно встрепенулся, увидев бутылку.
- Ну, у тебя и скорость! – протянул он.
- Достигается упражнением! – привычно отреагировал я, осёкся, но он, к счастью, не заметил цитаты. Мы, естественно, выпили…
- В общем, я пошел её провожать до троллейбуса, - продолжил он. – По дороге выяснилось, что живём совсем рядом: в трёх остановках от этой мастерской. Только она в переулке по левую сторону проспекта, а я – в переулке по правую. Я её поцеловал… А она была большая, красивая, почему-то сразу вспомнилась «Русская мадонна»… Это у Кустодиева, художник такой был, - счёл нужным пояснить он. – В Горьком, то есть, в Нижнем Новгороде в музее висит: женщина в полный рост, выходящая из парной… (Я вежливо покивал, и он продолжил)… Всё внутри как-то сразу перевернулось. Она написала мне губной помадой на рублёвой бумажке номер телефона и уехала. Я хотел было её уж сразу вести до дома (а может, сразу и заводить к себе), но – вот ведь сволочная натура! – вспомнил, что в мастерской осталось ещё много портвейна и почти весь принёс именно я. Как-то обидно стало всё это бросать, а и с собой забирать недопитое было некрасиво...
Я внезапно отвлёкся от его саги и совершенно отчётливо представил себе картину. Захламлённая мастерская, пьяная компания, намертво, хоть и ненадолго, скреплённая совместной сиестой. В общем-то, не поют, а просто орут, но сами этого, конечно, не замечают. У моего собеседника сбились потные волосы, взгляд блаженно-идиотский, рот перекошен ором. Но он сейчас интересен ей, нечаянно – со скуки! – попавшей в гости к своему бывшему однокурснику… Интересен, и, значит, чёрт возьми, красив, несмотря ни на что!.. И он чувствует это всем своим не слишком трезвым естеством! Он лихо обнимает её на остановке и, уже уверенный в себе, спокойно возвращается – допить. Она теперь – подождёт, ничего страшного! Пьёт он тоже лихо, и почти не пьянеет. Между тем мужская половина компании ломается, впадает в сон. Тогда он начинает приставать к оставшимся барышням и уволакивает одну из них в соседнюю комнату. Он знает, что её «друг» здесь же, дрыхнет в углу, но это только придаёт дополнительную остроту ситуации. Впрочем, ничего особенного не происходит – потому лишь, что ему просто некогда сейчас, а то бы уж он... Он вырывает поцелуй у барышни, возвращается ко второй оставшейся, целует и её, хлопает на дорожку полстакана портвейна (бутылки три ещё – так и быть, оставляет) и лёгкой походкой отправляется восвояси – вперёд, за Светланой! И, в общем, он уже победитель...
Откуда я всё это знаю, Господи? Да оттуда! У меня иногда возникает странная мысль: мы все на самом деле – единое существо. У каждого найдётся воспоминание, способное зацепиться с воспоминанием другого, как шестерёнка с шестерёнкой в сложном механизме. И, соответственно, привести в действие эту другую шестерёнку. Рассказ попутчика зацепил что-то и во мне. Так, точно, у меня в жизни не происходило, но почти так – внешне, а внутренне-то совсем точно так…
Интермеццио 1
- Единые они! – взорвалась наконец Первая. – Особливо после бутылки…
- Ну почему? – Вторая пока была настроена более миролюбиво. – На рыбалке, наверное, тоже. Или когда вот этот самый футбол смотрят…
- Я одного не пойму, - встряла Третья. – Чего ему балет-то дался? Или Владимир с Суздалем?
- Это, подруга, для философии, - снисходительно пояснила Первая. – А на деле – просто самец уязвлённый: как это, мол, так, от его достоинств она сразу в транс не впадает! Страсть ему африканскую подавай, видишь ты, за старания!.. А то обидится… Как он там говорит? – «Унылая возня»? Ну, значит, и сам не Бог весть что, это уж проверено. Чего, я неправду говорю?
- Да нет, правда, конечно, - задумчиво протянула Вторая. – Чего нет, того нет, и, как говорится, не приделаешь… Только ведь мужика самой завести нужно, всё из него добыть, что найдётся. И то ещё отыскать, про что он и ведать не ведал. И притвориться не западло – потом самой же лучше и будет, когда он раскочегарится. Когда он настоящим султаном себя почувствует… Он тогда ни о каком запахе кожи и не вспомнит…
- То же мне, Макаренко! – презрительно скривила губы Первая. – Я что, проститутка, притворяться? Да и про них анекдот есть: «не суетись под клиентом»!.. Если мужик – сам меня раскачать должен!
- А ты чего, как бревно, что ли, действительно? – вроде бы простодушно удивилась Третья. – Может, ещё зубы стискиваешь, чисто Лиза Чайкина на допросе?
- Девочки, я ведь про любовь говорю, - Вторая досадливо стиснула сумочку. – Без любви притворяться – это, конечно, проституция, хоть с мужем, хоть с кем. А для любви – слабо, да, невместно? Тезаурус не позволяет?..
-…Часа через полтора я ей уже звонил из своей квартиры, - продолжал между тем свою сагу попутчик. – И она так легко согласилась встретиться – у церкви, как раз на полдороге между нашими домами! И ко мне пошла – легко и без кривляния. И потом всё было – легко и свободно, как будто мы уж, Бог весть, как давно женаты… И, понимаешь, даже мысли не возникло, что блядь, хотя все признаки в поведении, в постельном в том числе, были налицо! Но я сразу отчего-то понял – любовь!..
- Родство душ! – поддакнул я с умным видом.
- Не смеши! – махнул рукой он. – При чём тут родство душ? Я ей всю ночь в перерывах только анекдоты и рассказывал… Через неделю-другую, как только мы начали это самое родство душ прояснять, тут сразу всякие сложности и пошли… Ну, например, общность интересов пресловутая. Я человек книжный, а у неё в этом смысле всё в порядке было – книжек вообще читать не любила и практически не читала. Профессия – не отнимешь! – интеллигентная: художник-дизайнер, только я-то в этом деле ни бельмеса! А мне, прежде чем сострить как-нибудь литературно – по привычке, надо было ей сначала соответствующий эпизод из книжки пересказать, чтобы соль поняла… Но это всё мелочи, конечно. Не для того же мы любим женщину, чтобы с ней литературный процесс обсуждать, это уж точно! А для чего?.. Вот эта-то проблема главным мучением и стала. И моим, и её. И очень скоро… А пока я, можно сказать, не существовал. Парил в свободном полёте, иначе не скажешь. Какое же это счастье, когда – гармония, верно?
- Да уж! – снова поддержал я по мере сил беседу.
- …Назавтра она меня к себе домой зазвала. Дело в том, что я ей – часа в четыре утра – уже предложение сделал. Руки, стало быть, и сердца. А у неё, я потом узнал, были обстоятельства, по
