Пустоцвет

однако почему-то на большее не решается. Враз открываю очи – и устремляю испуганный, сконфуженный взгляд.
Улыбается. Не отстраняется – дразнит.
Ждет.
Но чего ждет?
И вдруг… пиканье. Пронзительное, жуткое, предательское… словно прутьями пробивая все мое сознание и доводя до еще большей дрожи, ужаса; едва ли не срывая, толкая на крик, визг… отчаяние, слезы.
Состроил гримасу, изображая печаль:
- Не успел.
Нервически сглотнула я слюну. Чувствую, как залилась краской позора. Щеки горят.
Стыдно, жутко… и сквозь землю впору провалиться.
- Или не хотел, - тихо, сухо, мертвым голосом.
- Не целую чужих невест…
Обмерла я, словно распятая. Уязвленная сказанным. Всколыхнувшимся в памяти.
Опустила взгляд. Зажмурилась, сгорая в бесчестии.
- А бесхозных? – едва различимо, боясь даже, что услышит.
Но подхватил:
- Тем более… приклеятся еще...
Зажгла обида в горле. Казалось, точно сейчас разревусь.
Резко отвернулась, из последних сил сдерживаясь, уходя от расстрельного прозрения.
- То ли... - внезапно продолжил, отчего невольно, заметно я вздрогнула. Но не поддаюсь – не оборачиваюсь. Режет дальше: - …если бы без платья.
Невольно, нервически рассмеялась я, давясь тихой истерикой, поперхнулась слюной, слезами.
Мигом стереть слабость и обернуться, кривляясь в улыбке:
- Профукал свой час. И нечего теперь свой рот разевать.
Улыбнулся, добро так, виновато.
Но попытался не подать виду, ни что заметил все, ни что облажался - гримасничая, поджал губы:
- Ниче, я еще покараулю… И следующий раз буду умнее.
Кисло усмехаюсь:
- А нас, что… много таких по городу бегает?
Пристыжено рассмеялся. Взгляд на мгновение спрятал, а затем вдруг смело глаза в глаза:
- А зачем мне новая?
Обмерла я, вновь пришпиленная его странной игрой: и хочется, и колется… Замотала тотчас головой, прогоняя глупые, дурные, столпившиеся в непонимании и несуразице, мысли. Рассмеялась.
- Так, - шумный вздох и скривилась в язвительной ухмылке, снова наскребя силы на дерзость и гордость. – Что дальше-то?
Улыбнулся, видимо, обрадовавшись тому, что неловкость все же разрешилась:
- Что-что? – игривая ухмылка. Нырнул вдруг в карман и достал оттуда связку ключей. Протянул мне. – Вот, держи. Машина, помнишь, где стоит?
- Ну... – киваю в растерянности. Но все еще не поддаюсь – таращусь на него.
- Бери и иди, садись в нее. Жди меня -  скоро буду. Потом назад и отвезу. А сейчас меня ждут дела: одна встреча. И, увы, лишних ушей… она не терпит. Так что... прости, - паясничая, цыкнул, - но пока по раздельности. Или что? – обмер, реагируя на мой все еще ступор, удивление. – Или тебя провести?
Качаю отрицательно головой. Молчу. Не верю услышанному. Решаюсь на шпильку:
- А не боишься, что угоню?
Рассмеялся в момент.
- Ты? Не боюсь. Да и куда тебе? – ухмыльнулся злокозненно. – Хмельная моя Невеста.
Скорчила шутливую, обиженную рожицу, а затем вмиг залилась и я коварством:
- А кто узнает? Я буду излишне осторожной…
Захохотал; прищурил лукаво один глаз:
- Так я же – добропорядочный: обязан буду сообщить.
- Настучать, - открыто потешаясь (причем уже действительно искренне наливаясь приподнятым, веселым настроением), язвлю.
Вдруг приблизился – и снова до неприличия близко. Глаза в глаза. И вновь чувствую его тепло, дыхание на своих губах. И вновь сгораю от странной жажды, желания… влечения.
- Предупредить, - ядовито парирует.
- Сдать, - рублю, не отступая.
- Выполнить свой долг.
- Слить.
- Спасти… тысячи невинных жертв.
Заржала тотчас, не выдержав:
- Прямо… тысячи?
- О, да… - нежным бархатом обволакивая слух, прошептал "Инкуб". – Вы, коварные, роковые женщины… и не на такое еще способны.
Тихо смеюсь. Сдержанно уже, обреченно.
Истомно прикрыла веки, не вынося этого сумасбродства, напряжения, его напора.
- На встречу опоздаешь, - колко шепчу.
- Так ты ж ключи не берешь…
Резво распахнула я очи – и снова близко, и снова сводит с ума. Немного отстранилась и устремила взор на наши кисти. Беру связку – но не поддается, удерживает. Дразнит.
- Ну, и?
И снова глаза в глаза.
- Только водку там без меня… всю не выжри.
Опять пристыжено смеюсь:
- Почему же?
- Не люблю буйных мадемуазелей.
И снова проигрыш – хохочу откровенно, свободной рукой на мгновение прикрыв лицо; чувствую, как снова сгораю от стыда и смущения.
- Жаль, а так хотелось… - заливаюсь не так ядовито, как догорая в полнейшем фиаско. – Ладно, как скажешь.
- Печаль, - игривая серьезность.
- Что? – прыснула я опять от смеха.
- Да и я о том же…
Ржу, давясь застрелившейся кукушкой:
- Ты хоть сам знаешь, чего хочешь?
- Да. Но по договору – это запрещено, - и вдруг подмигнул мне.
Обомлела я в прозрении.
Резво отстранился, обронил связку в мою ладонь.
- Но ты права, - внезапно (или наконец-то) искренне и по делу. – Чем раньше начнем, тем  быстрее кончим.
Разворот – пошагал на выход.
Покорно подалась и я за ним...
 
 
Глава 3. Плата
 
***
Пройтись по набережной: от Петра I  к самой императрице Елизавете Петровне. Тезке, как мой новый знакомый выразился.
Стоп. Он знает мое имя?
А его? Так и не удосужилась спросить…
Хотя… надо ли?
Что принесет нам эта встреча? И будут ли еще?
И надо ли это "еще"?
Ибо… толк? Вот… смысл? Зачем ему? Поиграться?
Спасибо. Наигрались. Наигрались, сломали – и выбросили. И кто теперь я? Или что?
Как там мой… «знакомый» сказал… «Коварная», «роковая»… хм, и даже не женщина уже. Нелепость. Разочарование. Бессмысленность.
Пустоцвет.
Что я ему дам… если и получу взамен искренность? Что?
Ничего.
А потому – и не надо. И не стоит.
Лучше не начинать – чтоб потом болезненно не заканчивать.
 
***
И не забралась я в машину, нет: а все по той же набережной неспешно потопала, пошагала, побрела дальше… Хотя до мелкого «маяка» так и не добралась: сигнального огня в форме красного «фонарного столба» в конце пирса. Этот «молодец», как и его брат-близнец, гордо возвышался над своим молом, а именно - его головной частью. Он строго указывал, как входящим в акваторию порта (и внутренний залив) судам, так и выходящим, где именно границы, ворота канала. И заботливо предупреждал, очерчивая свои формы, уточняя координаты, где раскинулся «прирученный», «прикрученный» к береговой линии, но непобедимый, непроходимый волнорез.
Свернула вбок – и вдоль, по побережью… Среди янтаря, ракушек, водорослей и вспенившихся волн – разуться и блуждать, теряясь в мыслях и нахлынувшей печали, полном осознании того, где я, кто/что я… и на что в итоге решилась. Совершила. Что меня ждет по прибытию – куда податься. Домой? Родители? Все будут искать. И «этот» – проходу не давать. Надо остыть – всем остыть, а дальше – дальше… видно будет.
И работу сменю. Пошло оно всё к черту! Надоело…
Исполню свою старую, древнюю мечту. Как там… мой «новый знакомый» говорил: «выполню долг», и вдруг… пусть не тысячи, но пару жизней -  а тоже спасу. Авось… хоть так не буду зря кислород в легких гонять. Хоть какую-то пользу… принесу. Хоть для чего-то, чем-то… будет мое существование оправдано.
 
***
Не знаю, сколько прошло времени, сколько так нелепо бродила туда-сюда, нарезая «круги», витки вдоль каймы моря, но внезапно (наконец-то) послышались за моей спиной чьи-то резвые, уверенные шаги. Обернулась – Он самый, мой «Герой». Еще миг – и замер рядом:
- Янтарь вывозить запрещено, - вполне серьезно, грозно выдал.
Не сдержалась – захохотала, тотчас залившись краской, я:
- А так хотелось, - чуть слюной не подавилась, запнувшись из-за резкой смены настроения.
Позорно проиграл – не смог больше удерживать лживую маску строгости и тоже заулыбался:
- Не, ну…  - скривился, - если только чуть-чуть…
- Ну, мне так, - пожала  плечами. – Один кусочек… с килограммчик, не больше.
- А-а! - паясничая, завёл. - Так бы сразу! Можно будет, если что, под платье запихнуть – скажем, что беременна.
Обмерла я, пришпиленная шуткой: заледенела в лживой улыбке, не имея, не наскребя сил переиграть, что-либо ответить, и даже просто – разыграть равнодушие.
Учуял. Тотчас попытался исправиться:
- Ну, или мне, - робко заулыбался, рисуя на лице радость. – Я тоже сойду за добротную беременную дамочку, - и так ловко сгримасничал, скривился, сложив губы уточкой и выгнувшись в игривой, похотливой («заезженной», «классической») позе для "селфи", что я не выдержала –  в момент прыснула от смеха и подалась, покатом пошла на своего Клоуна. Подхватил учтиво, сжав в объятиях. Ржу откровенно, не имея сил сдержаться - уже буквально на грани истерики. Слезы, предатели, проступили-потекли, вот только уже не от горечи и боли, а от этой серьезной, солидной такой, немой комедии.
- Че ты ржешь? – попытка состроить обиженку. – Не веришь в меня?
- Ты - дурак, или только прикидываешься? – заикаясь, едва не захлебываясь, невольно плююсь я.
- Ой, всё! – попытка отстраниться, взмахнул высвободившейся рукой. – Не любишь ты меня! Не ценишь! Уеду я к маме!
- Ты, случаем, не актер?
Окаменел. Охрипло, шумно вдохнул. Еще миг – и тотчас прикрыл испуганно рот рукой, жадно выпучил очи. А рожа – и того смешнее, отчего просто уже оседаю, сгорая от приступа ражча, хватаясь за живот.
- Как ты узнала?! – рычит чудным басом. - Только никому! – лживый, испуганный взгляд около. А затем жест – прижал палец к губам: - Т-с-с! Сча фанатки набегут – кабздец нам!
- Нам? – хохочу. – Или только тебе?
- НАМ! – бешено взревел. – Как так? Конечно нам! Ты же – невеста моя! А они, – закачал вдруг головой, - не простят тебе этого! Точно говорю! - строит умный, всезнающий вид. – Зуб твой на отсечение даю!
Гогочу истерически, вновь давясь слезами:
- Зуб… мой… на отсечение?!
- А-ага! – не менее придурковато.
Взвыла я позорно, уже не имея сил сопротивляться.
Дико, идиотически:
- Ну, тогда… - шумный вздох, глотая жадно воздух. – В машину пора… и деру давать надо!
- Пора-а… - осипло, словно какой-то старый дед-маньяк, протянул, – тут ты права-а. – На мгновение обмер, и вдруг искренне подмигнул. Еще миг, еще вдох и сам, подавляя в себе смех, выдал (голос стал, как прежде, нормальным, тихим, спокойным): - Ладно, без шуток… действительно пора.
 
***
Едва въехали обратно в родной город:
- Ну, что… Невеста. Куда тебя подбросить? – ухмыляется.
- На Павлика Морозова, у библиотеки – если несложно.
Рассмеялся вдруг. Взор на мгновение на меня, оторвавшись от дороги:
- Прямо на Павлика? Там же… у библиотеки? И обязательно Морозова? Или можно на своего?
Опять…я  покатом, заливаясь, задыхаясь от смеха.
- Ты сегодня перестанешь? Или как?
- А надо? – поддается и тоже хохочет (но тихо, сдержанно).
- Ну… обычно, после того, как хорошо и много посмеешься – немало потом и поплачешь.
- Так ты же вроде… уже поплакала… Или нет? Я че… перебил малину?
- Не перебил, - коротко рассмеялась, пристыжено пряча взгляд.
- Успела?
- Успела…
- Ну, вот и славненько, - улыбнулся. Взор в зеркало, на меня, на дорогу… - А то… ишь какая, виноватого нашла.
- Да я не про то… - торопливо пытаюсь оправдаться, сгорая еще больше от смущения.
- Да я знаю, - добро так, нежно прошептал. Усмехнулся. – Так ты из Балтрайона?
Миг – и отчего-то нахожу силы на игру.
Не без язвы:
- Подруга – да.
- А ты к подруге?
Киваю головой, не отвечая вслух. Скривилась, поджав губы.
Нет ни сил, ни желания… объяснять. А вернее, вспоминать… всю горькую правду своей жизни.
Еще миг – и замерли на остановке.
- Ну, - обернулся,