Что такое искусство?

прошедшем времени, только в первых одиннадцати строках используются глаголы несовершенного вида, а в последних двух – совершенного.               В стихотворении «Прощание» тоже, казалось бы, говорится о мгновении расставания и начинается оно с глагола настоящего времени: «дерзаю». Однако в этом настоящем содержится момент прошедшего: «воспоминать». А затем глагольное время резко расширяется, выводя лирическую фабулу стихотворения далеко за пределы мгновения: «бегут, меняясь, наши лета…», сопрягая тем самым его с вечностью, потому что на фоне этого расширения «уж ты… одета» и «твой друг угас». Последняя же строфа открыта будущему – печальному, но неизбежному: «Прими же, верная подруга…», но в финале – намёк на некие уже происшедшие события, параллельные тому прощанию, о котором говорится в стихотворении: «Как овдовевшая супруга, Как друг, обнявший молча друга Пред заточением его».                    Даже мои житейски незрелые ученики всегда однозначно отвечали на вопрос о том, какое чувство богаче: радость обладания или печаль потери. Может быть, они впервые в своей жизни задумывались над этим вопросом именно при сравнении двух пушкинских стихотворений?..      О сюжетном уровне рассматриваемых стихотворений можно сказать немногое.                «Мадона» полностью ориентируется на сонетную форму (теза – антитеза – синтез), выдержана в строгих рамках этого жанра. И без того весьма абстрактная тема «засушена» напыщенными декларациями основательно.                «Прощание» - свободная элегия, жанр, наиболее любимый зрелым Пушкиным. Он чувствует себя внутри него именно свободно, легко сопрягая прошлое и будущее, мгновение и вечность, переходя от любовной темы к философским обобщениям и обратно.                Содержание «Мадоны» полностью и до конца исчерпано в существующем тексте. Содержание «Прощания» говорит о жизни и героя, и его близких, без сомнения, гораздо больше, чем о самом изображаемом мгновении, оно, как я уже говорил, раскрыто во времени.                Контекстуальный уровень анализа, очевидно, требует в данном случае прояснения двух аспектов. Во-первых, «из какого сора» выросли эти стихи, какие житейские обстоятельства подвигли Пушкина на их написание, а во-вторых, как они воспринимались современниками и потомками.               Общеизвестно, что стихотворение «Мадона» навеяно соответствующей картиной Перуджино и посвящено Наталье Гончаровой, невесте поэта. Более того, оно преподнесено Пушкиным Наталье, правда, уже после объявленной помолвки, но при одном из ещё официальных «жениховских» визитов. Это, на мой взгляд, объясняет натужный тон стихотворения с двух сторон. Во-первых, не мог Пушкин, известный поэт, обойтись при ухаживании без преподнесения уместных стихов невесте; ни она, ни будущая тёща, ни любознательное общество не поняли бы. Таким образом, хоть тема «Мадонны» возникла у Пушкина, возможно, ещё до официального сватовства, к июню 1830 года он наконец сумел сочинить стихотворение, предельно возвышенно трактующее Наталью, и торжественно преподнёс его. То есть, так или  иначе, это «стихи на случай», стихи, в определённой степени вынужденные, а не просто навеянные обстоятельствами. Во-вторых, Пушкин к тому времени был известен всем, и в том числе будущей жене и её матери, как человек крайне легкомысленный и ветреный. Поэтому в «Мадоне» он и становится на котурны, изображая настолько высокие, что уже просто и невероятные и нелогичные чувства. Он перебарщивает, как и в письме, например, к будущей тёще, где просто не находит слов (это Пушкин-то, умевший писать такие остроумные, меткие, глубокие послания друзьям!) для того, чтобы изобразить, насколько он недостоин невесты и как он будет стараться заслужить её любовь.               Стихотворение «Прощание» ни с каким сватовством не связано. Большая часть исследователей считает, что адресатом являлась Елизавета Воронцова, в которую Пушкин был влюблён в молодости. Называют, впрочем, и Каролину Собаньскую. Если не ошибаюсь, Юрий Тынянов выдвинул интересную версию о том, что стихи посвящены жене, вернее, к тому времени уже вдове Карамзина. Это, впрочем, неважно. Важно то, что поэт здесь навсегда прощается со своей «дальней подругой», которую он не вправе теперь уже и «воспоминать» - не в последнюю очередь, думаю, из-за уже намеченной свадьбы: «Участь моя решена – я женюсь!» Это чувство глубоко интимное и не предназначенное для общественной демонстрации. А если ещё добавить, что «овдовевшая супруга» - это, вполне вероятно, именно Екатерина Карамзина, к которой Пушкин испытывал в любом случае и по крайней мере глубочайшее уважение, которую через шесть с половиной лет он позвал к себе за несколько часов до смерти? А «друг, обнявший молча друга» - это, как выяснено достоверно, упоминание о случайной встрече Пушкина со своим лицейским товарищем, Кюхельбекером, на почтовой станции по пути того в вечную сибирскую ссылку?.. Можно сказать, что вся жизнь Пушкина отражена в этих стихах, которые уж никак нельзя определить как «стихи на случай».                Как относились к этим произведениям современники? – Спокойно.                Литературный соратник Вяземский, например, вспоминал: «Напускной цинизм Пушкина доходил до того, что он хвалился тем, что стихи, им посвящённые Н.Н.Гончаровой, были сочинены им для другой женщины». А Алексей Вульф, приятель холостой молодости, ничтоже сумнящеся, писал в дневнике по поводу женитьбы Пушкина, что первым делом тот жену развратит. В общем, не нашёл я восторженных отзывов о «Мадоне» в аудитории, современной Пушкину. Это потом, позже, когда имя покойного поэта постепенно становилось просто-таки знаменем русской литературы, постепенно же стало общим местом восхищаться каждой его строкой. «И скажет: то-то был поэт!» - иронизировал по этому поводу сам Пушкин. Сейчас это стихотворение без восторженных вздохов не упоминается.               Стихотворение «Прощание» никак не комментировалось современниками. Скорее всего, оно просто не было им известно. Зато позже оно было положено на музыку (попробуйте положить на музыку «Мадону»!), оно являлось любимым стихотворением, например, такого авторитетного ценителя поэзии, как Фет.                Я не могу представить себе ситуацию, при которой «высокие» чувства, выраженные в «Мадоне», отвечали бы чувствам современного читателя. Между тем глубокие и искренние чувства «Прощания» будут доступны людям всегда, до тех пор, пока существуют на свете любовь, разлука, печаль…                              Неблагодарное, конечно, это дело – выискивать недостатки в стихах великого поэта. Но «истина дороже»: стихотворение «Мадона», как выявлено при анализе, просто натужная декларация, совершённая, разумеется, рукой одарённого мастера, который в данном случае, при всей своей одарённости и мастерстве, не смог преодолеть надуманность темы и вынужденность ситуации. И выискивать элементы противочувствия, поля для эстетической реакции, здесь, мне кажется, нет смысла. Формулировать противочувствие стихотворения «Прощание» я не хочу по противоположным причинам. Оно слишком сложно и многосторонне, чтобы уместить его в неизбежно плоские формулировки, но оно – есть! «Ens!” – как яростно утверждал когда-то Фома Аквинский по поводу бытия Бога…               Может быть, я ошибаюсь? Может быть, я просто пытаюсь оправдать то юношеское раздражение, которое я испытал когда-то, продираясь сквозь сомнительные аллюзии стихотворения «Мадона», сквозь шипящие канцеляризмы его напыщенных деклараций? Или объяснить то, юношеское же, восхищение перед неподдельной страстью и глубоко жизненной, а не притянутой за уши горечью стихотворения «Прощание»? – Всё может быть. В конце концов, я, автор методики, имею право сам не суметь воспользоваться ей правильно, дилетантски ошибиться в оценке, например, звукового состава стихотворений. Мои знания в филологической и, тем паче, в лингвистической областях далеко не исчерпывающи. Однако представленный анализ в любом случае даёт возможности для критики «по делу», а не с позиций индивидуального вкуса или утвердившегося пиетета.                                                        КУДА ИДЁТ МАШИНА?                Подведём итоги. Я считаю доказанным, что стержень искусства – это та эстетическая реакция (противочувствие!) посредством которой создатель произведения передаёт аудитории некую новую нравственную информацию, кою он, создатель, сам начинает в должной степени   постигать только в процессе сочинения. Причём, будучи не только создателем, но и таким же членом аудитории по отношению к своему созданию, как другие, постигает эту информацию далеко не всегда полно и адекватно. То есть можно сказать и так: художника осеняет Дух Божий, и он в меру своих сил стремится сконструировать специфический многоуровневый механизм для воплощения этого Духа в доступных для психики человека формах, познавая его в процессе воплощения.               Если такого Послания Духа нет, значит, это просто подделка, умело раскрученная дребедень. В связи с этим возникает вопрос о всяких там модернизмах, постмодернизмах, концептуализмах, etc. Это (как и все прочие –измы ранее) всего лишь некие бренды, необходимые для подпорки присасывающихся к ним бездарностей. Если Послание есть – да хоть горшком этот роман, картину, симфонию назови! Оно там – есть!               Известный философ Мамардашвили писал в связи с этим: «Бывают ситуации, когда от содержания как раз нужно отказаться и перейти на иной уровень. Отсюда, между прочим, вся проблема так называемого модернизма (курсив здесь и далее мой – А.В.), идёт ли речь о соответствующем искусстве, музыке и т.д., которые, казалось бы, порывают с прошлым, с традицией. Ничего подобного! Просто в этом случае приходится неклассическими средствами, то есть совершая некоторые дополнительные акты, в содержании самой мысли не присутствующие, решать фактически ту же классическую задачу. Задачу самостояния человеческой души…»               Стало быть, не существует, в частности, никакого абстракционизма. Просто Кандинский, например, в своих цветовых гаммах умел отразить Бытиё (значит, так или иначе – создать Инобытиё), а современный Ваня Пупкин, малюющий дерьмом и пытающийся на этом заработать, элементарно малюет дерьмом, и больше ничего.               Поэтому, когда прекрасный писатель и очень образованный человек, выступающий ныне под псевдонимом Б.Акунин, признаёт себя постмодернистом, потому что, дескать, все его произведения вытекают не непосредственно из жизни, а из предшествующих им текстов, он, как мне кажется, вольно или невольно лукавит, да вдобавок и кокетничает. Он же не может не понимать, что, скажем, своим Фандориным  действительно создаёт и передаёт читателю новую нравственную информацию. А, стало быть, это никакой не постмодернизм, это просто искусство. А постмодернистами пусть именуют себя те бездари, которым непременно нужен какой-нибудь костыль, чтобы хоть как-то снивелировать