Агапий Сабин был из тех людей, при встречи с которыми окружающие обычно почтительно кланяются, думая: «Вот истинный баловень судьбы и достойнейший из мужей». Прославленный магнат, член городского совета, непревзойденный по щедрости покровитель наук и искусств…
Его дед был из вольноотпущенников. Вместе со свободой хозяин даровал рабу неплохой земельный надел. За какие именно заслуги были дарованы такие блага?.. Семейное предание об этом умалчивало. В доме Сабина ни о самом пращуре, ни о его заслугах перед хозяином не принято было вспоминать.
Отец Агапия втрое приумножил оставленное ему наследство, присовокупив к своим наделам приданое жены, а к концу своей деятельной жизни превратил земельное достояние рода в весьма обширную, приносящую солидный доход латифундию; и, кроме того, согласно цензу, обзавелся званием куриала, возглавив городской совет. Это звание, равно как и остальное имущество, унаследовал и его сын, а удачная женитьба Агапия позволила ему открыть мастерские в городе, ряд торговых лавок и построить богатый дом в самом престижном городском районе, неподалеку от дворца префекта и набережных. Почет, богатство, процветающий дом – чего ещё желать? Благодаря стараниям его доброго гения-хранителя, а также собственной ловкости, с какой он умел управиться с делами, Сабин достиг всего, чего только может желать человек. Но смелым мечтам нет предела, и слишком низкий потолок городского совета уже давил – он уже не мог удовлетворить притязаниям безграничного честолюбия и беззаветной любви к золоту. Сабин с завистью глядел на счастливцев из префектуры и совета управления провинции – вот где можно разгуляться и вершить настоящие дела. Одно было плохо - его там никто не ждал. Нужна была солидная протекция, чтобы оказаться своим для этих патрициев нынешнего времени. Но и тут судьба явила благосклонность, даровав ему двух красавиц-дочерей, и, наблюдая за их взрослением, он с каждым днем все больше убеждался в предопределенности своего успеха.
Дочери повзрослели, достигли определенного возраста и теперь пришло время правильно распорядиться их красотой. И дабы их краса не осталась не замеченной кем надо и не увяла в безвестности, отныне им позволено было посещать городские мероприятия и увеселения - конечно же, в сопровождении гордого родителя. Все остальное время они проводили дома, под строгим надзором, за работой, как то и полагается благовоспитанным девицам.
- Корнелия, где сейчас мои дочери? – как обычно, обратился Агапий к жене, прежде, чем направиться в городской совет.
- Они заняты работой в атриуме, - с готовностью отвечала ему добродетельная супруга.
- Вот и хорошо, пусть трудятся, от безделья все беды. Гляди в оба, за этими кобылицами теперь глаз да глаз!
- Не тревожься на сей счет, твои дочери самые благоразумные и самые благовоспитанные девушки в Александрии, - заверила мужа Корнелия.
Проводив супруга, почтенная матрона, мимоходом наведавшись в атриум, чтобы удостовериться в том, что дочери и впрямь прилежно трудятся, поспешила вернуться к хозяйственным заботам по дому, занимавшим все её дни.
Внутренний двор, где трудились дочери Агапия Сабина, был обширен и прекрасен, под стать самому дому. Ухоженные розовые кусты, насаженные по периметру атриума, своей живой красой, прелестью цветения и благоуханием восславляли застывшую грацию мраморной богини, чья статуя, украшенная свежими цветочными гирляндами, возвышалась в центре дворика, а по обеим сторонам от неё с веселым плеском играла вода в фонтанах.
Обе девушки вместе с компаньонкой-ровесницей из рабынь, одетые в легкие домашние платья, и с небрежно убранными в узел на затылке волосами, работали в тени портика, сопровождая свою работу стройным и слаженным тонким девичьим пением.
- Пантия, о чем ты мечтаешь?! – вдруг раздраженно воскликнула Сабина. Ей и без глупых оплошностей помощницы было досадно проводить столько времени за скучнейшим занятием, к которому её приговорил отец. – Смотри, полоску запорола!
- Не знаю, как так вышло, - удрученно отозвалась Пантия с другой стороны станка.
- Ладно, все равно, - тут же остыв, махнула рукой Сабина.
- Ясно, о чем мечтает! Найди ты ей уже жениха, сестра, не то с тоски она ещё не так напортачит, - проговорила Лидия, трудившаяся над вышивкой неподалеку от них.
- Ты, Лидия, никак насмехаешься над моим несчастьем?
Страдания несчастной одинокой Пантии были в их маленьком кругу извечным предметом жалоб и обсуждений.
- Даже не думала, - отвечала Лидия, одновременно отсчитывая ровные шелковые стежки, выбегавшие один за другим из-под её быстрой иголочки.
Замечание одной из девушек дало повод для дальнейшей оживленной беседы двух других.
- А и в самом деле, хотела бы, так давно нашла б себе приятеля! – заметила Сабина.
- Приятеля? Ну уж нет, - отвечала Пантия, - если я кого полюблю, то всерьез и на всю жизнь! Только где же найти достойного?
- Тебе ли жаловаться? Смотри, столько воздыхателей вокруг тебя вьется! Вон, этот бедняга, сын садовника, с тебя просто глаз не сводит…
- Кривоногий коротышка!
- Ну или ещё этот, слуга из лавки, как его… сегодня всю дорогу до бани за тобой шел…
- Рябой урод!
- Ну а тот рослый молодчик, из соседской челяди?..
- Довольно тебе, Сабина, перечислять местных увальней, среди них все равно нет ни одного достойного моего привета, - с досадой перебила Пантия.
- А кого же тебе надо? – удивилась Сабина. – Может в невестки к самому префекту метишь?
- Никто не может знать, что уготовила Судьба, - смиренно отвечала Пантия. – Но и кроме сына префекта много достойных юношей в городе.
- Ну так и быть, коли хочешь, забирай этого моего, колесничего, - милостиво проговорила Сабина, с прозорливостью пифии всегда ясно видевшая все самые тайные чаяния подруги.
И действительно, Пантия даже остановила работу и, не скрывая радости, посмотрела на подругу сквозь разделявшую их нитяную перегородку:
- Да наградит тебя благая Исида! – быстро и серьезно проговорила она.
- Ах да, совсем забыла, - тут же добавила Сабина, стукнув себя пальцами по лбу, - к несчастью, твой красавчик нынче отчалил на войну… - и расхохоталась в лицо подруге.
Пантия, потемнев лицом, молча продолжила работу.
- Вот как? Колесничий? – рассмеялась Лидия. Она бросила на сестру насмешливый взгляд, но тут же снова отвернулась к пяльцам. – Кто же следующий? Матрос в порту? – поинтересовалась она, начиная новый шелковый листок в орнаменте полотна.
- Какой ещё матрос? – удивилась Пантия.
- Если он красив и хорош в любви, то почему нет? – невозмутимо отвечала сестре Сабина. – А что, у тебя есть такой на примете?
- У меня? Нет.
- А кто есть?
- Да никого у меня нет! Любовные утехи меня не интересуют.
- А ты поинтересуйся, а то того и гляди отец повыдаёт нас за каких-нибудь старых хрычей, так и не узнаешь никогда, каково это – любить и быть любимой.
- Без любви этой вашей можно и обойтись, - отмахнулась Лидия, - меня другое тревожит - как бы мне не запретили посещать занятия в школе…
Не успела она договорить, как её подруги залились безудержным смехом.
- Глупые гусыни, вам никогда меня не понять, - только и вымолвила она в ответ на их хохот.
- Сама ты гусыня, как есть! – смеясь проговорила Сабина, - ты из дома-то выходишь только под присмотром няньки!
- Я делаю то, что велит отец, - пожав плечами, отвечала благоразумная Лидия.
- Сейчас ты делаешь то, что велит отец, потом будешь делать то, что велит муж.
- Да! И что с того?
- Ну и зачем тебе в таком случае грамота с арифметикой, философия и Вергилий, если ты всегда делаешь только то, что тебе прикажут?
- Мужа стихами ублажать, - хихикнула Пантия.
- Тебе не нужна школа, коли ты и дальше собираешься жить не своим умом и не своей жизнью!
- Я живу своим умом, Сабина, – уверенно парировала Лидия. - Я всегда буду послушной дочерью и послушной женой, потому что сама так решила!
- Ничего ты не решаешь! – Сабина забыла про работу и подошла к сестре. - Смотри, ещё совсем недавно ты с такой горячностью, какой, верно, и сам Вулкан позавидовал бы, рассказывала нам с Пантией, что хочешь стать христианкой, – заговорила она, делая вид, что разглядывает вышитый сестрой узор. - И что? Дальше пылких речей дело не сдвинулось…
Лидия бросила иголку. Последние слова сестры действительно её задели.
- Потому что матушка не позволила мне этого, - отвечала она, стараясь не поддаваться гневу и сохранять хладнокровие, и тут же покраснела с досады, так как в то же мгновение поняла, что Сабина права.
Это замечание было встречено новым взрывом хохота.
- Но если я твердо решусь стать христианкой, то никто в целом свете мне не сможет помешать!
- Ну да, разумеется, ты ведь такая смелая и решительная, жаль, что только лишь на словах! - продолжала насмехаться Сабина, окончательно выводя сестру из себя.
- Знаешь что! Ты мне надоела! - преодолев желание вцепиться сестре в волосы, что было не редкость во времена их былых детских распрей, Лидия, быстрее дикой кошки, выбежала из атриума.
- Умница наша, - проговорила ей вслед Пантия.
Сабина довольно усмехнулась:
- Тихоня.
Оставив сестру и дальше злословить вместе с Пантией сколько им вздумается, Лидия поспешила в женские покои, где, к счастью, в эту пору никого не было, и, не призывая служанок, наскоро сама привела в порядок волосы, переоделась, покрыла голову скромной полотняной накидкой, позаимствованной из вещей нянюшки, и, стараясь остаться никем не замеченной, выскользнула из дому.
«Значит я гусыня, которая всего боится и живет чужим умом? Я?! Одна из лучших учениц самого Баргата?! – с обидой и гневом думалось ей. – Увы, да - я жалкая гусыня, Сабина права. И останусь ею, если и дальше буду во всем слушать матушку и по её приказу вечно отказываться от собственных желаний» - с горечью размышляла девушка.
В одно мгновение преодолев мраморные ступени, ведущие на улицу, она оказалась перед аркадой парка, в глубине садов которого размещалась школа знаменитого философа Баргата, куда Лидия ежедневно наведывалась в сопровождении няньки и слуги.
После курса грамматики начальной школы в Мусейоне Лидия упросила отца позволить ей продолжить образование у философа, и к её радости, отец не стал препятствовать, хотя и заметил ей, что девушке гораздо более пристало посвящать свое время красоте и уходу за собой, во всем ставя Лидии в пример её сестру - та, одолев грамоту с арифметикой, и с радостью освободившись теперь от школьных занятий, по полдня проводила в банях, сопровождаемая дюжиной служанок, которые по нескольку часов кряду мыли её, массажировали и натирали благовониями; а после бани, вернувшись домой, внимательнейшим образом изучала новые ткани и драгоценности, ежедневно доставляемые захожими торговцами, для которых дом Агапия Сабина с некоторых пор стал словно дар богов.
Обойдя стороной парк, Лидия вышла на одну из центральных улиц Александрии и сразу оказалась в шумном водовороте городской жизни: торговые лавки, занимавшие нижние этажи зданий, зазывали к себе прохожих, которые толкались и галдели, торгуясь и выбирая
