сторону и вскоре оказался неподалёку от Бавкалеоса. Редкие прохожие, спеша по домам, выглядели здесь довольно неприветливо – одни бросали в его сторону хмурые, полные укора взгляды, другие смотрели с откровенным ядовитым вызовом. Давно он не встречал таких мрачных лиц в своем родном прекрасном городе, которым привык восхищаться и который очень любил. Он ускорил шаг - гнев подгонял его. Он не знал зачем идет и что скажет, понимал, что поступает довольно опрометчиво, неподобающе и неправомерно, но ноги сами вели его.
Жилище священника находилось в маленькой невзрачной пристройке во дворе храма: Арий славился своим аскетическим образом жизни и не в последнюю очередь именно простотой и скромностью в быту снискал искреннее почтение среди прихожан.
- Отче, к тебе от епископа, - поспешил сообщить священнику храмовый служка, с которым Афанасий столкнулся в дверях.
Арий сидел за столом, всецело поглощенный внимательным изучением некоего манускрипта.
- Говори, - равнодушно бросил он вновь прибывшему, махнув рукой служке, что он свободен, и все это, не отрывая глаз от свитка, который читал при мерцающем огоньке светильника.
«Книжный червь, терзающий Божественные Писания злохудожными разумениями, выдергивающий из Святых Благовествований по букве, чтобы убить в них весь истинный высший смысл. Одержимый дьявольской гордыней старик, жаждущий человеческой крови упырь, готовый заплатить чужими жизнями ради своих неуемных амбиций…»
- Новый пасквиль на Спасителя сочиняешь? – с горечью произнес Афанасий, бросив взгляд на заваленный свитками стол.
Арий, наконец, оторвал глаза от рукописи и удостоил пришедшего взглядом, в котором на мгновение скользнула довольно ехидная ухмылка: то, что секретарь епископа примчался к нему в бешенстве было для Ария хорошей новостью – значит префект выполнил обещанное и пригрозил закрыть катехизисное училище в Неаполисе – этот рассадник нетерпимости. А грубость и несдержанность на язык его людей сулила епископу только ещё больше неприятностей.
- Не твоего ума дело, - бесстрастно молвил старец.
- Что, и вечных мук не боишься?
- Мне не по чину с тобой пререкаться, Афанасий, и не по разумению твоему тебе со мной беседовать. Говори, что велено и убирайся вон.
- Полагаешь, что чин ересиарха столь высоко тебя вознес?
- Ересиарх – это савеллианствующий епископ Александрийский, - сверкнув глазами молвил Арий, но тут же поспешил спрятать гнев за привычной маской благонравия.
- Владыка Александр не оскверняет имя Господа и не сеет распрю и ненависть среди прихожан, - отвечал диакон. – Насчет Бавкалеоса же по городу давно ходят слухи, что этот храм перестал быть домом Бога, и что теперь это дом дьявольской хулы на Господа!
- Ты невежественен и не тебе судить о моих проповедях, предерзкий юноша, - высокомерно отозвался священник.
- Зачем ты искушаешь людей, пресвитер?! – не слушая его, гневно продолжал диакон. - Ты разделяешь прихожан, стравливаешь их меж собой, заставляешь их ненавидеть друг друга, жертвуешь на алтарь своей бесовской гордыне мир и благополучие лавры, а, впрочем, и всего города!
Лицо священника застыло, под маской ледяного бесстрастия скрывая накатывающее негодование.
- Заговариваешься, Афанасий, - холодно отвечал он, - ты, верно, только из трактира, да? Остынь и приди в себя. Что до моих прихожан – все они горячо любящие друг друга братья и сестры во Христе, сплоченнее паствы нет ни в одной лавре города. Да мне любой пресвитер позавидует - они и завидуют, оттого и строчат доносы епископу день и ночь, – чтобы справиться с гневом, Арий поднялся из-за стола и прошелся по комнате - единственному помещению в его скромном жилище. - А что касается, прикормленных вами, взбесившихся язычников, - тут он зло усмехнулся в лицо диакону, - да-да, думаешь, мне неизвестно, кто еженощно устраивает здесь беспорядки?! - очень скоро их повяжут всех до одного, можешь не сомневаться, и проучат хорошенько так, что они и дорогу к Бавкалеосу забудут. А не угомонятся, так отправятся куда подальше, в каменоломни, вот и весь мой тебе сказ.
Афанасий мрачно усмехнулся.
- Пойми, пресвитер, невозможно повязать и упрятать в узилище всех, кого оскорбляют твои богомерзкие проповеди, ибо в Александрии нет столько тюрем. Но ты-то только рад бы видеть хоть полгорода под стражей, лишь бы никто не мешал тебе возводить хулу на Спасителя! Опомнись, безумный старик! Ты творишь зло и тем действуешь против заповедей Господа! Не боишься людского суда, так побойся хоть Божеского!
- Что?! Александр грозит мне судом? Мне? Одному из тех, кто рукоположил его в сан?
- Епископ ничего не знает об этом разговоре. Я пришел предупредить тебя от себя лично: страшись, Арий, ибо умаляя Единородного Сына Божия ты хулишь Бога и делаешь тем самого себя достойным самого жестокого наказания!
- От себя лично? – переспросил священник, не веря своим ушам, и тут уже вовсю дал волю гневу: - Ах ты мошка мелкая! Значит, смеешь угрожать мне?! Ты?! Да я тебя прихлопну за назойливость и сам того не замечу! Ты понимаешь кому грозишь, остолоп ты этакий?! Или последнее соображение пропил?! Ну что ж, я тебя тогда тоже предупрежу, в первый и он же последний раз: поостерегись мешаться мне на пути! Поостерегись, слышишь! – и, спохватившись, добавил, уже спокойнее и мягче, словно отчее внушение: - Тебе, диакон, надлежит усердствовать о своих обязанностях, а не лезть в те дела, в которых по скудоумию, невежеству и молодости своих лет ты ничего не смыслишь.
Считая, что пустой и неприятный разговор, который и без того затянулся безо всякого на то основания, окончен, и не имея возможности, по своей старческой немощи, вытолкать неугодного визитера за дверь, Арий предпочел оставить гостя одного, а сам направился к выходу. Однако Афанасий, который не успел ещё высказать и малой доли того, что накипело в его душе против бавкалейского пресвитера, решительно остановил его, преградив путь.
- Бывают такие супостаты, что открыто провозглашают диавола своим отцом и, творя всякого рода преступления, упиваются своими злодеяниями, а вот иные (такие как ты, Арий!), творя бесчестья и зло, жестоко при этом обманываются, видя себя святыми учителями и благодетелями народа. Как же ты заблуждаешься на свой счет! Ты сам ещё даже не понял, что давно и преданно служишь князю мира сего, и потому не получить тебе отпущения грехов ни в сем веке, ни в будущем, а гореть тебе в аду! - лишь высказав все то, что намеревался высказать, диакон отступил от двери, позволив священнику уйти.
- Ты ещё пожалеешь, - мрачно бросил тот из дверей, и вышел, безжалостно хлопнув ими, так что взвыли дверные крючья, оставив диакона наедине с кипой бесценных свитков и кодексов, покрывавших не только стол, но и большую часть помещения - по количеству этих сокровищ Арий был богаче любого магната.
На следующий день Афанасию был объявлен строжайший выговор за самоуправство и недостойное для духовного лица поведение, а кроме этого епископ наложил на диакона многодневную епитимью, которую тот, однако, принял с искренней благодарностью, так как и сам страстно желал очистить свою душу, воистину уже пожалев о том, что осквернил её непристойным гневом и тем огорчил Небесного Отца.
