"И война идет..."

Из Оренбурга ехали на поезде.  Это было недолго, но канительно и неудобно. Ехать-то было всего ничего, двести километров, но Мишка умудрился простудиться. При его здоровье (тьфу-тьфу!), да в середине лета! Температура 39°. Хорошо еще, что Лидия ехала не одна, то есть не вдвоем с ребенком, а с группой коллег. Все с семьями, с вещами. Их почти всем отделом перевели на другой завод. На вокзале у поезда их встретил представитель завкома, а на площади их ждали две машины, грузовик для вещей и старенький автобус для сотрудников и членов их семей.

Поселили их всех вместе в большом деревянном доме практически на окраине города. Это был район частных домов с маленькими палисадничками, небольшими садиками, огородами. До завода, понятное дело, нужно было ходить пешком. Спасибо, что недалеко!

В другое время Лидия назвала бы такой дом бараком, но во время войны не приходится выбирать. Дом был построен углом, в виде буквы «Г». Два этажа. На крыше трубы. Два входа: посередине вертикальной и горизонтальной частей буквы «Г». Потом выяснилось, что есть еще один вход, с внутреннего угла дома, со двора, где рубили дрова, сушили белье, куда выходили покурить или поиграть в домино мужчины, куда выпускали поиграть маленьких детей.

Лидии досталась небольшая, метров пятнадцать, комната во втором этаже, в самом конце коридора. В комнате стояли две кровати, шкаф, стол со стульями и тумбочка. А в углу, отсекая от комнаты  треугольник площади, располагался камин. И не просто печное устройство, а печное устройство, выложенное изразцами. Похоже, прошлый хозяин этой комнаты сложил его сам, потому что в остальных комнатах дома были простые  печки из гофрированного металла, а у кое-кого что-то вроде буржуйки.  На первом и на втором этаже было по кухне. Лидия вскипятила воды в чайнике, напоила сына чаем и уложила его спать. Он моментально заснул и проснулся только на следующий день. Забавно, но все признаки простуды полностью исчезли.

Следующие дни были заняты устройством на работе, оформлением документов, получением продовольственных карточек. Создание уюта в доме было в этом списке на последнем месте. Но Лидия могла быть немного спокойнее, чем просто одинокая женщина с ребенком, мать-одиночка, между прочим. Ее Мишка был настоящим сокровищем. В свои двенадцать лет он был совершенно самостоятельным мужчиной. Его можно было отправить в любой магазин, в аптеку. За два года жизни в эвакуации он научился работать в огороде, копать картошку, кое-что сварить на кухне, мог постирать и вымыть пол. И, между прочим, ни разу не потерял ни деньги, ни карточки.

Не будем повторять, что в войну было тяжело с продуктами. Местные жители, особенно окраинных районов, почти все имели огороды, которые кормили их семьи. Конечно, что-то можно было купить в магазинах, но это было дорого. Местные продавали овощи со своих огородов, но тоже дорого. Была какая-то комиссия, которая во главе с управдомом и представителем завкома скоро пришла к вновь приехавшим сотрудникам и выделила им участки земли под огороды. У Лидии никогда в жизни не было огорода, и вот, пожалуйста. Была, конечно, закуплена рассада и какие-то семена, и на огороде посеяны лук, морковка, репа. Старшим по огороду был Мишка. Ничего более серьезного в это лето уже не вырастет, так им объяснили. А вот на будущий год нужно обязательно посадить картошку…  

Лидия как лучшая чертежница КБ сразу же была загружена работой. Конечно, рабочий день длился очень долго, домой она приходила поздно и уставшая, но дома ее ждал Мишка и горячий чайник. И, когда она, напившись чаю, садилась на Мишкину кровать, он пристраивался ей под руку, и они, иногда даже не зажигая света, сидели, обнявшись, и говорили, говорили. Потом Мишка засыпал или добровольно укладывался спать, а она варила что-нибудь на завтрашний день или тихонько шила, загородив от сына лампочку, или читала.

В их комнате была радиоточка. В углу у двери на маленьком кронштейне висела черная тарелка репродуктора. За несколько минут до шести утра включался метроном. Радио начинало тикать. Лидия просыпалась и, наскоро проглотив что-нибудь на завтрак, торопилась на работу. На заводе была столовая для сотрудников, что было серьезной помощью людям, помогающим фронту и страдающим от войны. Ей сказали, что со следующего месяца в эту столовую можно будет ходить и Мишке.

Иногда по вечерам они с Мишкой слушали по радио какой-нибудь концерт по заявкам или спектакль (это называлось «театр у микрофона»). Здесь же по радио они услышали о грандиозном танковом сражении в степи под Курском, о том, которое после будет называться Курской битвой. В те далекие годы  население страны было не слишком  информировано о поражениях на фронте, а вот по поводу побед, даже самых маленьких, на заводе, в доме, где они жили, и, конечно, в городе и во всей стране было такое народное ликование, словно все плохое уже осталось позади. Словно позади уже была вся большая и жестокая война, и вот-вот вернутся домой все те, кого эта война вырвала из привычной жизни и из семьи.

Лидия радовалась вместе со всеми. Но, в отличие от многих других, она никого не ждала с фронта. К ней никто не должен был вернуться. Их было только двое на всем белом свете: она и Мишка.

Лидия никогда не была замужем. В 1930 году, когда она училась в институте, у нее был роман со старшекурсником. Он знал, что у Лидии будет ребенок, уехал на практику на полгода, а когда вернулся, был уже совсем другим человеком. Ни она, ни ребенок, который родился без него, его не интересовали. Как он сказал Лидии, «его сердце билось теперь для другой женщины». Лидия отложила обучение в институте до лучших времен и через пару месяцев, оставляя малыша своей матери, пошла работать чертежницей в конструкторское бюро машиностроительного завода. Очень скоро она стала лучшей чертежницей КБ, получала всяческие премии и награды.

Мишка рос крепким, здоровым и умным. И тут подло, исподтишка, началась война.

Ленинград начали обстреливать. Родители погибли во время бомбежки. Лидия с сыном была эвакуирована с заводом на Урал. А теперь вот переехала на новое место работы.

Радиорепродуктор висел не только в ее комнате, но и в кухне их дома. Там, около своей керосинки, Лидия услышала по радио об освобождении от немцев городов Орел и Белгород, непривычное пока сообщение, потому что в честь этой победы был произведен первый салют. И салют они тоже прослушали по радио.

Кухня в доме была чем-то вроде кают-компании на корабле. Там читали письма с фронта, пересказывали сплетни, обменивались новостями, воспитывали детей. Пожилая дама, мать одной из коллег Лидии, вязала, сидя на кухне. В их сообществе были две пожилые женщины, они были умны и доброжелательны. Они помогали не только своим дочерям или невесткам, а всем работающим женщинам. С ними можно было оставить ребенка, или попросить присмотреть за кипящим супом,  или снять сохнущее белье, если начнется дождь. Кроме заводских  в этом большом доме было также три семьи эвакуированных из Ленинграда. Они приехали сюда в сорок втором году после первой блокадной зимы. Одна из тех двух пожилых женщин приехала сюда с восьмилетней внучкой. Другие члены семьи остались в Ленинграде. Она рассказывала, что, когда ее внучка пошла в школу, то директор школы собрала детей и учителей и расспросила маленькую ленинградку о том, что происходило в ту первую блокадную зиму в городе и в ее семье.  Девочка была еще слишком мала, чтобы рассказать об этом так, как следовало бы, тогда директор школы стала задавать ей вопросы, и малышка отвечала. Слушая этот рассказ, многие плакали. И директор школы обняла девочку и тоже заплакала. Ленинградцев уважали.

Лидия ежедневно проводила много часов в КБ, стоя за кульманом или сидя за столом со справочником или с чертежами. Она была лучшей чертежницей  везде, где работала. Говорили, что у нее легкая рука.  Она выполняла чертежи не только быстро, но и изящно, если только возможно такое сравнение. А уж то, что она сама была необыкновенно изящна, понял бы даже слепой! У нее были густые длинные волосы, которые она заплетала в красивую косу или завязывала в узел. Волосы были необыкновенного цвета, они были, несомненно, черными, но отливали  то пепельным, то перламутровым оттенком.  Глаза тоже, разумеется, были черными. Но она совсем не выглядела какой-нибудь смуглой Эсмеральдой. Более того, у нее была довольно светлая кожа.

Лидия была очень красивой женщиной. При всех тяготах военного времени, при плохом питании и заботах о сыне она сохраняла свежий вид и привлекательную внешность. А еще она обладала бесценными женскими умениями, полезными даже для мирного времени, а уж для военного…  Она умела шить. Досадно, что есть женщины, которые не понимают этого. Жизненные обстоятельства могут измениться, а умения остаются всегда.

Одеваться роскошно она никогда не могла, да это и не одобрялось и до войны, а уж во время войны вызвало бы открытое неодобрение. Но те простенькие блузочки и платья, которые она себе шила, на ее стройной фигурке выглядели так, словно вышли из рук дорогого портного. Даже сейчас, когда в тылу женщин было гораздо больше, чем мужчин, а мужчины, кстати, даже самые ничтожные теперь высоко ценились, ее везде провожали взглядом.

Жизнь была распределена на часы работы, недолгий сон и общение с сыном. Последним Лидия очень дорожила. Ежевечерние разговоры они с сыном называли «мои университеты». Где бы они ни жили, Лидия сразу же записывала Мишку в библиотеку. Читал он необыкновенно много, учился всегда прекрасно. Мальчик он был большой и крепенький, весь в папу, не к ночи будь помянут! А еще Мишка занимался спортом. Кажется, всеми видами сразу.

Приближался сентябрь, Мишку нужно было отдавать в школу. Лидия записала его в седьмой класс. Кроме Мишки в их доме были еще два мальчика, которые будут учиться в той же школе, одного из них, маленького, Мишка уже давно взял под свою опеку. Лидия совсем не боялась этого нового учебного года и новой школы. Если бы она знала, как ошибалась!

С первого же учебного дня у сына появились проблемы. Чистенький, аккуратно одетый новенький, да еще и отличник, оказался вовсе не тютей, как кое-кому хотелось бы. Оказывается, он мог прекрасно постоять за себя, что и продемонстрировал желающим проверить его на первой же неделе учебного года! А кроме неприятия новенького, кстати, детишки могли бы обойтись без этого греха, класс-то был сборный, в городе было много эвакуированных, возникла еще одна проблема.

Когда Мишка родился, и стало ясно, что отца у него не будет, Лидия записала его на свою фамилию и дала ему отчество по своему отцу. И стал он Михаилом Игоревичем Смирновым. А в новом классе уже был мальчик по фамилии Смирнов. И не просто Смирнов, а Игоревич. Мальчишки оказались тезками во всем, кроме имени: Михаил и Дмитрий Игоревичи Смирновы, родившиеся 15 января 1930 года (потом выяснилось, что в одном и том же роддоме), оказались в одном и том же седьмом классе. Более того, они были одного роста, а светлые волосы у обоих были подстрижены ежиком.

Говорят, что обычно девочки не терпят таких вот внезапно появившихся близнецов. Ревнуют, что ли? Но тут у мальчишек стало твориться