ЭФФЕКТИВНАЯ БАБОЧКА

надетом на мою талию. Интересно, отчего у этого специально сделанного ремня так много дырок у застёжки, что даже для моей тонкой талии хватило? Тут ведь одни мужики работают. Надо будет потом спросить у Вени. Господи, что я несу? Скорее всего, даже при самом благополучном исходе, я уже никогда у него ничего не смогу спросить. 
Так, почти всё сделано, остался последний шаг. Всё идёт хорошо. Я молодец! Раз до сих пор всё шло, как по писаному, чётко по моему плану, значит, я делаю правильно, и всё у меня получится. Время пребывания в заданной точке: хотелось бы побольше, но Веня столько раз говорил про неустойчивость сигналов при задержке. Их максимум на сегодняшний день составлял полчаса. И мне столько же хватит. Итак, ставлю 30 минут. 
Захожу внутрь машины в небольшую кабинку и плотно закрываю дверь на электронные замки. Последний шанс остановиться, последний! Но зачем? Во имя чего или кого? Хоть один внятный резон за то, чтобы продолжать жить ту же жизнь, имеется? Чемоданчик пристроен между моих ног, которыми я сжимаю его так, что коленкам больно, руками же намертво обхватываю его ручку.
Я решительно нажимаю на главную кнопку своего маленького аппарата и…
…Напрасно я набрала полные лёгкие воздуха: меня тут же скрутило так, что я чуть всё нутро своё не выплюнула, какое там воздух удержать! Меня скрючило и по ощущениям будто намотало на огромную спираль, как в металлической советской мясорубке, и начало через неё же перемалывать. Тело закрутило в безумной боли, казалось, я слышу хруст собственных костей. Дышать было нечем, совсем нечем: и рот, и нос будто законопачены намертво. «Чемодану крындец, колёсики наверняка оторвутся», - успела мелькнуть в голове идиотская мысль. Про лицо, от которого, видимо, останется только месиво, почему-то подумалось во вторую очередь. Сколько продолжалась эта пытка, не знаю. В какой-то момент сознание отключилось. А обнаружила я себя на асфальте рядом с тем самым подъездом, который «заказывала».
- Мам, помнишь ту историю с крышей? Ну, когда мы с подружкой…
- Ой, разве ж такое забудешь? – мама машет на меня рукой, не забывая другой рукой кокетливо провести по безупречно уложенной причёске без единого седого волоска. – Ты тогда нам устроила, да… Вырванные годы и предынфарктное состояние! – она засмеялась. Я тоже. Теперь легко вспоминать, да, понимаю, мама.
- А когда это случилось? Я уже не очень помню…
- Да прямо накануне майских праздников, 30 апреля. Как раз на всех домах и на крышах, в том числе, развешивали эти идиотское транспаранты «мир-труд-май», а запереть чердаки после этого забыли. Или специально не запирали, чтобы потом не возиться, когда снимать придётся. 
- А в какое время это было? После уроков? Утром я же в школе была наверно.
- Да точно помню: в шесть часов вокруг того дома уже толклась милиция, пожарные машины и толпа народу… Что я пережила, господи! – мама сделала несчастное лицо.
- Бедная моя мамочка! – скроила я губки в умилительную гузку. 
Странно, но я цела. Полностью. Ощупала лицо – вроде тоже, даже не болит ничего. И чемодан, смотрите-ка, цел. И колёсики на месте. Только вот почему-то сижу на тротуаре. Мимо идёт тётка-бабка невнятного возраста в невнятном одеянии, с кошёлкой.
- Во нажралась! Праздники ещё не начались, а она уже в стельку! Ладно, когда мужики, так, смотри, и бабы туда же. Вот вам и перестройка, люди совсем совесть потеряли. Лучше бы Сталин воскрес, навёл бы порядок… - продолжая ворчать, она брезгливо обогнула меня и пошла дальше, не оглядываясь. Перестройка? Отлично. Кажется, я на месте. По-моему, с точностью до минуты.
У меня есть полчаса, надеюсь, девочки не подведут. Я поднялась, прислушиваясь к своему организму, в котором только что трещали и перемалывались все кости. Ничего не осталось от той боли, никаких проблем, всё цело и работает. Чемодан. Держу крепко. Значит, не выпускала из рук, так держать! Я опрометью рванула к подъезду. Ага, немного кружится голова, «штормит», надо помедленнее.
Лифт, последний этаж, лесенка на чердак. Дверь открыта. Лезть туда с чемоданчиком было крайне затруднительно, но возможно. Всё-таки не такой уж он тяжёлый: какие-то двести тысяч долларов, остальное по мелочи. На адреналине, который колотил меня ядерным зарядом, это были сущие пустяки.
И вот я на крыше. Я – это чёрный человек в непонятной одежде, на голове нахлобучена кепка, чтобы спрятать волосы, тёмные очки в пол-лица, а в руках  чемодан. Знакомая крыша, припоминаю, да-да. А вот и хихиканье знакомое слева, за трубами. Стараясь ступать тихо, я направилась в сторону звуков и увидела: две дуры сидят на крыше, свесив вниз ноги и орут: «Карлсон, ты где? Карлсон, мы тебя тут с фонарями ищем! Лети к нам, не бойся, мы тебя не обидим!» – и ржут. Я смотрю на них сзади. Слева подружка (даже имени сейчас не помню), справа – я, девчонка, пока что невинная дура, которая наломает кучу дров и станет куском дерьма, себя ненавидящим. Сколько у неё впереди плохого, ужасного, гадкого, стыдного! Кому это нужно? Да никому. А, прежде всего, ей самой. Точнее – мне. 
И вот я уже совсем рядом с ними, стою за их спинами. Они хохочут и веселятся. 
- Эй, - тихонько позвала я. 
Две головы резко повернулись назад. Я впилась глазами в неё… в себя. Хорошенькая. Славная. Жалко.
- А ты – быстро вали отсюда, - я ткнула пальцем в подружку, не отрывая взгляда от себя-юной. – Вали быстро, а то хуже будет! – пришлось рявкнуть для пущего эффекта. Подружка взвизгнула, подобрала ноги и, не вставая, прямо на четвереньках быстро-быстро поползла прочь. Девочка Таша попыталась было сделать то же самое, но я сильно и резко положила руку ей на плечо. – Сидеть! У нас с тобой другая история. Печальная…
Слышно было, как подружка скрипит дверью с чердака, потом шорох, кряхтенье и топот. Времени почти не осталось, я не могу рисковать ни при каком исходе дела. Самое бездарное было бы, если б меня здесь повязали.
- Папа и мама мечтали о кнопке, чтобы тебя выключить, помнишь? – спросила я Ташу. У той округлились глазищи, в них появился страх. Поняла? Почувствовала? А что чувствовала я? Не знаю. Пожалуй, главным ощущением была нереальность происходящего. Или просто так легче было думать и чувствовать, чтобы решиться и довершить задуманное. Ну, нереально это – и всё. Такого же не может быть, правда? Значит, будем считать, что этого нет. Оно нам снится. Мнится. Кажется. 
- Карлсон, говоришь? – внезапно я вдруг поняла, что язык да и разум, пожалуй, уже плохо меня слушаются. Сцена затянулась. Ещё немного, и я потеряю самообладание, никакой адреналин не поможет. Мне становилось трудно дышать, оказывается, одно простое движение может даваться очень тяжело, а ведь сколько раз я всё отрепетировала заранее, мысленно и даже это движение  отработала во время подготовки! – А ведь у Карлсона как раз была кнопка, - мне всё труднее было решиться на такой простой и правильный поступок: на меня смотрели мои собственные детские глаза. – Понимаешь ли ты, девчонка, - задыхаясь забормотала я, - что Ленка останется жива! Лизонька не родится, да, но мне-то что? Где она, моя Лизонька? Зато Мишенька не умрёт, понимаешь? Да что ты можешь понять! Не вырастет, в общем, одна большая-большая сволочь, которой самой от себя будет противно всю жизнь, пойми ты, идиотка! Я нас с тобой спасаю! О, смотри, летит же! – крикнула я и показала пальцем в небо. Таша отвела от меня обалделый взгляд, ища в небе то, что я будто бы увидела, и я ногой изо всех сил толкнула её вперёд – тем самым способом, который отрабатывала там, дома. В своё время. Моей силы хватило с лихвой, у Таши не было ни малейшего шанса. 
Через мгновение уже кто-то истошно орал, визжал и плакал, я на всякий случай глянула вниз: всё было кончено. Так, теперь главное не теряться, не расклеиваться, а действовать чётко по плану. У меня осталось минут пятнадцать, более, чем достаточно. Уже очевидно, что Веня абсолютно прав: я, девочка, лежу девятью этажами ниже, абсолютно мёртвая, и я же, взрослая женщина из будущего, стою себе, живая и здоровая, никуда не исчезнувшая. Парадокс был в тот момент, когда мы были с ней рядом живые: одно и то же сердце билось в двух экземплярах, одна и та же голова с одним и тем же мозгом думала разные мысли одновременно, находясь в раздвоенном положении. Скорее, теперь, когда маленькая Таша разбилась насмерть, парадокса нет, всё пришло в более-менее правильное состояние. Но это размышления между делом, ни для чего.  И всё это не так. А как так?
Теперь мне важно выбраться отсюда, но сначала кое-что проверю, хотя я и уверена в том, что всё нормально: открыв чемодан, я просмотрела свои документы. Всё цело и сохранно, никакие фото никуда не исчезли, все даты, печати и штампы на месте. Всё, что было со мной, осталось настоящим и реальным. А что там случилось в будущем, мне скоро предстоит узнать. Или не предстоит, если всё изменилось настолько, что, скажем, машины больше нет. Но в это я тоже не верю, зная своего мужа. Она всё равно есть, она должна быть! И работать должна в точности так, как Веня задумал. Ремень с аппаратом на мне, всё тикает и мигает. Значит, работает. Так с чего бы что-то изменилось из-за смерти какой-то девчонки в 86 году? Это надо сильно не уважать интеллект и науку, недооценивать таких гениев, как Веня, чтобы подобное предположить. Выберусь. Я доверяю науке.
Но с крыши лучше бы уйти – и поскорее! Стою здесь у всех на виду, как дура. Для милиции у десятка людей уже готова страшная рассказка: там, на крыше, был чёрный человек с чемоданом. Подружка подтвердит. Только уточнит, что то была женщина непонятного возраста в темных очках, закрывавших лицо. И милиция будет старательно искать. Флаг в руки.
Я вернулась на чердак и решила именно там дождаться минуты икс. Тем временем с лестничных площадок уже слышался шум, люди выскакивали из квартир, возбуждённые и испуганные происшествием, кто-то орал «Вызывайте милицию и скорую!», кто-то визгливо причитал, в общем, всё завертелось. Через некоторое время я услышала, что кто-то лезет на чердак. Мне оставалось всего две минуты до возвращения. Или – или. Мои доллары. На кой чёрт я тащила сюда эту прорву денег, если меня сейчас скрутят, причём, даже не менты, а доблестные граждане? Если аппарат вдруг не сработает? Зачем была вся эта подготовка? Всё-таки я бездарная дура, имела кучу времени сбежать, а меня парализовало, будто я решила подставиться и не…
На этом месте лихорадочных размышлений снова заработала «мясорубка», и я второй раз накрутилась на её винт, а мои кости снова перемалывались. Очнулась я в машине, в той же самой кабинке. На полу, на коленях, прижимая к себе чемодан.
Когда я выбралась из машины, то первым делом внимательнейшим образом оглядела всё вокруг: вроде всё то же и так же. Это успокаивает. По крайней мере, никаких сейсмических сдвигов реальности, пространства и времени явно не случилось. Какое счастье: я не бабочка!
Вот совсем не бабочка. Всё оказалось так же, на том же месте, в том же виде. Может, за исключением некоторых деталей, на которые я не обратила внимания. Мне без проблем удалось выбраться из лаборатории и из здания, все ключи подошли. Но я прекрасно понимала, что это лишь видимость неизменённости. Потому что такого быть не могло.
СЕГО ДНЯ. ПОСЛЕ УБИЙСТВА
В сегодняшнее время,