ЭФФЕКТИВНАЯ БАБОЧКА

В неге и тепле, при «бабках» и тёплом сортире. Я могла бы устроить вам такой ад со всей этой информацией, как вы понимаете, что, дай бог вам при ваших здоровых сердцах не получить инфаркты вприкуску с инсультами. Про деньги я и не говорю – вы потеряете их все! А можете потерять и жизни, ведь многие ваши «друзья» не любят подобных огласок и скандалов. Вам никто не простит, что  из-за вас произошла такая потрясающая своими масштабами утечка. Вы никогда не узнаете, откуда мне всё это известно и не можете даже представить, кто за мной стоит, что за мной стоит. И никаких гарантий от меня вы требовать тоже не можете, то есть, можете, но толку-то? Однако я обещаю, что если вы дадите мне столько, сколько мне нужно, сколько я потребую – а я потребую лишь реальное, а не то, что сделает вас нищими - то вы больше никогда меня не увидите. И никто к вам ни с чем подобным не придёт до конца вашей жизни. Я могу это твёрдо обещать, а вам придётся мне поверить. Если вы не согласитесь на мои условия, тогда вам придется, как писали в старых романах, вкусить на старости лет ужасы позора, нищеты и затем неминуемой гибели. Думайте! Сейчас, здесь, при мне. Нет никаких часов на размышления. Но, повторяю: вы друг перед другом ни в чём не виноваты. Не стоит ломать то единственно нормальное, что у вас есть - ваш союз.
- Что вы этим хотите сказать? – медленно произнесла мама и посмотрела на меня по-настоящему, без игры, растерянным взглядом.
- Ровно то, что сказала. Ваш союз – это чудо и счастье для вас обоих. Всё остальное лучше я оставлю без комментариев. Однако, это лирика, нам сейчас не до неё. Ваше решение, господа-товарищи!
Конечно, я победила в этой схватке. Потом мы с папочкой долго и тупо торговались за каждые сто тысяч долларов. Папа явно был поражён до глубины души, что встретил равного себе соперника по умению торговаться и давить. Он же не знал, что с ним бьётся его самая лучшая ученица. Только нынче я была сильней, свободней и наглей его. Поэтому победила.
Технически мы всё оформили через интернет – быстро и надёжно. Через три часа я уходила, а они, слегка (пожалуй, даже не слегка) ограбленные, растерянные, меня провожали. Мама зарёванная и сразу сильно постаревшая, отец бледный и растрёпанный. Гель не помог: липкие волосики с разных сторон облепили тонзуру, как подтаявшие сосульки. Мне на мгновение даже стало немножко жаль обоих.
- Приятно было с вами иметь дело, товарищи. И повидаться было приятно (в последний раз, добавила я мысленно), - тут они не поняли и вопросительно посмотрели на меня, но я не собиралась удовлетворять их любопытство. – Не стоит так сильно переживать, у вас осталось до хрена средств для безбедного существования и сегодня вы купили себе спокойную и тихую старость. Вас уже не потревожат никакие бури и штормы, если только сами не влезете куда. Кстати, не надо! Живите уже спокойно! У вас юбилеи на носу, скоро шестьдесят. Путешествуйте! Наслаждайтесь жизнью! Она такая странная, жизнь-то, такие фортели может выкинуть…
- Нет, ты на неё посмотри, - не выдержал папа. – Она нам теперь ещё мораль будет читать! Уйдёшь ты уже, гадина? 
Я вздохнула. Жаль, что приходится навсегда прощаться с родителями на такой грубой ноте. А, впрочем, не жаль. Я последний раз скользнула взглядом по их расстроенным физиономиям и вышла из квартиры. Дверь за мной захлопнулась с оглушительным грохотом. 
Вот и всё. Теперь уже – совсем всё.
ЭПИЛОГ
Спустя пять лет
 
  «Мой рай отраден буйством диких красок,
    Лениво море от тепла воды…»
 
Я поднимаю голову от монитора и смотрю в свой райский сад с веранды. Нисколько не преувеличение, настоящий рай. Разноцветная пена цветов, фруктовые деревья, разных форм непролазные кусты. Кустистые кусты – тянет сказать именно так, но ищешь и находишь синоним – работа нынче такая. Густые. Густющие. И какого угодно цвета, только не привычного русскому глазу зелёного: фиолетового, красного, ядовито-жёлтого, голубого. Между всем этим ботаническим великолепием кокетливо извивается тропинка, бегущая вниз по пологому склону – к волшебной лагуне, где нахально лениво не плещется, а сонно нежится под солнцем чистое изумрудного цвета море. Тёплое, как бассейн для малышей, как лягушатник. Спокойное, словно водохранилище. Разве не рай?
Я могу протянуть руку из окна и, чуть-чуть подавшись вперёд, сорвать апельсин, нагло растущий прямо перед окном, в которое он бессовестно стучится всякий раз, когда окно закрыто и вдруг налетает лёгкий райский ветерок-бриз с моря. Но я не стану нарушать картинную гармонию: оранжевое чудо безупречно красиво смотрится на фоне нежно-бирюзового неба, почти совсем незаметно стекающего в изумрудно-синее море. Такое ощущение, что море с небом постоянно заняты обменом цветов – туда-сюда, сюда-туда. В любом случае, апельсин на таком фоне просто великолепен! Жаль, что я не умею рисовать, не дано.
Сижу перед монитором, работаю со стихами, любуюсь своим раем и сожалею, что не рисую. Забавно! Взрослая женщина, уже даже не юная совсем. При этом мне всего пять лет. Такая вот сумасшедшая арифметика. Но факт. Про это никто не знает: ни про невесёлое и даже страшное прошлое взрослой женщины, ни про то, что ей всего пять лет. Никто не знает и никогда не узнает. А даже если узнает, то ни во что такое не поверит. В сказки верят лишь маленькие дети, да безумцы. 
Я могу быть совершенно расслаблена и покойна в моём личном раю.
Эту прелестную маленькую виллу мне удалось купить не так уж дорого на небольшом острове… не скажу, где. Благословенное место, куда приезжают встречать старость лишь редкие респектабельные пожилые люди европейского вида. Местное население диковато, но приезжие устроили здесь жизнь под себя, приспособили под свои нужды. Даже медицинская обслуживание устроено как нельзя лучше - с европейскими докторами. Вся необходимая инфраструктура имеется, но, слава богу, без шика, шума и блеска – никакой Лас-Вегас с круглосуточной активностью тут никому не нужен. Тут тихий рай. Все здешние обитатели, прибывшие из большого мира, так и говорят: мы нашли свой рай, где удивительно приятно доживать оставшиеся годы в покое и неге. 
Моя виллка, точнее даже сказать, бунгало на пять комнат – сбывшаяся сказка из детства. И я вовсе не в одиночестве.
В первый же год своего пребывания на острове в одном китайском ресторанчике я встретила Стива. Лохматого, расхристанного красивого англичанина с огромными беззащитными глазами цвета рыжей лисы. Он был не очень высок, худ, почти субтилен, но с выразительным умным лицом. Нос с горбинкой, нежный рот, ухоженные красивые руки с длинными пальцами – всё это мне сразу же показалось очень привлекательным. Но главное, он казался трогательно растерянным, с явными признаками душевной беззащитности, которая случается только с истинными художниками и поэтами. И хотя он был далеко не юн, он всё ещё был поэтом. Да ещё каким! Но об этом я узнала несколько позже. А занесли его в наш пенсионерский рай муки нереализованности, охватившее всё его существо убеждение в том, что он бездарен, а жизнь его бессмысленна. 
Стив вырос в очень респектабельной и состоятельной семье. Можно даже сказать, что он знатного рода. Блестяще закончил Оксфорд по курсу английской литературы, имел все шансы для сытого, благополучного и необременительного в смысле работы будущего. Но он родился поэтом! И всегда писал стихи. Но успеха не снискал. Что-то не получалось, его не ценили, не публиковали. Может, он на самом деле писал тогда не очень хорошо – не знаю. Разочаровавшись во всём, а, прежде всего, в себе, Стив покинул Лондон, пытаясь сбежать от себя. Он много путешествовал, по его словам, «что-то искал», но так и оставался одиноким и печальным. Через годы странствий его занесло на мой остров.
О, я своего не упустила! Случайная встреча, нечаянный разговор в ресторанчике, улыбки, лёгкое прикосновение руки, и сердца обоих почему-то ёкнули. Я влюбилась сразу. Возможно, моя душа, начавшая новую жизнь будто с нулевой точки отсчёта, не просто истосковалась по любви, но уже нуждалась в ней как в топливе для жизни. И случившись, любовь стала новым её смыслом. Через двое суток Стив, захватив единственный чемодан, переехал из отеля ко мне, смущённый и трогательный в этом своём смущении. И нам сразу стало хорошо друг с другом. Вот сразу! Такое, оказывается, бывает, редко, полагаю, но бывает. Вот и нам повезло!
А потом оказалось, что Стив - гений. Опять мой муж – гений! Везёт мне в этих жизнях на гениев. Выяснилось, что он не только не графоман, а просто новый Шекспир. И это не я его так назвала, а их английская пресса. 
Поселившись у меня, Стив с особой страстью стал писать, иногда сутками не выходя из своей комнаты. Когда же выскакивал оттуда, счастливый, он звал меня, чтобы я прочитала то, что у него получилось. Мне трудно было по достоинству оценить его стихи, но казалось, что написано очень красиво. 
И я, вопреки желанию Стива, стала тайно отправлять его работы во все известные издательства и литературные журналы. И не напрасно! Вскоре откликнулось весьма серьёзное издательство, специализирующееся на классической литературе. Пришедшее по электронке письмо было подписано знаменитым литературным критиком, имеющим в Великобритании такой профессиональный вес, что его не выдерживали ни одни весы. Корреспондент захлёбывался от восторгов, эпитетов и восхищения. А где вы были раньше, господа, когда Стив приходил к вам, оставлял свои произведения? Не читали ничего, что ли? Похоже на то. Но, как говорится, кто старое помянет…
Я показала письмо Стиву. Он сначала разрыдался, а потом сказал: 
- Это всё ты. Это с тобой я стал писать так… здесь, в этом раю. Ты не просто спасла меня, ты сделала из меня настоящего поэта, я сам это чувствую. 
Что ж, приятно слышать такое романтическое заблуждение. Но пусть так, главное, что получилось! Стив стал известен всему миру. В прессе его окрестили не больше, не меньше, как новым Шекспиром, имея в виду поэзию великого писателя. На сонеты Стива самые прославленные композиторы мира взялись сочинять музыку, чтобы вместе с новым гением войти в историю. Потом Стив стал писать стихотворные пьесы и даже сценарии к фильмам. Театры и киностудии расхватывали их, как горячие пирожки. В общем, мой Стив сделался благополучным, но для всего мира таинственным и недоступным: он наотрез отказался хотя бы раз покинуть меня и наш рай ради презентаций и фестивалей, куда регулярно получал приглашения, и сходу отказывался от любых интервью и бесед с журналистами. Вся его связь с миром происходит только через интернет. А наше местоположение он засекретил и не хочет выдавать никому. Боюсь, что причиной всего этого являюсь я.  Боюсь рисковать своим островом и отказываюсь куда-либо ездить. Не хочу никакой суеты, никаких толп и больших городов. Я боюсь потерять тот рай, что поселился в моей душе. А без меня Стив – никуда.
Да, можно сказать, что в первый год я его содержала. Свои оставшиеся от покупки бунгало деньги я удачно вложила в кое-какие ценные бумаги, которые давали мне скромный, но вполне стабильный и достаточный для жизни доход. А Стив уже настолько поиздержался в своих путешествиях, что считал каждый фунт. Тогда я шутила про себя, что у