А берег дуновенный и пустой... Главы 5, 6
Геннадий Хлобустин
Глава пятая
Упёршись спиной в подушку, Таня сидела на кушетке и рассматривала брезгливо засиженную мухами лампочку на потолке. Её густые волосы рассыпались прядями по плечам, растрепались, крепкие ноги в облегающих кремовых джинсах и в белых нейлоновых носочках она вытянула.
- Ты хотя бы тут порядок какой-то навёл, - сказала, смеясь, она. – Мух погонял. Ноябрь месяц, а в твоей конуре их, как летом на помойке.
- Я же тут не живу, ты не путай, - неуверенно парировал я. – И куда я их выгоню, не улетают они.
- А что тут до пяти вечера, в этой комнате?
- Каморка уборщицы. Вёдра, тряпки, швабра в углу за шкафом, - я показывал ей, сидя за двухтумбовым коричневым столом. – Кое-что из причиндалов ещё в платяном шкафу…
- Где дверная петля не держит.
- Где дверная петля не держит, - строго сказал я. – Чего ты взъелась? Я пришёл, отдежурил, ушёл. И потом весь день тут толкутся другие люди.
- Время же есть вечером, починил бы, там работы на пять минут.
- Будешь ты у меня, дружок, спать на улице в листьях, с такими сентенциями… Да я в гвоздь с третьего раза попадаю, нашла слесаря!
- Странно, - сказала Таня, - уборщица, а телефон есть.
- Ничего странного, - ответил я. – На втором этаже комната для оружия, карабины СКС тридцать штук. Если сработает сигнализация, надо в отделение милиции звонить. Телефон не для уборщицы поставили.
На не засланной кушетке Таня смотрелась восхитительно. «Блеск и нищета куртизанок», - про себя засмеялся я.
- Ты чего? – заметила она мою ухмылку. И спросила: - Помнишь, когда мы из Горького вернулись, сколько я один раз с тобой разговаривала?
- Два часа двенадцать минут. У меня рука занемела.
- Какие мы правильные. Ты и время засекал?
Я тоже улыбнулся.
- ВОХР – это СМЕРШ в наши дни. Организация серьёзная, а на боевом посту я дурак…
- Да ты и не на боевом… - начала, смеясь, привычно издеваться Таня.
– Я как солдатка приезжаю сюда на насилие - не только сексуальное, а и эстетическое…
- Не набивай себе цену, - посмотрел я на неё. – Она и так немалая.- И добавил: - Ох, и плачет сегодня за тобой ворох ржавого листья. Накопаю норку под дворянское горячее тело.
- Да? – спросила Таня, отводя волосы с лица. - Неужели с моим телом, которое, ты, кстати… так терзаешь.. - она смутилась… - любишь… ты поступишь так бездарно? – Щурясь, она поглядела снизу вверх на лампочку в потолке и хихикнула: - Не верю… Но ты вот говоришь, военизированная охрана – организация солидная. А по зарплате не скажешь твоей.
- Разве? Уборщица вон три этажа драет, да у директора, да кухня – и те же семьдесят. Или повара: если б не воровали, кто б и работал.
Я задумчиво взглянул на неё, почёсывая палец. Потом спросил:
- Как же нам лучше «организовать Рабкрин»?
- Что? – сыто довернулась она на подушке, глядя похотливо прямо мне в глаза. – Что ты имеешь ввиду?
- Ты свалилась сегодня неожиданно.
- Да? Ты мне не рад?
- Не в этом дело. Мне завтра Юре надо его интервью отнести. А там печатать страниц десять.
- А вы, я вижу, подружились. Юра… - задумчиво произнесла она. – Раньше ты его Порнографом называл, - она указала пальчиком на стол: - Подай мне вафельку… А теперь Юра…
Я долил себе кипятка в чай и сказал, усмехнувшись:
- После интервью он реабилитировался.
- Да выпусти ты её наконец! – нервно сказала Таня, - она меня с мысли сбивает!
- Кто? – не сразу понял я.
- Ну, муха эта… развёл тут. Видишь, в окно колотится головой. Открой форточку, и полотенцем выгони.
- Да я её не держу.
Я встал, отодвинув фанерный стул, и нарочито бодро замахал обеими руками. Муха, жирная до синевы ноябрьская тварь с глянцем на брюшке, дважды ещё злобно трахнулась о стекло и, наконец, отрикошетила в мглистую московскую ночь. На волю.
Пришлось идти ва-банк. Я посмотрел на довольную, слишком подозрительно для одной выгнанной мухи, Таню и снова упал в стул, вполоборота к ней.
- Ты в библиотеку любишь ходить? – спросил я немного смущённым голосом. – Когда не заказываешь книги, а выбираешь на полках сама?
- Раньше любила, - спокойно ответила она. – А сейчас таких библиотек уже нет.
- Ты так думаешь? – улыбнулся я и манерно подкрутил усы. – Тогда хватит вылёживаться, - кстати, на чужом рабочем месте. – Я подошёл к кушетке, где она, грациозно, как дикая кошка, вылеглась и потрепал густую копну волос. – Вставайте, сударыня, - сказал я игриво, - пойдёмте наверх со мною во второй этаж, прибьёмся там к разумному, доброму, вечному…
- В библиотеку? – засмеялась она. - В три часа ночи?
- Сейчас только полдвенадцатого, не остри, поднимайся давай! – Я протянул ей руку.
- Тебе что, она ключи оставляет? – она села на подушку.
- Мы не можем ждать милостей от природы, - назидательно, в тон ей, проговорил я и подсунул ногой ей поближе домашние туфли с пушистым бомбоном. – Хватит потягиваться, не на работе. Пошли!
Придерживая её за попку, мы неторопливо поднялись на второй этаж; свет я зажигать не стал.
- Ну, с Богом, - прошептал я заговорщицки и вставил серебристый ключ в замочную скважину.
- Она что тебе, ключ оставляет? – снова спросила девушка. – Вы такие друзья?
- Друзья, друзья. Неразлучные.
Она посмотрела на меня чересчур внимательно.
- Интересно, - сказала она, отжимая меня от дверного косяка.
- Постой, - придержал я её за руку; сердце колотилось где-то в горле.
– Тут, я вижу, сюрприз. – Я переступил осторожно через чистый лист мелованной бумаги. И подцепив его за край, нащупал выключатель. – Теперь входи.
- Я что-то ничего не понимаю. – Таня уже не улыбалась.
–Ты их воруешь? – Она всплеснула руками: - Во дожили!
- Маме об этом говорить не обязательно, - сказал я, покраснев. – Или скажи: «Он тащит только классику, в ПТУ она не востребована».
- Да, - сказала Таня протяжно, с ужасом оглядываясь в огромной зале. – С такими замашками… И давно ты тут уже промышляешь?
- Месяца два. Случайно, заметь – случайно! – в ящике своего стола на связку старых ключей наткнулся. Провёл идентификацию, один вот подошёл… Ты зря язвишь… я за год работы тут ржавого гвоздя не украл. А соратники по цеху… о-о-о…
- И что тут можно украсть? – подумав после паузы, серьёзно почему-то поинтересовалась девушка. – Не автоматы же?
- Нет, конечно. Но есть банки с краской, асбест, цемент в мешках, лампочки всякие, инструменты… Одним словом, по-хозяйству дребедень.
- Ну и?
Я её понял и сказал:
- Никаких "ну и" – я не хозяйственный. Меня этот хлам не интересуют.
- Вы, наверно, эстет? – спросила девушка подобострастно. И задрала подбородок.
- В библиотеке, кстати, - пропустив мимо ушей её слова, я поднял кверху указательный палец, - мне тоже нравится книги рассматривать, а не красть. Ночью здесь светло, тихо так, что слышно, как стены оседают, да, да, ночью сама услышишь. А ты тут ходишь вдоль полок, как доктор наук пересматриваешь стеллажи – здорово, правда? – Я посмотрел на неё: - И ни одной живой души за спиной, ты один, и в каталоге не надо рыться…
- Я же говорю – эстет. И платформу себе декадентскую придумал, для оправдания. Она посмотрела строго и сказала: - Излагаешь, как поэт. Как будто это не воровство.
- Это делёжка, - произнёс я уверенным тоном. – Им – не надо, мне – надо.
- Мысль, конечно, большевистская. Теперь это наверно авангард? Какое-то филологическое гурманство.
- Да я всего-то книг пять… - виновато сказал я, уже горячась и понимая, что экскурсия в библиотеку мне звёзд на погонах не добавит.
- И, конечно, не Чехова?
- Не Чехова, конечно, его и в нашей библиотеке полно. Фёдорова Николай Николаича, может, слыхала?
- Но это же дикость, книжки воровать! Тебе не кажется?
- Я не ворую, - спокойно сказал я. – Чёрт меня попутал тебя сюда привести. Я беру на время, понятно?
- Как это? – спросила Таня уже спокойнее.
- Я пишу диплом. Ты знаешь. Зачем мне в Историчку ездить к чёрту на рога, если кое-что и тут можно подобрать. Закончу работу, верну обратно, не бойся, домой не повезу, мне и своих книг хватит… Вот и всё воровство, а ты тут хай подняла.
- Это же риск, тебе что, нужны неприятности? Вдруг кинутся…
- Не кинутся. То, что я выбираю, бурсаки не читают. Они и фамилий таких не слышали. Ты ведь Фёдорова тоже не знаешь?
- Офтальмолога?
- Ну вот. Но они и офтальмолога не слыхали. Читал я как-то одну объяснительную. «Вернулся утром с поезда, вырубился проснулся к третьему уроку»… Я тут закладочку одну оставил, понаблюдать. И что ты думаешь, уже месяц книги подряд одни и те же как стояли, так и стоят, в пыли.
Она повела носом.
- Запах тяжёлый тут. А вроде чисто.
- Так библиотека, что ты хотела? Свинец, старые этажерки и микробная пыль. Всё это ерунда, - сказал я довольно, - давай я тебе лучше их запасники покажу, вон там в закутке. Такого ты нигде не увидишь.
Мы бочком просунулись в узкий проход в междурядье, шёл он рукавом. У самого подоконника на отдельной этажерке из дранки стояли книги совершенно фантастические, я раздвинул занавеску и достал одну наугад. Показал тиснёную золотом обложку: - Ну, как? Впечатляет?
- А… откуда? – изумилась Таня.
Достал ещё, уложил в стопку в проёме этажерки.
- Ничего себе! Дай-ка эту… ты смотри, с массивной переплётной крышкой, ого, золотой обрез!
- Они даже без штампов, - сказал я. – Почему-то. Вот Владимир Даль, все десять томов, 1897 год, издание Товарищества М.О.Вольф, первое посмертное издание. – Я полистал бережно пожелтевшие бугристые страницы. Она водила зачарованно глазами:
- Орфография старая, с ерями и ятями. Я вообще только словарь его знаю…
- Не отчаивайся, я тоже, - засмеялся я снисходительно. – Дальше. Вот Ницше, 1924 год, Берлин. Вот Лев Шестов, протоирей Сергий Булгаков… Брокгауз и Ефрон, 1887 год…
- Откуда они здесь? В монтажном ПТУ…
Таня всем телом потянулась к энциклопедическому тяжеленному тому на верхней полке.
- Откуда это? – погладила пальчиком кожаный рубчик.
- Я сам ни фига не пойму. Училищу больше ста лет, до революции тут ещё какое-то заведение было… Но как книги такие уцелели – мистика! Не изъяли, не списали, не сожгли. Не пойму…
- Искушения нет? – всё ещё задумчиво спросила меня Таня и нагло закинула голову.
- А шутить вот так не надо, - жёстко одёрнул я. – Есть искушение. Есть. Читать брал, на ночь, а уносить – не-а! дудки! Отдерут с потрохами и на 101- ый километр отправят, вместо диплома. Тут какая-то тайна, - сказал я. – И стоят отдельно…
- А у вас в Университете… - начала она было снова.
- Наш Универ молодой, - перебил я её, - это не МГУ. И книги новые, хоть и на 30-ти языках. А за этими только в Историчку нужно ехать и то не всё дадут. Скажут – на руках, - поди, проверь. А тут не на руках, а под рукой. Две большие разницы. Так что воровство, как ты его тут окрестила – у меня чисто филологическое, исследовательское. Так и маме передай.
- А ты пошляк. Я же говорила, маме нужен ты сам, а не твои приветы. Она просто увидеть тебя хочет, поговорить. Она не успокоится.
Я вздохнул и неохотно вернул Даля на свое место.
- Ничего, поедем, - пообещал я безжалостно. – После Нового года. Я только вот Бодлера в оригинале ещё повторю и про ножи почитаю, и милое дело – полетим, аж фуфайка
