Разящий меч Святослава 4. Византийские хитрости

формулу, показывающую, что для стороннего наблюдателя ситуация выглядела неблагоприятной для русов. Святослав вполне мог намеренно скрыть в засаде часть дружины, чтобы хитростью выманить болгар из крепости.
    Отклик на эти события можно найти в “Истории” Льва Диакона, который по своему обыкновению переместил всё действие в Доростол:

    “Сфендослав видел, что мисяне отказываются от союза с ним и переходят на сторону императора. Поняв по зрелом размышлении, что, если мисяне склонятся к ромеям, дела его закончатся плохо, он созвал около трехсот наиболее родовитых и влиятельных из их числа и с бесчеловечной дикостью расправился с ними – всех их он обезглавил, а многих других заключил в оковы и бросил в тюрьму”
                    (Лев Диакон “История”, кн. VIII.9, с. 73, М., 1988)

    Когда учёный ромей приводит точные цифры, это верный признак того, что он врёт. Ведь ясно, что никакой ведомости у него под рукой не имелось. Только два источника сведений оставались доступны Льву Диакону: 1) взять с потолка; 2) высосать из пальца. Он использовал оба. Чем больше преступлений совершали ромеи в Болгарии, тем чаще им требовалась клевета на Святослава – для самооправдания.
    Взяв Переяславец, князь казнил в городе только изменников, то есть тех из горожан, что переметнулись к противнику. Болгары, попавшие в плен, служили своему государю и потому изменниками не считались. Их отпускали на свободу за выкуп.
    Вот теперь-то Болгарии пришлось по-настоящему расплачиваться за недавнее вероломство. Никакой ожидавшейся помощи от ромеев она, естественно, не получила. Византия осталась верна своему принципу: вместо себя выставить для битья кого-нибудь другого и отсидеться в стороне. Русская рать прошла всю Болгарию из конца в конец, разгневанный Святослав был беспощаден. Одно дело – честная схватка лицом к лицу, тогда и противнику можно оказать уважение, но тот, кто бьёт в спину, снисхождения не заслуживает. Скилица нагнетал страсти, на все лады понося русское нашествие:

    “… на пятом году царствования Никифора в августе месяце 11 индикта они напали на Болгарию, разорили многие города и села болгар, захватили обильную добычу и возвратились к себе. И на шестом году его царствования они опять напали на Болгарию, совершив то же, что и в первый раз, и даже еще худшее”
                    (Иоанн Скилица “О войне с Русью императоров Никифора Фоки и Иоанна Цимисхия” // Лев Диакон “История”, с. 121, М., 1988)

    Лев Диакон, так просто плевался ядом:

    “Объятых ужасом испуганных мисян он умерщвлял с врожденной жестокостью: говорят, что, с бою взяв Филиппополь, он со свойственной ему бесчеловечной свирепостью посадил на кол двадцать тысяч оставшихся в городе жителей и тем самым смирил и [обуздал] всякое сопротивление и обеспечил покорность“
                    (Лев Диакон “История”, кн. VI.10, с. 56, М., 1988)

    Вот так и ляпнул – “говорят“, а кто говорит, из каких источников взята эта галиматья, учёного ромея абсолютно не интересовало. Бросил бездоказательное обвинение и – попробуй отмыться. Даже не подумал о технической невозможности такой массовой казни, и что подобные зрелища было любимым развлечением добропорядочных христиан, а вовсе не богопротивных русов. Как раз от византийцев на Руси и узнали про изощрённые казни – плоды христианского просвещения.
    Дореволюционный русский историк И.Е. Забелин решительно возражал против огульных обвинений Льва Диакона:

    “20 тысяч есть только пустая риторская фраза, вроде сильного присловья, когда требовалось обозначить вообще какой-либо ужас <…> Такому воителю-барсу некогда было заниматься кропотливой операцией сажания на кол. Невозможно было отвлекать для этого и своей дружины. Он мог делать одно, – это без пощады умерщвлять сопротивников теми же мечами, которыми начинал и самую битву. Для сажания на кол необходимы были новые орудия, на изготовление которых требовалось время и материал и для самой операции множество людей <…> Руси было только 10 тысяч. Вот по какой причине она и не могла пересажать на кол 20 тысяч болгар”
                  (И.Е. Забелин “История Русской жизни с древнейших времён”, с. 476, М., 2007)

    Отсидеться в безопасности ромеям не удалось. Усмирив Болгарию, Святослав быстро разобрался, откуда уши растут. Да эти уши и спрятать было невозможно. Слишком очевидно, кто возбуждал воинственность у болгарской знати. Вскоре русская рать через горные проходы стремительно ворвалась в пределы византийской империи. И тут ромеям довелось услышать страшные слова “хочю на вы ити и взяти градъ вашъ, яко и сей” (Лаврентьевская летопись, РЛ, т. XII, с. 68, Рязань, 2001).
    Лев Диакон пытался убедить читателей в превосходстве своих сограждан над варварами. В его изложении правители империи обращаются к Святославу гордо, высокомерно и порой даже по-хамски. Они постоянно сыплют угрозами, за которыми в действительности нет никакой настоящей силы. Византийские-то войска воюют в Азии, а русская рать уже изготовилась к наступлению на столицу и остановить её совершенно нечем. Ещё один бросок – и Константинополю конец. Отчаянно перетрусивший Цимисхий и помышлять не мог о сопротивлении. Более всего он ценил собственную голову и не желал подставлять её под меч. Уповать новоявленный василевс мог только на умиротворение Святослава. Обещать всё, что угодно, лишь бы не раздражать нетерпеливого князя. Перед ромеями отчётливо маячил призрак военной катастрофы. Как раз тогда на гробнице Никифора Фоки и появилась та самая паническая надпись, составленная митрополитом Мелитинским Иоанном. Эта надпись ярко иллюстрирует настроения, охватившие жителей Константинополя, ожидавших самого худшего, и уцелевших лишь по милости Святослава.

“  не было другого момента, когда русские находились так близко к Константинополю, как при Святославе. Действительно, в Константинополе в это время дрожали, и скифские отряды бродили около самой столицы. Если поставить рядом этот документ с русскою летописью, то последняя, понятно, много выиграет, и, наоборот, хвастливая речь Льва Диакона потеряет свое значение. Успех русских был несомненен…”
                    (Ф.И. Успенский “История Византийской империи. Период Македонской династии (867-1057)”, с. 366, М., 1997)

                                                                                       V

    Информацию о переговорах Цимисхия со Святославом исследователи обычно берут из сочинения Льва Диакона (Лев Диакон “История”, кн. VI.8-10, с. 56-57, М., 1988), ссылаются на него, цитируют. А насколько надёжен этот источник? Якобы Цимисхий уверял, что Мисия (Болгария) “принадлежит ромеям”. Никогда не принадлежала она ромеям, и Святославу прекрасно было об этом известно. А воспоминания о временах Константина IV (668-685 гг.) и вовсе несерьёзны – те времена ушли и больше не вернутся. Да и не Болгарию требовал себе Святослав, а выплаты империей условленной дани. Угрожающий тон византийских посланий целиком на совести Льва Диакона. Ромеи всеми силами стремились избежать войны, к которой они оказались совершенно не готовы. Поэтому их целью было уговорить Святослава сменить гнев на милость и пощадить Константинополь. Агрессивная риторика вызвала бы прямо противоположные последствия, и ни один политик в здравом уме не стал бы призывать бедствия на свою страну. Святослав был вовсе не из тех, кому можно безнаказанно угрожать, а если он, в конце концов, увёл свои войска назад, значит, ромеи приняли все его условия. Иначе и быть не могло.
    Недостоверность сведений Льва Диакона просматривается и в том, что византийское правительство никак не могло проявить такого дремучего невежества, какое приписал ему ретивый историк. Для переговоров надлежит использовать проверенные материалы, ну, по крайней мере, не уличные слухи, дабы не сесть в лужу. А тут лужа получается преогромная. Ромеи, дескать, напоминают Святославу о бедственной судьбе его отца Игоря, чей поход на Византию принёс одни несчастья (там же, кн. VI.10, с. 57). Это своим горожанам они могли так врать, а Святослав историю родного отца наверняка помнил куда лучше заморских книжников. Он знал, что русский флот всё лето опустошал владения Византии, в то время, как ромеи уклонялись от решающей схватки. Он знал, что повторный поход Игоря вынудил империю капитулировать. Какой смысл сочинять низкопробные байки, которые мгновенно разоблачат? Бессмыслица. А утверждение про гигантский флот князя Игоря в 10 тыс. кораблей, будто бы полностью уничтоженный византийским флотом (там же). Это ж получается войско в 400 тысяч человек – такого даже у Батыя не было. Может, кому другому ромейские политики и могли впаривать подобные байки, но только не Святославу.
    И ещё одна лживая байка про князя Игоря, которой почему-то верят до сих пор:

    “Не упоминаю я уж о его [дальнейшей] жалкой судьбе, когда, отправившись в поход на германцев, он был взят ими в плен, привязан к стволам деревьев и разорван надвое”
                  (Там же, кн. VI.10, с. 57)

    Кому ромеи навязывали этот бред? Уж Святославу история гибели его отца была досконально известна. Он знал, что князь Игорь, как и сказано в летописи, погиб в бою. И византийское правительство это знало. Не знал только сам Лев Диакон. Услышал где-то выражение, что Игорь был убит “ в ДеревЪхъ ”, то есть в земле древлян (“… есть могила его у ИскоръстЪня града в ДеревЪхъ и до сего дне” // Лаврентьевская летопись, РЛ, т. XII, с. 54, Рязань, 2001), и тут же решил, что имеется в виду казнь между деревьев, как в греческом мифе про разбойника Синиса (Синида) по прозвищу – сосносгибатель. А миф-то и ни при чём. Просто случилось недоразумение. Древлян ромейский историк переименовал в германцев, наглядно продемонстрировав, насколько низок уровень его знаний. А он ещё и своих читателей поучал.
    Святослав в изображении Льва Диакона какой-то многоречивый и его длинные рассуждения не имеют аналогов в русских летописях. Обратил внимание на эту особенность и А.Д. Чертков: “Как кратки и сильны слова Русскаго князя по Нестору, при сличении их с многоглаголивым переводом Византийца!” (А.Д. Чертков “Описание войны великого князя Святослава Игоревича против болгар и греков в 967-974 годах”, с. 205, М., 1843). Наверняка летописные сведения о Святославе достовернее иноземных выдумок, так что исторический Святослав на самом деле говорил всегда кратко и чётко и наверняка не называл себя тавроскифом. Д.И. Иловайский считал, что византийцы так истолковали самоназвание тиверцев (Д.И. Иловайский “Начало Руси”, АИР, с. 54, М., 1996). А выражение “мужи крови”, так и вовсе библеизм, заимствованный из “Второй книги царств”, гл. XVI, и в речи язычника Святослава заведомо невозможный:

“6. и камением метая на давида и на вся отроки царя давида: и вси людие и вси сильнии одесную и ошуюю царя бяху.
7. и тако рече семей проклиная его: изыди, изыди, мужу кровей и мужу беззаконный:
8. возврати на тя господь вся крови дому сауля, понеже воцарился еси вместо его: и даде господь царство в руце авессалома сына твоего: и се, ты в злобе твоей, яко муж кровей ты”
                    (Библия на церковнославянском языке // http://www.my-bible.info/biblio/bib_tsek_rus/2tsarstv.html)

    Очевидно, что содержание