Я приношу ей цветы

Я не помню нашей первой встречи.  Я пришла работать в школу после окончания университета.  Только некоторое время спустя в нашей маленькой компании появилась эта молоденькая, очень красивая, изящная, весёлая девушка. Она была на несколько лет моложе нас, но мы были веселы, счастливы, «наконец свободны», и мы приняли её в  наше общество. Она училась на заочном в институте. Не знаю, как часто она там бывала, ведь уже через полгода мы почти все вечера проводили вместе.

Я помню, как мы праздновали первый Новый год в школе. Это было не 31 декабря, а, кажется, двумя днями ранее или позже. Праздновали, конечно,  не в школе, а у меня дома. Я не помню, что мы ели, вероятно, был традиционный Оливье. Не помню, что мы слушали, вернее всего, что смотрели. Но я на всю жизнь запомнила то, что было после праздника. Мы ведь чувствовали себя вырвавшимися на свободу. Мы ездили на такси и шили себе платья, какие хотели. Лично у меня было шелковое платье в мелких цветочках, длинное до пола, без рукавов и узкий треугольный вырез до той точки, которая в «кройке и шитье» называлась линия груди. Моя бедная мама чуть не со слезами просила меня не надевать столь бесстыдное платье.

Когда моей дочери было 24 года, я попросила её примерить это платье, (я его сохранила). Как не вспомнить Клару Новикову, в какой-то своей эстрадной рассказке она говорит: «Когда я впервые увидела фотографию своей мамы в купальнике, я подумала, что она в пальто».

Но вернёмся к празднованию Нового года. Когда мои гостьи расходились, мы втроём вышли  их провожать, одна моя однокурсница, я и наша младшая подруга. Они оставались ночевать у меня. Мы все были в длинных платьях, так вот, мы подтянули их вверх, чтобы не было видно из-под пальто, и, когда девочки уехали, мы зашли в наш двор. Была уже ночь, тихо, лежал снег. И мы минут пятнадцать ходили по кругу во дворе, гуляли. А моя мама смотрела на нас из кухонного окна.

С тех пор прошло больше тридцати лет, и дети мои знают наизусть эту историю. Но когда наступает зима, я иногда смотрю вниз из кухонного окна, и мне кажется, что я вот-вот увижу, как три девицы в длинных платьях ходят кругами по   заснеженному двору.

У нас были проблемы с нашим начальством, у неё  проблемы с её начальством. Но работала она с удовольствием, и ей нравилось то, что она делала. Дети её любили. И мы тоже её любили. Ворчали, воспитывали, учили жить. А она нас учила жить.

Мы часто собирались все вместе в её квартире, когда её мамы не было дома. Шумели, смеялись, сплетничали, пили кофе. А пельмени стали нашим  «национальным » блюдом. Все её хулиганства не имели границ. В школе работал механик, молодой человек по имени Лёша. Она завела себе котёнка и дала ему чисто французское имя  Le chat.

*

А как она не то с одноклассницами, не то с однокурсницами вызывала дух Анны Ахматовой!
Каждый год в мае она покупала на рынке молодой картошечки и клубники и устраивала пир на весь мир. Она знала какие-то кулинарные секреты, всё, что она готовила, было очень вкусно.

Она была в курсе всех наших проблем, всё понимала, где надо – сочувствовала, где надо - смеялась. Она была нашей общей младшей сестрой. На лето она уезжала в далёкий южный город, где куранты на одной из площадей каждый час сообщали, что этот город – «город русских моряков».

Потом выяснилось, что в том южном городе не только мама в командировке, но и живёт один молодой человек. Мы, конечно, сразу проявили интерес к нему на правах старших сестёр. Одна из нас к тому времени уже несколько лет была замужем и являлась специалистом по этому вопросу. Всё было выспрошено и исследовано. Дело шло к свадьбе.  Разумеется, мы все были приглашены.

Её мужа мы увидели первый раз именно на свадьбе. Высоченный широкоплечий блондин. Весёлый, общительный. Через месяц её муж вернулся обратно в «город русских моряков». Они намеревались, в конце концов, обосноваться в нашем городе, только для этого нужно было приложить очень много усилий. Усилия, в основном, прикладывала её  мама, что, в общем, не оригинально. Но до лета она должна была жить здесь. А с наступлением лета сдать сессию, и - в тёплые края!

У каждой из нас была своя жизнь. Я, например, в тот момент пыталась излечиться от одной любви с помощью другой. Не спорю, способ действенный, но ведь потом надо искать ещё одно «лекарство от любви». И вот тем летом мне предложили поработать в одном институте, это было очень интересно, я обрадовалась. Как потом выяснилось, обрадовалась несколько преждевременно. Я всё сидела и ждала, когда же мне позвонят по телефону и скажут, когда начинать. Потом позвонила сама и узнала, что вместо меня взяли другого специалиста.  (Господи, я её знала! Так им и надо!)  Но, как бы там ни было, вопрос относительно того, где провести лето, остался открытым.

Мама одной моей однокурсницы, выслушав моё хныканье, сказала:
- Плюнь на дураков, и поезжай-ка ты на юг!
Это был разумный совет. Так я и сделала. (Это сейчас легко говорить «так я и сделала», а как мне тогда доставали билет, смог бы рассказать, наверное, только автор «Рукописи, найденной в Сарагосе».)

Не буду рассказывать, как я добралась до «города русских моряков», это тот ещё Хитчхок!  Но уже через день я жила в симпатичном маленьком домике у милейшей женщины по имени Галина Ивановна, вечная ей память! Домик стоял на одном из холмов, маленький дворик, плющ на стене, собачья конура и во дворе колонка, дающая воду. Из дворика через невысокую стену был виден внизу железнодорожный вокзал, откуда при отходе каждого (каждого!) поезда доносилось «Прощание славянки», а за вокзалом на другом холме был виден парк с колесом обозрения, освещённым по ночам разноцветными лампочками и другой район города.

Место, где я жила, было одним из районов маленьких частных домов. Чтобы добраться до дома, приходилось долго подниматься по петляющей,  местами разрушенной тропинке со ступеньками.

Я не была единственной дачницей в этом домике. Вместе со мной здесь поселилась семья нефтяников откуда-то из Сибири: две женщины лет сорока пяти – пятидесяти и три девушки лет двадцати, они все были друг другу сестрами, дочерьми, тетками и племянницами; самого нефтяника с ними не было. (У одной из старших женщин лицо было искажено чем-то вроде постоянного спазма мышц. Хозяйка однажды на кухне спросила её сестру, что у той с лицом. Ответ был просто в стиле Веллера.

Несколько лет назад они всей большой семьёй так же, как сейчас, приехали отдыхать куда-то на юг. В первую ночь в незнакомом доме, чтобы не рисковать, собрали все деньги, завязали их в носовой платок, и этот узелок жена нефтяника привязала к бретельке сорочки. Ночью она крутилась в постели, и узелок переехал на спину. Наступило утро, все проснулись.  Где деньги? Кинулись искать. Нигде нет. Разгорается скандал. Хозяева клянутся, что в доме посторонних не было. Слёзы ручьём. Сумма, видимо, была солидная. В какой-то момент женщина повернулась к другим участникам событий спиной. Да, вот же они, деньги! Тут её и парализовало!)

Когда я ещё только собиралась приехать в эту «горячую» точку, я написала письмо своей подруге, так что она знала, что я приеду. И уже через день мы с ней проводили вместе всё свободное время, но не позднее шести часов, когда со службы возвращался её муж. Они жили не в центре города, а как бы в пригороде, в городе-спутнике. У родителей её мужа был собственный дом, и, как я потом узнала, отлично налаженное хозяйство.  С родителями мужа контакта не получилось, каждый раз перед возвращением домой у неё портилось настроение. Конечно, между ними были серьёзные социально-культурные разногласия. А тут ещё  и курение!

Да, курила моя подруга, курила! А свекровь застукала её за сарайчиком с сигаретой в руке. Курит, видишь ли, а ежедневную влажную уборку не делает! (Кто не знает, что входило в их понятие влажной уборки, тот не поймёт ситуации!) Книжки она читает! Кому они нужны, книжки эти!    

В самом начале моего отпуска  матери  моей подруги пришла в голову сумасшедшая идея водить меня на закрытый пляж по чужому пропуску. Для этого нужно было ехать на автобусе, проходить через КПП (по чужому пропуску!) и спускаться по крутой тропинке с очень высокого берега. Это место было безумно красивым. Это не только моё мнение, великий Айвазовский думал так же, есть доказательства!

Я напрасно боялась. Для матросика, проверявшего пропуск, самым трудным было записать фамилию (что-то вроде Ивановой) в журнал, а уж какое там лицо на фотографии….  Это и понятно, когда держишь ручку второй раз в жизни….  

Пловец из меня тот ещё, но поплескаться в воде, этой возможности я никогда не упущу. Пляж был покрыт галькой, в небольшой бухте метрах в тридцати от берега две небольшие скалы, торчащие из воды, как первые двое из тридцати трёх богатырей, выходящих на охрану побережья. И солнышко, и ветерок, и солёная вода – блаженство! Ой, как же не хотелось возвращаться в город после дня на пляже!

Быть в «городе русских моряков» и не увидеть парада и салюта! Невозможно! Парад в морском городе необычен, не такой, как в Ленинграде. И с кораблей стреляют как будто по-настоящему. Даже было что-то, что напугало тоже по-настоящему: я забыла, как назывались те орудия, из которых стреляли с катеров, но ужас был в том, что при выстреле внутри тебя всё сжимается.  Испуг вызван просто звуком.  Как же чувствуют себя те, в кого стреляют?

Вечером мы остались одни, её муж был на дежурстве. И мы пошли смотреть не то салют, не то фейерверк. Мы заняли заранее сидячие места на набережной, чтобы получить максимальное удовольствие. Разумеется, люди, пришедшие позже, вынуждены были стоять. Всё справедливо, но стояли-то они перед нами….  Что она могла сказать при нашей любви к цитатам? Только одно: «пожалуйста, Вы, Вы  и Вы – в море!»

Муж моей подруги по мере сил выполнял свои светские обязанности.  Иногда он принимал участие в  наших прогулках. С ним было интересно, он знал всё про свой город, и, что замечательно, он знал всё о каждом дереве, кусте, каждом растении, попадавшемся на пути.

По мере продолжения нашего отпуска процент хулиганства и весёлости в нашей жизни значительно повысился. Утром по дороге куда-то заходим мы в магазин тканей на Большой Морской. Посмотрели на то, что нас интересовало, и направляемся к выходу. Народу в магазине мало. Моя подруга встаёт у двери и громко на весь зал говорит: «А теперь все, пожалуйста, на выход!»  И дрессированный люд послушно потянулся к выходу. Я смеялась до судорог.  Как молоды мы были!

Или другая история. Пошли мы в кино, как сейчас помню, на фильм «Трактир на Пятницкой». Мы сидели у прохода, моя подруга на крайнем месте. Минут через десять после начала фильма по проходу начинает подниматься опоздавший зритель, кажется, подвыпивший. Он идёт по проходу и у каждого ряда спрашивает: «Скажите, пожалуйста, какой это ряд?» Ему отвечают. Он поднимается на следующую ступеньку (там зал амфитеатром) и задаёт тот же вопрос. Сеанс был дневной, зрителей немного, и все с интересом наблюдали за этим опоздавшим. Семнадцатый ряд, восемнадцатый, девятнадцатый…. Следующий наш. Звучит тот же вопрос: