Я приношу ей цветы

«Скажите, пожалуйста, какой это ряд?» Моя подруга отвечает: «Двадцатый. А следующий – двадцать первый!» Ах, как вкусно мы смеялись!

Её муж познакомил меня со своим другом, за которого я  впоследствии вышла замуж.
Лето кончалось. В конце августа я уехала домой с охапкой ярко-красных гвоздик. Назвать это букетом, язык не поворачивался, их было сто штук.  Вытаращившая глаза проводница сама принесла мне банку, чтобы поставить цветы в воду.  Вот и в мою честь сыграли «Прощание славянки».

Я вернулась домой первой, а она вернулась позже. Сначала всё шло, как прежде, а потом то одна, то другая из нашей компании говорила, что что-то идёт не так. Вскоре она и сама перестала скрывать, что совсем не такой хотела сделать свою жизнь. Мы все, конечно, принялись давать ей советы (как никак, мы жили в стране Советов!), но мы видели, что она очень изменилась.

Я не хочу сказать, что у всех всё было замечательно, но мы стали больше понимать в жизни. Постепенно мы перестали давать ей советы, просто потихоньку сочувствовали. Нет, мы не перестали общаться, напротив, встречались чаще.

Её муж перебрался в Ленинград. Это не улучшило её жизнь. Никто из нас не будет спорить, что в доме должен быть обед, дом должен быть чистым, бельё выстирано и посуда вымыта. Но никто, как правило, не спрашивает, а чем можно заниматься, когда всё вымыто и выстирано.  Мы все поняли, что кроме посуды, невымытой или плохо вымытой, их ничего не связывает.    

Иногда это было смешно: «Понимаешь, в пятницу я пришла с работы, мы пообедали, посуду я не помыла, потому что мы спешили в кино, а когда пришли, поужинали, и очень хотелось спать. А в субботу я позавтракала и ушла на работу, не вымыв посуду, он остался дома, а когда пришла, он спрашивает, почему посуда не вымыта?»  Чаще не очень смешно.

Её муж был очень аккуратным и организованным человеком. Приходя домой, он всегда сразу чистил свою обувь и ставил её в определённое место. А она не ставила. И могла почистить вообще только перед уходом. А это, понятное дело, непорядок. И потом, я сильно подозреваю, что она, когда уходила из дома, то не выравнивала свои тапочки по линеечке.  

Наверное, именно в этот период и родилась та фраза, которая заставила мою маму развести руками: «И всё-таки, Дин Рид гораздо интереснее моего мужа!»  Да, я забыла сказать, что наши мамы были довольно активными участницами нашей жизни. Я только сейчас осознала это. Конечно, они не были полностью в курсе всех наших безобразий, но они были с нами заодно. Каждая по-своему. Они нас (всех, всю компанию) кормили, ругали, давали умные советы, которым мы, естественно, (ещё чего не хватало!) не собирались следовать. И не смей носить это платье, и почему опять туфли без каблуков!!  И скажите ей, чтобы перестала курить!!
А теперь из всех наших мам осталось только две.

Конечно, Дин Рид был интереснее её мужа, кто бы спорил! Во-первых, его наверняка не волновала невымытая посуда. Вы когда-нибудь слышали, чтобы Дин Рид ругался с кем-нибудь из-за посуды? Я тоже не слышала. А во-вторых, его совершенно не интересовала влажная уборка.

Она варила кофе лучше всех. Мы очень любили ходить к ней в гости. Это именно из-за визита к ней состоялся  День Утюга. Одна моя однокурсница заехала ко мне, застав меня с утюгом в руках, я гладила носовые платки. Я поставила утюг (куда-то) и стала угощать гостью кофейком. Потом мы поехали к героине этого повествования, и попили кофейку у неё. Потом мы вышли втроём погулять, и дошли пешком до одного очень симпатичного заведения, где ещё выпили кофейку. Когда мы вышли из кондитерской, я стала искать в сумке носовой платок, не нашла. В задумчивости я подняла голову и увидела огромную надпись на крыше дома: «Уходя из дома, выключайте электроприборы!» Вот так и получают инфаркт! Не буду рассказывать, с какими чувствами мы ловили такси и ехали ко мне домой.
День Утюга  празднуется ежегодно 25 июня.  

Я вышла замуж за друга её мужа. Вот такой у нас получился  Entente cordiale **.



Несколько последующих лет у нашей компании были совершенно библейские, мы плодились и размножались. Почти все  наши дети и дети наших подруг  родились в эти годы. Её дочь на год моложе моего сына.  В первые «детские» годы мы очень редко собирались все вместе.  Но мы с ней  виделись очень часто, мы и наши мужья. Перезванивались постоянно, часто по забавным поводам. Однажды она мне позвонила в панике: «Спаси меня! Что делать? Ко мне в окно залетела оса». Она очень боялась ос.

Её муж упорно (и безуспешно) боролся с её курением. А мой муж по секрету рассказал, что когда у них был период ухаживания, то его друг сам таскал ей сигареты. А она курила всё больше.

Наши мужья служили вместе, мы часто встречались, часто проводили вместе праздники. Как весело нам было! Как она веселилась, смеясь над малороссийским наречием моего мужа. Говоря о ремонте, он сказал: «Вскрыть пол лаком». Долго задыхаясь от смеха, она спрашивала, под наркозом или нет, будет проводиться вскрытие.  Мне кажется, что никто из моих знакомых не был настолько остроумен, смешлив, весел, жизнелюбив и наивен одновременно.

Но праздник кончался, и она снова попадала в стрессовую ситуацию. Много позже я стала догадываться, что в борьбе с невымытой посудой её муж стал применять своеобразные методы: он стал отказывать ей в ласке. Кроме посуды сильным раздражителем для него  была её мать. Неважно, что именно она заработала и купила квартиру, в которой они все теперь жили. Неважно, что именно она помогла ему перевестись в Ленинград. (Его мать написала ему в письме:  «Больно мне, сыночек, сознавать, что ты добровольно уехал туда, куда раньше людей ссылали за преступления…»)   Её мать проводила теперь много времени дома,  и у неё был старенький халатик, а иногда даже (страшно подумать!) спущенная петля на колготках!

Мне кажется, что именно тогда в её жизни могли появиться другие мужчины. Она сделала несколько абортов. Она никогда не жаловалась.

Мы с ней шили и вязали. О шитье потом, а вязание являлось  важной частью жизни. Это были годы, когда для того, чтобы выглядеть хоть как-то поприличнее, нужно было уметь делать всё своими руками. Ох, как мы старались! Мы ездили на Кондратьевский рынок за шерстью. Ну, какого качества была та шерсть – это отдельный разговор, но других-то возможностей у нас не было! Сам процесс поездки превратился в своеобразный ритуал, поездка доставляла столько же удовольствия, сколько покупка шерсти. А ведь эту пряжу нужно было ещё выстирать, высушить, смотать в клубки. (А сегодня я могу пойти в тот или другой магазин и долго выбирать пряжу. С блестящей нитью или без, с цветными вкраплениями,   пушистую или нет, с тем или другим содержанием синтетики или хлопка. Эта серия мне не нравится, тут в клубке только двести пятнадцать метров. Я возьму другую пряжу, Sunrise, в этом мотке пятьсот метров.)
На том же рынке продавались, как на любом другом, овощи, фрукты и прочие вкусности. Если могли, мы прихватывали и это. А как пройти мимо рядов, где продавали щенков и котят!
 
Её мама вышла замуж за своего старого друга и переехала, оставив им квартиру. Насколько я помню, на короткое время у них что-то наладилось. Они были у нас в гостях. Выпили, смеялись. Когда перед уходом они одевались в передней, наши мужья стали почему-то выяснять, у кого руки длиннее. Они встали спиной друг к другу, опустили руки и велели нам посмотреть, чьи же руки длиннее. Моя подруга тут же подошла и приложила к их рукам свою. У кого, спрашивается, кисть руки ниже, у двухметровых мужиков или у маленькой женщины?  А когда они спускались по лестнице, то её муж сделал вид, что опирается на её плечо, и стал спускаться, прыгая на одной ноге, держа другую вперёд, как будто она была в гипсе.  Я до сих пор вспоминаю эту сцену, если вижу где-нибудь на улице человека на костылях, опирающегося на кого-нибудь….

Её муж был своеобразным человеком.  Рядом с ним любая женщина, я подчёркиваю, любая, чувствовала себя  женщиной.  Не героиней романа, не принцессой из книжки, и не будет бриллиантов и «Мерседеса», но рядом будет мужик, который поднимет чемодан, и повесит люстру, и справится с бандитом. (Доходило до смешного. Она не умела плавать, и когда было нужно переплыть с одного пляжа на другой (на пикник), он пригнал военный катер, и на катере перевёз её в нужное место. А уж как её с катера в воду спускали…, это вообще фильм ужасов.)  Моя подруга была ещё слишком неопытной, чтобы понять, что и жареная картошка, и омары по-каталански, это всего лишь еда. Нужно только решить для себя, устраивает ли тебя картошка, или тебе этого мало. Причём, стоимость картошки и омаров не имеет никакого значения.

Совсем не хочу изображать себя мудрой и опытной. Боюсь, что я попалась на тот же крючок. Но я была  старше её и понимала, что, как в сказке, чтобы съесть пирожок, нужно дров нарубить, воды наносить, муки намолоть.  
Я долго носила воду. Моё ведро оказалось дырявым.

Наши дети. Неужели они когда-то были маленькими? Моя дочь на три года моложе моего сына. Когда они все подросли, мы стали часто гулять все вместе. Дети занимались друг другом. Всем было хорошо.

Когда вышел фильм «Подземелье ведьм», мы пошли смотреть его с детьми. (На моей памяти это первый фильм, где в титрах значится консультант по лингвистике. Там замечательно придуман язык той фантастической планеты, но придуман-то землянами. Мне как филологу были забавны два момента: первый – приказывая поджарить какого-то зверя, колдун произносит terme',  никуда не денешься, явный индоевропейский корень; и второй -  nabu-nabu - великий вождь, удвоение элемента для усиления значения. Те, кому сейчас «дважды за тридцать», могут припомнить пресловутую фразу «Хинди Руси  бхай-бхай», т.е. индийцы и русские - братья.) Персонажи фильма часто произносили страшное слово катурадж, что означает смерть, как пишется, не знаю (посмотреть у Булычева!), там письменности ещё не было. И вот мы из кино пришли домой, и я уронила очень приличную чашку. Немая сцена. Тут моя подруга произносит: «Всё.  Катурадж!» И сразу снялось напряжение, и все смеялись, даже дети. И это слово вошло в наш лексикон.

Её дочь была необыкновенно красивой девочкой. Она и сейчас очень красива. Мне казалось, что, когда подрастает твой ребёнок, ты словно живёшь по второму разу, уже вместе с ним. Во всяком случае, я именно так себя чувствовала. А она нет. Ей было интереснее заниматься своей работой, школой, учениками, новыми методами, чёрт бы их побрал! Она была стройна и изящна, старалась хорошо одеваться (по ночам шила себе обновки), ей льстило, что она нравится своим ученикам.

Вот теперь немного о шитье. Все мы учились на курсах кройки и шитья, сами себе шили всё, что могли. Многим ли сегодняшним девочкам будет понятно, что для нас значили выкройки из журнала  Burda ?  Как-то раз она снимала с меня мерки для выкройки. Она худенькая и изящная, а я женщина в теле, и я задаю, в общем-то, риторический вопрос: «Почему тебе на юбку хватает одной длины, а мне нужно две?»  «Потому, - отвечает она, - что ты – пацак, а я - чатланин».

О своей личной жизни в этот период она мне не рассказывала.

Её отношения с мужем становились всё хуже и