– Но послушайте… – хотела что-то возразить Ольга, но Настя перебила её:
– Я согласна: все мы постоянно находимся в поиске любви. Но есть исключения: вот папа с мамой жили душа в душу, мама для него всегда была единственной женщиной на свете. Никто больше ему был не нужен, до сих пор он хранит верность маме. Ведь так, папа? Сколько у тебя было возможностей жениться после её смерти, но ты по-прежнему остаёшься один.
Александр не сразу ответил:
– Знаешь, мне не хотелось бы выносить наши отношения на всеобщее обозрение: я не герой театральной драмы, чувства и переживания которого должны стать достоянием публики. Как и что было у нас с Аней, останется между нами, но специально для тебя, а также для вас, тётушка, – обратился он к тёте Аделаиде, – скажу: не надо спасать меня от одиночества, от которого я не хочу спасаться. Поймите, моя семейная жизнь осталась в прошлом, впереди другая; не знаю, какой она будет, но она другая Я готов к ней, я принимаю её.
– Да я что… Боже мой, зачем ты так! – разволновалась тётя Аделаида.
Александр улыбнулся ей и поднял свою рюмку:
– Выпьем за нашу милую тётушку! Она у нас старшая в семье, она хранительница наших традиций и обычаев, – выпьем за тётю Аделаиду!
– Спасибо, тебе, мой дорогой! – растрогалась тётушка, быстро сменив настроение. – Я всегда знала, что сердце у тебя доброе, Николай.
– Почему она всё время называет Александра Алексеевича «Николаем»? – шепнул Гоша на ухо Насти.
– Не обращай внимания, – шепнула в ответ Настя и подняла свой бокал. – За тётю Аделаиду!.
***
Гоша, выпив вместе со всеми, тут же налил себе ещё рюмку и выпил и её. Он раскраснелся и оживился, ему хотелось говорить.
– Послушайте, – сказал он, – отчего у нас в России так развито терпение? Все северные народы терпеливы в отличие от темпераментных южан, но у нас терпение доходит до мазохизма. Мы упиваемся терпением и страданием, мы находим в них мрачное болезненное удовольствие. Самый русский из всех писателей – Достоевский, он довёл страдание до совершенства, до абсурда. Вспомните «Преступление и наказание», – вот истинно русский роман! Его главная героиня Сонечка Мармеладова, девушка с чистейшей душой, становится проституткой и страдает только потому, что ей хочется этого. Ведь она могла найти другой, более достойный выход из тяжёлой жизненной ситуации: отец – запойный пьяница, мачеха выбивается из сил, пытаясь не дать своим детям пропасть от нищеты и голода, но разве Соня не видела всего этого раньше? Почему она ничего не делала до самого последнего момента, когда ей пришлось идти на панель? Между прочим, события происходят в то время, когда в России бурно развивался капитализм – в Петербурге, где жили Мармеладовы, открывались сотни фабрик, мастерских, магазинов, различных контор, где нужны были люди; девушка с образованием и хорошими манерами могла без труда найти себе место, но Соня ничего, ровным счётом ничего не делала, пока не пошла на улицу торговать своим телом. Почему? Только потому, что без этого не было бы того самого мазохистского «надрыва», который составляет суть произведений Достоевского и который так близок русской душе…
Вы не верите мне? Вот вам другие примеры: у Бунина есть короткий рассказ о мальчике, отец которого после смерти жены привёл в дом другую женщину, невзлюбившую пасынка. Мальчика отправили жить в каморку за кухней, и там он проводит дни совершенно один, вновь и вновь перечитывая единственную детскую книгу, которая у него есть. Бунин с всё тем же сладострастно-болезненным удовольствием пишет, как мальчик целыми днями сидит в этой вонючей каморке со своей затёртой до дыр книгой, брошенный всеми и не нужный никому.
Когда я прочитал рассказ, мне захотелось крикнуть этому мальчику: «Чего ты ждёшь? Почему не пойдёшь на улицу, не убежишь из дома, не пустишься в какие-нибудь приключения, не проберёшься на корабль, отправляющийся в дальние страны, или, на худой конец, не свяжешься с шайкой бродяг и воров? Ей-богу, это лучше, чем твоё унылое прозябание, которое и жизнью назвать нельзя!»
(Пока Гоша говорил это, из комнаты вышел Антон и, встав у дверей, внимательно слушал его).
– Ещё пример, – пожалуй, в чём-то юмористический, – продолжал Гоша. – Булгаков в «Театральном романе» от лица главного героя сокрушается о немытом окне в комнатушке, где он живёт. Так его раздражает и бесит это затянутое паутиной, грязное окно, что он чуть не доходит до самоубийства. Тут я прямо не знаю, что сказать! Чего легче: возьми тряпку, да вымой окно, если оно так тебя раздражает, а заодно приведи в порядок комнату, и жить станет веселее, – но нет, изо дня в день герой Булгакова видит идущий от грязного окна тусклый свет, и растравливает свои раны. Как это по-русски, не правда ли?..
– Антон, ты чего слушаешь взрослые разговоры? – воскликнула Ольга, только теперь заметившая сына. – Иди, рисуй, у тебя есть раскраска!
– Я уже всё раскрасил, – возразил Антон. – Больше там нет картинок.
– Ну, займись чем-нибудь, скоро мы поедем, – раздражённо сказала Ольга.
– Пойдём, я с тобой поиграю, – тётя Аделаида поднялась со стула. – У меня в сумке есть тонометр, я померяю тебе давление.
– Не хочу я, мне это не интересно, – хотел отказаться Антон, но Ольга строго прикрикнула на него: – Это что за капризы?! Делай, что тебе говорят!
Антон исподлобья взглянул на маму и пошёл за тётушкой.
– Дверь закройте! – крикнула им вслед Ольга.
Гоша налил себе ещё рюмку; Настя тронула его за руку:
– Может, хватит?
– Последнюю, – виновато улыбнулся Гоша и залпом выпил. Александр покачал головой и тоже выпил до дна.
– Вы, видимо, считаете себя очень умным, – сказала Ольга, не скрывая презрения к Гоше. – К чему ваш рассказ? Целую лекцию нам прочли.
– А к тому, что в России вслед за терпением и страданием, за нежеланием изменить свою жизнь к лучшему, – хотя бы помыть грязные окна, – всегда идут страшные, жестокие и чаще всего бессмысленные деяния, – отвечал Гоша. – В «Преступлении и наказании» дошедший до отчаяния Раскольников выдумывает свою надчеловеческую теорию, берёт топор и убивает старуху-процентщицу вместе с ни с чем не повинной, беззащитной её сестрой. И это тоже по-русски, Достоевский и здесь прав…
– Опять за лекцию взялись? – перебила его Ольга. – Как детей поучает… Борис, ты чего молчишь? Сидишь, словно школьник перед учителем.
Борис отодвинул тарелку, не спеша вытер губы салфеткой, а потом вдруг резко и зло стал говорить:
– Я согласен с ним (он кивнул на Гошу), у нас такой народ, что лучше будет жить с грязными окнами, чем наведёт порядок. Не знаю и знать не хочу, отчего так получилось, но это факт. Безалаберность, расхлябанность, необязательность во всём – я с этим сталкиваюсь на каждом шагу; если бы вы знали, как трудно вести дела с нашими людьми! Они не хотят работать, они считают работу тяжёлым наказанием и относятся к ней с отвращением – это касается и «мытья окон», как вы сказали, и более серьёзных занятий. При том им хочется получать как можно больше жизненных благ, но не за работу, а как у нас говорят, «на халяву». Для этого они готовы врать, изворачиваться, подличать; они не думают, что такой способ ведения дела обернётся, в конце концов, против них самих, что к ним перестанут обращаться, – главное, получить «халяву» здесь и сейчас, а потом хоть трава не расти!
Но полученное «на халяву» мало ценится, – совсем не так, как заработанное, – поэтому и отношение к нему бездумно-расточительное: где у нас разумная бережливость, без которой не может быть нормального хозяина, где умение хорошо распорядиться своими деньгами? Даже те, кто ворочают миллиардами, удивительно глупо, не по-хозяйски распоряжаются ими.
Разница между нами и теми, кто по-настоящему занимается делом, огромная, и это видно буквально во всём. Недавно я смотрел передачу по телевизору об экзотических животных, живущих в домашних условиях. Довольно скучная передача, я хотел её уже выключить, но тут показывают какую-то американскую семью, которая содержит дома редкую ящерицу. Её надо кормить особым кормом, а семья эта живёт в американской глубинке, в глуши, где и простой корм не купить. И вот они едут в ближайший захолустный городок, приходят в маленький магазинчик, продающий всё подряд, и спрашивают хозяина о том редком корме, который им нужен. Что бы им ответили у нас? В лучшем случае, вежливо зевнули и сообщили, что такого корма, к сожалению, нет. В худшем, могли осмеять и выставить дураками, требующими чего-то заведомо невозможного. А что ответил хозяин американского магазинчика? У него не возникло никаких сомнений насчёт права покупателей требовать такой необычайный товар; хозяин не отделался от них пустым «сожалением», – он сразу же стал думать, как этот товар раздобыть. Извинившись, что не может сразу этого сделать, он обещал достать нужный корм через три дня, – и сдержал своё обещание в точности: ровно через три дня позвонил и сказал, что корм уже в магазине.
Сколько хозяин заработал на этом? Вы не поверите – двадцать долларов; что это для Америки, сущие гроши! Стоило ли ради этого так стараться, – такой вопрос и в голову не пришёл хозяину магазина, ведь каждый доллар ценен для того, кто занимается бизнесом…
Работать и зарабатывать – вот цель жизни американца; не работать и получать всё даром – вот наша цель. Наш национальный герой – бездельник Емеля, который лежал-лежал в разваливающейся нетопленной избе, да вдруг поймал щуку, исполняющую его желания. Впрочем, он её даже не ловил, – лень ему было ловить, – а просто зачерпнул воду в реке, щука и попалась…
[justify]Вы тут ещё говорили о вере, религии и прочих высоких материях. А я смотрел по телевизору фильм о Кальвине, – исключительно по документам поставленный фильм, без каких-либо выдумок. Вот он, Кальвин, создал настоящую религию, полезную для людей. Все заповеди имеют у него практический характер: честность необходима,
