Последний день рождения

Ольга недоверчиво усмехнулась, а молодой человек, пришедший с Настей, рассмеялся и сказал:

– Во всяком случае, вреда не будет, можете смело пользоваться.

– Это Гоша, мой друг, – представила его Настя. – Он тебя тоже поздравляет.

– Мне Настя о вас много рассказывала, Александр Алексеевич, – сказал Гоша. – Руку вам пожать?

– Пожмите, если это доставит вам удовольствие, – улыбнулся Александр.

– Он большой оригинал, – засмеялась Настя, – но ты к нему привыкнешь, папа.

– Папе всё время приходится привыкать к твоим новым друзьям, – вставила Ольга.

– Зато к твоему мужу он давно привык, – вспыхнув, ответила Настя.

– Что ты хочешь этим сказать? – холодно спросила Ольга.

– Пойдёмте в комнату, к столу, – прервал их Александр, – а то вся моя стряпня остынет…

За столом выпили сначала, как полагается, за здоровье именинника, затем принялись говорить кто о чём. Антон сидел скучный, ему было неинтересно слушать взрослые разговоры, и Александру подумалось, что хорошо иметь большую семью, где много детей, которым весело в своём детском обществе. В конце концов, Антон отпросился назад в комнату, где рисовал, и опять взялся за картинки; Александр нахмурился, налил себе полную рюмку коньяку и сказал:

– Давайте выпьем за Аню. Она любила семейные праздники, любила, когда собираются все вместе, – сейчас она бы порадовалась за нас.

– Сколько лет было Антону, когда наша мама умерла? – спросила Ольга. – Года не исполнилось? Жалко её, она была бы отличной бабушкой.

– Жалко маму, – вздохнула Настя. – А ты бы ей понравился, – повернулась она к Гоше, – я уверена.

– Почему он ей понравился бы? – возразила Ольга. – С чего ты это взяла?

– А я всем нравлюсь, – ответил Гоша с таким простодушным выражением лица, что нельзя было не рассмеяться.

– За Аню! – повторил Александр и выпил свою рюмку до дна.

– Бедная Аня, мало она пожила, – пригорюнилась тётя Аделаида. – Хорошая у тебя была жена, Николай.

Он ничего не ответил.

– А чем вы занимаетесь, Гоша? – спросила Ольга. – Где вы работаете, можно узнать?

– Когда как, – пожал плечами Гоша. – Сейчас, например, составляю генеалогическое дерево для одного чудака. Только, боюсь, он будет недоволен: ему хотелось бы, чтобы у него в роду были князья и графы, а их нет как нет, всё люди самые обычные, с ничем не примечательной жизнью. А он привык считать себя исключительной личностью, эдаким сверхчеловеком, и предки у него должны быть соответствующие.

– Что это за работа! – с презрением заметила Ольга. – Вот у меня Борис уже десять лет работает в солидной организации, недавно его назначили начальником отдела, зарплату повысили; летом поедем отдыхать на Гоа. Да, Боря?

Борис молча кивнул.

– Был ученый, который исследовал жизнь австралийских аборигенов, – сказал Гоша. – Оказывается, они не больше четырех-пяти часов в день заняты добычей пропитания и всякими хозяйственными хлопотами, а остальное время отдыхают, развлекаются или просто созерцают мир. У них нет ни зависти, ни вражды, ни войн, – они счастливы.

– Вы хотите, чтобы мы жили как первобытные люди? – с сарказмом спросила Ольга. – Назад в пещеру?

– Он же не об этом говорит! – возмутилась Настя. – Не притворяйся, что не понимаешь.

– Так разъясни, если такая умная, – сказала Ольга. – Правда, образование так и не получила, зато умнее всех нас.

Настя покраснела и хотела что-то ответить, но тут вмешался Александр:

– Как я понял, Гоша хотел сказать, что при восхождении от низшей организации общества к высшей люди потеряли что-то очень важное. В результате современная цивилизация, которая должна была бы сделать человека счастливым, превратила его в несчастного невротика. Идея не новая, но никем до сих пор не опровергнутая. Куда подевался оптимизм, которые помог человечеству выжить в самые тяжелые периоды существования? Хорошее теперь случается в нашей жизни только для того, чтобы потом больнее чувствовалось плохое. Только для этого и ни для чего другого. Хорошее – это передовой отряд плохого, прокладывающий ему дорогу.

– Папа, что ты говоришь! – всплеснула руками Настя. – Уж ты был у нас таким оптимистом!

– Был, – коротко ответил Александр.

*** 

Наступила неловкая пауза.

– А его понимаю, – внезапно сказала тётя Аделаида. – Помните, у Лермонтова:

 

С тех пор как вечный судия

Мне дал всеведенье пророка,

В очах людей читаю я

Страницы злобы и порока.

 

Провозглашать я стал любви

И правды чистые ученья:

В меня все ближние мои

Бросали бешено каменья.

 

Посыпал пеплом я главу,

Из городов бежал я нищий,

И вот в пустыне я живу,

Как птицы, даром божьей пищи;

 

Завет предвечного храня,

Мне тварь покорна там земная;

И звезды слушают меня,

Лучами радостно играя…

 

– Я никогда не отчаиваюсь, отчаяние – большой грех, – говорила далее тётушка, очень довольная, что всё внимание обращено на неё. – Наш батюшка в церкви любит повторять заповедь святого Бенедикта: «Никогда не отчаивайтесь в милосердии Божием». Когда мне  плохо, я вспоминаю эти слова, и мне становится легче.

– У нас Антон крещённый, – сказала Ольга, – а нас папа не крестил. Я крестилась только недавно, вот крестик, – показала она.

– Я тоже не крещённый, – сообщил Гоша, – наша семья была не в ладах с Господом. Как-то я спросил отца, верит ли он в Бога. Отец помолчал немного и ответил: «Верю ли я в Бога? Нет. Я сам могу создать его, я знаю, как это делается. Для этого не требуется большого умения – надо лишь понимать людей, их надежды, страхи и желания». Его ответ показался мне тогда игрой ума, желанием блеснуть остроумием, но сейчас это стало горькой истиной. Кто бы мог подумать, что идеология старого, несправедливого и жестокого мира снова вернётся к нам, и люди добровольно пойдут в рабство ко всем этим жрецам религии, которые, будто ожившие мертвецы, выйдут из своих мрачных подземелий.

– Пойдут в рабство, – повторил всё время молчавший до этого Борис.

– Что? – переспросила Ольга.

– Нет, ничего, – ответил он, глядя в свою тарелку.

– Но согласитесь, в религии есть много поучительного, в ней есть особая мудрость, – с чувством проговорила Ольга. – Недавно я прочла по совету своего духовника «Повесть о Петре и Февронии Муромских».  Я чуть не расплакалась – какая сильная вещь!  И что за удивительная женщина, ума необыкновенного: скажем, на корабле её начал домогаться один из бояр, а она уже была замужем, и боярин тоже был женатый, – так она велела ему  испить воды с левого борта корабля, потом с правого, а когда он испил, спросила, какая  вода слаще. Вода как вода, ответил он ей, и с той стороны и с этой. И женское естество одинаково, сказала, Феврония, почему же, забывая свою жену, ты думаешь о чужой?.. Как вам это? Удивительная женщина, ведь правда же?

– Вот на такой чепухе и держится церковь! – неожиданно вспылил Гоша.

– Что?! Да что вы такое говорите?! – Ольга поперхнулась соком, который пила. – Вы не так сильно налегали бы на спиртное, молодой человек, а то уже не соображаете, что несёте.

– Это да, это конечно, – закивала тётя Аделаида. – Меру надо знать, а так что же это будет…

– Гоша, нельзя оскорблять чувства верующих, – строго сказала ему Настя. – Сколько раз я тебе говорила.

– А почему они могут безнаказанно оскорблять мои чувства? – запальчиво ответил Гоша. – Почему со всех сторон мне внушают, что церковь – это хорошо, и всё что связано с ней – свято? А я вижу, что это ложь, что история церкви полна самых гнусных преступлений, что число праведников в ней измеряется единицами, а число негодяев – миллионами, что так называемое священное писание отнюдь не священно, а представляет собой собрание нелепых, отживших представлений, наравне с фантастическими рассказами, которые не могут вызвать ничего кроме снисходительной улыбки, а в худшем случае, – мерзких баек и таких связанных с ними предписаний, от которых каждый порядочный человек должен чувствовать отвращение и ужас. Почему же я должен относиться ко всему этому с уважением, почему мне нельзя слова сказать против этого кошмара, который всё более овладевает нашим существованием? По-моему, любой неравнодушный человек, видящий, к чему ведёт распространение этой болезни,   обязан бороться с ней… А вы как считаете, Александр Алексеевич? – спросил он, не давая сказать рвавшейся в бой, пунцовой от гнева Ольге.

– Я? – встрепенулся погружённый в свои мысли Александр. – Вы о религии?.. Не беспокойтесь, Гоша, это последний рецидив, потом религия будет окончательно изжита.

– Вы так думаете? – оживился Гоша. – Почему?

– Религия тысячелетиями была нужна человечеству, она нужна и в настоящем, но будущего у неё нет. Или человечество избавится от этой болезни навсегда, или эта болезнь сожрёт его, как раковая опухоль, и отомрёт вместе с ним. Третьего не дано, – сказал Александр.

– Да, папа, настроение у тебя сегодня не праздничное, – Настя тревожно посмотрела на него. – Ты не болеешь?

– Я здоров. Впрочем, в моём возрасте болезни вызывают не страх, а любопытство: интересно, от какой умрешь? Вот эта протекает лучше, зато в этой – смерть легче, – ответил Александр, нехорошо усмехаясь.

– Господи, Николай, что ты говоришь! Ты действительно сегодня не в себе, – запричитала тётя Аделаида. – Хочешь, я свожу тебя к хорошей знахарке, – есть у меня одна знакомая, я сама к ней хожу. Она с тебя порчу снимет.

– Вы ходите в церковь и одновременно к знахарке? – спросил Гоша.

– Да, а что? – не поняла его тетушка.

Настя толкнула Гошу в бок.

– Нет, я просто так спросил, извините, – ответил он.

– Но, может быть, вы сделаете нам одолжение и объясните, почему Феврония вызвала ваше недовольство? – с подчёркнутой иронией спросила Ольга. – Или мы недостойны ваших разъяснений?